Отрада

— К вую Избору ты больше не вернешься, — только и сказала она, посторонившись, чтобы пропустить Отраду внутрь.

Та поежилась, обхватила плечи руками и опустилась на ближайшую лавку.

— Это как же... все же избу батюшка возводил, мы там с матушкой жили... — невнятно пробормотала она, откинулась на стену и устало прикрыла глаза.

Верея покачала головой и принялась расставлять на столе горшочки с мазями.

— У меня пока поживи, а там видно будет.

— У тебя, госпожа? – Отрада широка распахнула глаза и удивленно уставилась на знахарку. – Да как же это... – запричитала она, донельзя смущенная.

Совсем отвыкла за последние седмицы, чтобы кто-то о ней заботился.

— Мыслю уж, не объешь меня. И с хозяйством подсобишь, — деловито сказала Верея и резко взмахнула рукой, пресекая все возражения.

Впрочем, Отрада возражать особо не пыталась. Совсем вуй и родня его ее загоняли да затюкали. Она бы и сама к знахарке напросилась, да не смела. Не хотела никому обузой становиться...

— Благодарю, госпожа! – она порывисто вскочила на ноги и поклонилась знахарке. – Я все-все делать умею, меня матушка научила, вестимо. И с веретеном хорошо управляюсь... люди так говорят, — опомнившись, что хвастаться негоже, она поспешно осеклась и опустила взгляд в пол.

Верея добродушно усмехнулась.

— Да мне много и не надо. А вечером я к тебе в избу схожу, скажу, чтоб хоть суму переметную тебе собрали. Есть небось еще одежа?

— Есть, — она покачала головой, закусив губу. – Но вуй Избор так просто от меня не отступится. Сюда придет, и ничего его не остановит. Зачем тебе такая морока со мной, госпожа? Это мне уходить отсюда нужно… лучше бы я вообще умерла, — последние слова Отрада произнесла едва слышно, себе под нос.

— Вот уж глупости! Еще никто и никогда не обижал единственную в общине знахарку, — Верея положила руку ей на плечо и слегка сжала.

— Избор не посмеет чинить мне бед. Останешься здесь, мне, старой, в подмогу.

Отрада резко вскинула голову, смотря на Верею: цепкий, понимающий взгляд никак не выдавал в ней старуху, которая не может справляться с хозяйством одна.

«Будь что будет. Мне уже все равно».

— Ты чем печалиться понапрасну, лучше подумай, пошто твой вуй в избу так рьяно рвется? Что ему, медом там намазано?

Верея вроде бы добродушно посмеивалась, но ее глаза не улыбались. Посмотрев на нее, Отрада с трудом сглотнула. Ох... так она тогда испугалась, в вечер, как матушка умерла, что в голове все совсем помутилось. Помнила, что шептала ей о чем-то матушка, и все на этом. Ничего в памяти не осталось, кроме слов ее, чтоб за сына Избора замуж не ходила.

— Он совсем рассудка будто лишился, вуй Избор, — сказала и покачала головой, припоминая. — На себя прежнего мало похож.

— Это ты его прежде мало встречала, — Верея желчно ухмыльнулась, а потом слово опамятовалась. — Ну, ладно, не будем дурное поминать. Негоже такой красе слезы лить понапрасну!

По губам Отрады впервые проскользнуло что-то напоминающее улыбку. Красивой ее токмо батюшка и матушка называли...

После полудня они принялись топить баню. Отрада бы ради себя ни в жизнь не стала, но Верея велела. Сказала, так нужно, чтоб дух старого дома смыть.

Вслед за знахаркой она вышла на крыльцо и подставила лицо теплым лучам солнца, пробивавшимся сквозь макушки березового леса. На веточках уже начала зеленеть молоденькая, свежая листва.

Обойдя избу, Отрада увидела низкое и приземистое бревенчатое строение, частично уходящее в тень деревьев. К нему примыкал навес, под которым большой горкой лежали дрова. Она подошла поближе, провела рукой по деревянному срубу, замечая набитый в щели темно-рыжий мох. Рядом с дверью и невысоким крыльцом стояли бочки, на приземистом пне лежал ковш с черпаком, а на протянутых к угловому срубу веревках сушились веники, распространяющие вокруг себя потрясающий аромат. Отрада с улыбкой принюхалась, чувствуя, что она вновь может дышать полной грудью.

— А кто же дрова колет? – спросила она, с любопытством косясь на огромную горку поленьев.

— Мне с ними Храбр подсобляет, — пояснила знахарка. — Ну что, бери, и пойдем уж, после наглядишься.

Прижимая к груди несколько поленьев, Отрада поднялась на крыльцо и толкнула дверь, оказавшись в небольшом предбаннике. По стенам стояли лавки, на деревянных крючках висели рушники и черпаки на длинных ручках. Внутри пахло сухой древесиной и березовым лесом, и чем-то еще очень приятным.

Она прошла босой вперед, внутрь бани. Там прямо перед собой она увидела огромную, сложенную до самого потолка печь, лежавшие на ней камни и стоящий рядом небольшой бочонок с водой. Слева были длинные деревянные полки в несколько ярусов, и на них из дырки под срубом лился солнечный свет.

Верея стояла на коленях подле печи и, открыв затворку, складывала внутри шалаш из щепок и небольших веток, чтобы потом разжечь его.

— Ты дрова в предбаннике положи. И еще принеси, поболе, — велела ей знахарка.

Отрада уходила и возвращалась с поленьями еще четыре раза, когда Верея сказала, что теперь достаточно. К тому времени в печи уже разгорался огонь, жадно пожиравший сухую древесину.

— Ну, теперь токмо подбрасывать нужно, — знахарка обернулась. — Идем, воды натаскаем.

Они принесли каждая по два тяжелых, полных до краев ведра и поставили их нагреваться. Верея подбросила в печь дров и проверила, плотно ли закрыта заслонка, а Отрада тем временем присела на лавку в предбаннике, переводя дух.

Пока прогревалась баня, она вымела избу и вытащила наружу горшки. Почистила их песком и залила прохладной водой: пусть отмокают. После еще раз сбегала к ручью с ведрами, а, как обернулась, Верея посадила ее толочь в каменной ступке листья, стебли и коренья, а после раскладывать их по небольшим холщовым мешочкам и развешивать за избой сушиться. Потом вдвоем они замесили пышное, вкусно пахнущее тесто и поставили в печь каравай.

А уж после отправились в хорошо протопленную к тому времени баню. Сперва, вестимо, отнесли баннику и обдерихе по ковшу горячей воды да по небольшому венику, и по куску каравая, а уж после внутрь решились войти.

Верея от души отпарила Отраду березовым веником, помогла распутать и хорошенько промыть волосы и с улыбкой смотрела на нее — осоловевшую, уставшую приятной усталостью, жмурящуюся от жара.

Отрада, млея, с блаженной улыбкой лежала на лавке, смотрела на витиеватый пар, втягивала носом запах березового леса, сухой, натопленной древесины и не хотела никуда уходить. Она едва не заснула прямо там, когда Верея, заметив это, сказала, что с нее уже довольно.

И нынче Отрада сидела в избе на лавке подле печи, пытаясь просушить свои длинные волосы, и чувствовала, как румянцем горят щеки, и острые иголочки тепла колют все тело. Деревянным гребнем она расчесывала тяжелые, густые пряди, разбирала их на более тонкие, чтобы побыстрее высохли. Мокрые, они казались медвяными, окутывали ее спину, словно плащ. Лучи заходившего солнца, проникающие в горницу сквозь небольшое оконце, золотили их, заставляли вспыхивать огнем.

Такого спокойствия она не ощущала уже очень давно. Свою единственную рубаху она выстирала, пока парилась в бане, и Верея отдала ей одну из своих старых, которые носила, будучи помоложе. Как и все в избе знахарки, рубаха едва уловимо пахла летним разнотравьем, солнцем и теплом.