Отрада

Ловко выкрутившись, Отрада замерла и обратилась вслух. Позади нее недовольно засопела и также улеглась на траву Стояна, не решившаяся бросить безумную подругу одну. Голоса мужчин по воде долетали до них приглушенно, и всех слов они разобрать не могли.

— ... в городище... услыхал у знахарки... изба... — гудело бормотание вуя Избора.

Отрада чуть приподняла голову, вынырнув из высокой травы, и увидала головы дядьки и старосты. Они стояли совсем близко друг к другу: косматый, чубатый Избор и тронутый сединой Зорян Нежданович.

— ...сызнова... к воеводе пойдет... не на руку... спрятаны камушки... — староста говорил и того тише.

Отрада прислушивалась изо всех сил, но пыхтящая недовольством Стояна порядком ей мешала. Да еще, как на зло, налетел ветер и зашуршал травой, в которой они прятались.

— ... время... помешать... кузнец... щенок...

Бурчащая речь вуя Избора оборвалась, когда на берег вышел кто-то третий: Отрада услышала негромкое покашливание.

— Батя, — от звуков знакомого, ненавистного голоса у нее на шее тотчас высыпали муравьи. — Обыскался тебя я!

Сын старосты, Перван, подошел к отцу, и Отрада пожалела, что не послушалась тогда Стояну да не убралась с берега подобру-поздорову. Она обернулась через плечо: побледневшая подруга постучала кулаком по лбу. Ну, что уж теперь. Убегать нынче было поздно.

— Этот ушел уже, идем, за столом потолкуем, — Перван голоса не понижал, и слышно его хорошо было.

Одна радость.

— Надо поспешать, коли перехватить его хотим, отправится он рано по утру! Кулаки так и чешутся!

— Тише, сын! Пошто глотку дерешь, окаянный? — свирепо выругался Зорян Нежданович. — Уйди с глаз моих!

Им повезло: с берега ушел не один пристыженный Перван, но и староста с вуем Избором потянулись следом. Отрада и Стояна дождались, пока стихнут самые отдаленные звуки их шагов, и лишь тогда выдохнули с неимоверным облегчением. И обе уразумели, что толком и не дышали, пока, встревоженные, чутко прислушивались к поступи мужчин.

— Ну, Радка, — прошипела Стояна, поднявшись на ноги. — Макошь-матушка, что за непотребство такое, — бормотала она, пока отряхивала поневу от мелких травинок и веточек. — Вовек не позабуду, удружила ты мне, подружка, срамота какая, а коли б они нас углядели? Лучше тогда прямо к русалкам нырять, все лепше.

Рассеянно пожав плечами, Отрада поправила примявшуюся от долгого лежания на земле рубаху. Мысли ее занимали совсем иные вещи, к жалобам Стояны ей некогда было прислушиваться.

— О чем толковали они? — спросила полушепотом и свела на переносице пушистые брови.

— Ни об чем добром! — вскинулась Стояна, решительно схватила подругу за руку и потянула прочь от берега. — И мыслить об этом не смей, кузнец на дитя, чай, без твоей подмоги справится! Подумаешь, поколотят малость... Сам нарвался! Вот, сказывала же я тебе, что он искал, как бы старосту посильнее уколоть. Вот и сыскал, на свою бедовую голову.

— Какой кузнец? — рассеянно захлопав глазами, спросила Отрада и уперлась пятками в землю, чтобы замедлить стремглав несущуюся вперед подругу. — Причем тут кузнец?

— Ты головой ослабела, никак? — та повернулась к ней, сочувственно покивала. — Ну, много ли у нас в общине кузнецов?

От быстрой ходьбы и переживаний Стояна разрумянилась. Высокая грудь часто-часто поднималась, натягивая рубаху – она запыхалась и дышала тяжело, рвано.

— Разве ж о Храбре они говорили? — Отрада нахмурилась, пытаясь припомнить.

Рассерженно цокнув, Стояна покачала головой и, резко крутанувшись, снова заспешила вперед, уходя подальше от клятого берега.

— Постой! Ну, подожди же, Стиша! — подхватив поневу, Отрада бросилась следом. — Ты сказала: поколотят? Кого? Храбра?

— Ой, отцепись от меня, малохольная! — осерчала Стояна. — Сама, поди, все слыхала, ты ж к ним ближе меня лежала!

Они поднялись на крутой берег и стремительно шагали в сторону, откуда по-прежнему доносились громкие голоса людей. Вестимо, не все пирующие разошлись.

— Погоди, погоди, Стиша! — настигнув, наконец, подругу, Отрада вцепилась ей в руку. — Пошто ты сказала, что они Храбра поколотят?

— Макошь-матушка, помогай. Послали же Боги мне наказание, — взмолилась та, но все же остановилась. — Потому что слыхала, как они сговорились проучить кузнеца. Почему, мыслишь, у Первана кулаки чесались? А ты там что, оглохла?

Верно, увидела Стояна нечто во взгляде подруги, и это заставило ее вмиг посерьезнеть.

— Радка, ты это брось! Он тебе кто? Никто! Ни жених, ни брат, ни сват! Так что ты дурь эту выбрось, я ж вижу, что ты вознамерилась...

— Ничего я не вознамерилась! — Отрада свирепо покачала головой и, вытянув шею, выглянула из-за ее плеча. — Я пойду уже, не стану к столу возвращаться.

— Ты куда? — Стояна сграбастала ее за запястье. — Ты куда так заспешила? Радка, глупая девка, тебе жизнь совсем не мила уже? Ты во что нас впутать хочешь?

— Ни во что! — она попыталась высвободить руку, но подруга держала крепко.

— Ну, так и не лезь в мужские дела! Вижу, вижу, что вознамерилась к кузнецу бежать! Вон, взметалась вся. Но ты помысли, что будет, коли староста прознает? Али твой вуй Избор? Тебя же со свету сживут! За мной-то Род стоит, а ты... — прикусив губу, Стояна махнула рукой.

Ее светлые глаза налились слезами, и она сердито их потерла.

— Чай не дитя Храбр, — повторила она упрямо. — Сам разберется, без подмоги дурной девки сдюжит. Да и ты ему не нужна! Он получит то, чего добивался. Говорила же я тебе, непутевая!

— Да как же он сдюжит, коли ни о чем ведать не ведает? — Отрада перебросила надоедливые, по-прежнему распущенные волосы за спину и поглядела на подругу. — Да и что ты заладила одно и то же? Ничего он не добивался, токмо вуя Избора за руку схватил, когда тот побить меня хотел. Храбр ему и слова не сказал!

— А ты что же, самая жалостливая у нас? Пожалела кузнеца? — подбоченившись, Стояна принялась наступать на нее, надеясь образумить. — Не лезь в мужские дела, целее останешься! Храбр тебе никто!

— Он меня спас. Тогда, на ручье. Я бы утонула, коли не он, — Отрада медленно покачала головой. — И ты не права, Стиша. Он не... он пожалел меня, вот и все.

Рассердившись, Стояна досадливо цокнула языком и притопнула ногой. На подругу она смотрела, словно на малое дитя.

— Нет у тебя перед ним долга! С девок не спрашивают, девкам не мстят. Разве ж сказал тебе кузнец, что ты ему жизнью обязана? И ты ему сама не обещалась!