Отрада

— Ой, ну что ты заладила, бегала-не бегала, — Отрада сердито отмахнула. — Что было, то минуло, не век же теперь обсуждать!

— Ой, сердитая какая, — фыркнув, подбоченилась подруга. И сразу же заговорила о другом. — Пойдем со мной к реке, много тебе еще осталось? — не дождавшись ответа, Стояна перегнулась через забор и поглядела на разостланную вдалеке тканину. — Пойдем, Радка, когда еще получится... уж лен заколосился, вскоре на поле погонят...

И она вздохнула, молитвенно сложив руки у груди.

Отрада колебалась. Все, что Верея велела, она исполнила. Но со двора уходить почему-то не хотелось. И так она ночью погуляла... Храбру заступаться пришлось!

Но Стояна канючила и канючила, заглядывая бессовестными глазами в самую душу, и она сдалась. Махнула рукой: мол, добро, и побежала убирать в избу высушенные травы. В горнице походя заглянула в сундук с приданым, который принес в избу старший сын дядьки Избора. Подержала в ладони два очелья – все нехитрые ее сокровища – и выбрала одно из них, с нитками нарядных бусин, спускавшихся по вискам. Его ей привез с ярмарки еще батюшка, пока был жив.

Стояна схватила ее за руку, стоило Отраде выйти за забор, и увлекла за собой вниз с холма. Они бежали, утопая в высокой траве, подобрав подолы, и заливисто над чем-то хохотали, освещаемые со спины медовыми лучами медленно заходившего солнца. На берегу реки они влились в толку девок да парней, игравших в ручеек.

Завидев Забаву с подружками, Отрада сперва насторожилась, подспудно ожидая подвоха от гордой внучки старосты. Но такие вечера, как сегодняшний, когда после полевых работ оставались силы на игрища, летом случались крайне, крайне редко – их по пальцам можно было пересчитать. А вскоре, как и сказала Стояна, пора будет убирать лен, и там девки до Осенин и вовсе спину не разогнут. Потому-то, вестимо, Забава и слова дурного не сказала Отраде, когда влились они в общий ручей. Даже эдакой гордячке не хотелось портить редкий вольный вечер.

Держась за руки, парни и девушки пробегали сквозь строй сцепленных ладоней, поднятых вверх, под шутки, громкие выкрики и смех. Сперва Отрада вставала в пару со Стояной, но после подружку увел молодец, а ее саму все чаще и чаще хватал за ладонь кудрявый Земовит. Ей было и весело, и самую малость совестно. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся, она проносилась следом за ним сквозь гомонящую толпу, и длинные нитки ладного очелья хлестали ее по щекам.

— Постой, постой, — взмолилась она после того, как в очередной раз промчались они сквозь ручей. — Дай отдышаться.

Она наклонилась и уперлась ладонями в бедра, жадно хватая воздух. Позади продолжала литься развеселая, быстрая песня, смешки и вскрики разносились над гладью воды далеко-далеко в обе стороны по реке.

— Умаялась, Радка? — подле нее, уперев руки в бока, остановилась подружка. Позади Стояны болтался влюбленный в нее парнишка, которому ее строгий батюшка ни в жизнь не дозволит взять в жены свою старшую дочь.

— Запыхалась, — отдышавшись, Отрада распрямилась и тряхнула тугой косой.

— А ну пойдемте русалок искать! — крикнул кто-то в толпе, и все разом загомонили.

— Вот дурные, — пригладив льняные кудри, Земовит покачал головой и поглядел на раскрасневшуюся Отраду. — Утопнут, потом майся с ними.

Обе подружки прыснули, зажав ладонями рты.

— Вот скрутит тебя русалка, утащит к водяному, будешь знать, остолоп! — осадил кто-то расхрабрившегося парнишку, и вокруг снова грянул беззаботный смех.

Отрада поглядела на догоравшее золотым огнем небо: уже зажигались первые звезды. Становилось зябко, по ногам от воды тянуло речной прохладой.

— Пора мне уже, — сказала она, посмотрев на Стояну. — Как бы госпожа Верея не вернулась.

Стояна сперва скорчила лицо, но, поразмыслив, кивнула. Сама привела подружку с собой, негоже теперь одну оставлять.

— И я пойду, покуда матушка не осердилась, — сказала она, и влюбленный в нее парнишка лишь тоскливо вздохнул.

— И я с вами, — белозубо улыбнулся Земовит, поглядывая поверх девичьих голов, как толпа отчаянных смельчаков все же собирается, чтобы пойти ловить русалку.

— Ну и достанется им, коли реку-матушку растревожат, — проследив за его взглядом, вздохнула Стояна.

Втроем вместе с Земовитом они поднялись по холму и вышли в поселение. Меж избами медленно затихали все звуки: уже давно привели с пастбища скот, а матери загнали непослушных детей на полати. Стояна юркнула на свой двор, попрощавшись с подругой, и Отрада спешно зашагала дальше. Она хотела вернуться в избу до темноты.

— Я провожу тебя, — решительно сказал ей Земовит, и она не стала возражать. И даже загордилась немножко.

Полпути они прошли в молчании: Отрада с удовольствием вслушивалась в трескотню сверчков и крики ночной птицы, и на душе у нее было почти спокойно.

— Красивая ты, Радка, — задумавшись и залюбовавшись последними красками заката, она словно позабыла, что шла не одна.

Очнулась, лишь когда услышала его взволнованный, сбивчивый шепот. Подняла лицо с блестящими глазами и пушистыми бровями, изогнувшимися коромыслом, и не успела отпрянуть, когда Земовит впился в ее губы грубым, жгучим поцелуем. Сперва она лишь жалко пискнула и уставилась на него, широко распахнув глаза, и дернулась в его руках, что малая пичуга. Но молодец хватки не ослабил, и тогда уже Отрада застучала сжатыми кулаками по его груди и отвернула лицо.

— Пусти меня, пусти же! Что творишь ты!

Ее отпор охладил горячую, буйную голову Земовита. Он разжал руки, и Отрада тотчас отпрыгнула от него на два шага в сторону. Прижала к горящим щекам ладони, резким жестом стерла следы его поцелуя с губ.

— Ты что творишь! — зашипела она, яростная и взметавшаяся. — Совсем стыд потерял?! Кто дозволил тебе!

— Так ты сама и дозволила! — огрызнулся Земовит, которого ее слова болюче задели.

Сперва помыслил он, что ломается девка, как и все прочие. Но вскорости уразумел, что Отрада не притворялась. А то, как она поцелуй его с припухших губ стёрла... Тут уж совсем он не стерпел, едва сызнова к ней не кинулся, чтобы хорошенько проучить. Будет знать, как нос воротить!

— Пошто проводить себя дозволила? А на игрищах когда... пошто все вставала да вставала со мной в пару? А, а?! А теперь, стало быть, от ворот поворот даешь? Что, не люб тебе, не хорош? — уязвленный Земовит отхлестал ее едкими словами, и Отрада лишь качала головой, не веря, и глядела на него так, словно впервые в жизни видела.

— Ты что же, каждую девку, которую до избы провожаешь, целуешь? — токмо и спросила она, когда молодец закончил яд свой на нее изливать.

— Дура ты, Радка! Как есть дура. Сама по всем виновата, нечего юбками перед мужами вертеть!