Отрада

Отрада, которая, после смерти отца, давно позабыла, каково это – хорониться за чьей-то спиной, молча, потрясенно застыла и только глядела поверх плеча Храбра на знахарку.

— Всему меня учили, госпожа, — пробормотал кузнец. — Виноват я. Не уследил.

Он склонил слегка голову, и на загоревших скулах выступили слабые пятна румянца.

— Вестимо, виноват, — буркнула Верея и посмотрела на Отраду. — Ну, чего застыла там? Заходи в избу! И ты ступай к себе, довольно полуночничать!

Кивнув напоследок, Храбр развернулся и зашагал прочь от избы, ни на кого не взглянув, и Отрада успела лишь посмотреть тому в спину. И поспешила взбежать по крыльцу, сопровождаемая недовольным бормотанием знахарки.

____________________________________ P.S. простите за этот спам в уведомлениях, сайт "болел" и глава затроилась... :)

22

Храбр с наслаждением вдохнул полной грудью, запрокидывая голову и видя над собой макушки высоких деревьев, почти смыкавшихся над неширокой лесной тропой. Сквозь зеленую листву прорезались солнечные лучи: время уж перевалило за полдень, но здесь, под сенью берез, не чувствовались ни жара, ни дневной зной.

Закинув связанные шнурком сапоги себе за плечи, он шагал босиком, утопая в мягкой, теплой пыли и ведя под узды неоседланного жеребца. Тот изредка ржал, тычась мордой ему в плечо. Храбр поправил кожаный ремешок, что стягивал волосы, чтобы те не лезли в глаза, потрепал коня по холке.

— Застоялся ты ныне, Соколушка, — сказал он ласково. — Ну ништо, из леса выйдем — и тотчас галоп возьмем.

Жеребец в ответ призывно заржал, словно мог разуметь людскую речь. Храбр, придерживая его за узду, проверил, крепко ли держались переметные сумы. К ним были привязаны заплечный мешок со снедью из дома, кожаный бурдюк с водой и двое ножен. В одних – меч для воеводы. А из вторых виднелась рукоять тяжелого боевого молота. Как и всякий кузнец, Храбр умел не токмо раздувать меха да поддерживать в печи огонь. Тем паче, что отец задолго до того, как стал старостой, был воином и служил в дружине.

«И это его не уберегло», — незваная мысль царапнула сознание, и он нахмурился, скривив губы в усмешке.

Но почти сразу же сменилась куда более веселой: представил, как поджидали его все утро напролет мужчины, задумавшие против него худое. Отрада не называла их имен, но Храбр ведал и без ее слов. Вестимо, староста да сыновья его. Ни с кем иным в общине ему нечего было делить, ни с кем он не бранился да, тем паче, не враждовал.

Нет. Один лишь супротивник был у него. Зорян Нежданович. Старик, погубивший его отца.

Он отправился в путь дальней стезей, чтобы избежать с ними встречи. Пришлось сделать немалую петлю, но Храбр не сильно печалился. Он никуда не спешил. За детьми присмотрит сестра, все кузнечные заказы он доделал. Мыслил даже на торг сходить, поглядеть, гостинцев привезти. Подумал про гостинцы и тотчас вспомнил Отраду. Может, и ей нитку бус взять, отблагодарить. Не испужалась ведь накануне в избу к нему прибежать: через темный лес, одна-одинешенька. И признаться, что чужой разговор подслушала, тоже не испужалась.

Его губы тронула мягкая, непривычная улыбка, и Храбр поспешно одернул себя. Все пустое. Не ему о девках думать, пока за отца не отомстит. Он с горечью усмехнулся. Коли отомстить будет ему под силу...

Впереди тропинки показался просвет — за лесом заканчивалась земля их общины и брала свое начало широкая, утоптанная и укатанная дорога, ведущая в городище. Отсюда до него был день конного пути. В звенящем недалеко ключе Храбр напоил коня и умылся сам, смахнул с темной рубахи налипшую на нее пыль и одним слитным движением запрыгнул на Сокола, ласково потрепал того по расчесанной — волосок к волоску — гриве.

Он выехал на дорогу и слегка ударил пятками по бокам: жеребец заржал и тотчас побежал рысью. В лицо Храбра ударил ветер, и он крепче перехватил поводья, заставляя Сокола замедлиться. Ни к чему было загонять коня.

В пути ему встретилось немало купцов на тяжелых, груженых повозках: нынешняя ярмарка в городище была крайней вплоть до середины Ревуна*, ведь начиналась тяжелая пора полевых страд и заботы об урожае на будущую зиму. Вот купцы и спешили расторговаться да распродать поболе, покуда еще могли. С двумя из них Храбр был знаком: всякий раз брал у них гостинцы для домашних. Он пообещал зайти и ныне. Прочих не знал, но они смотрели на него, словно узнавали, и всякий раз мужчина кривился, ловя на себе подобные взгляды. Весть о случившемся с его родом разошлась много дальше их общины и городища, а весна выдалась скудной на события, вот и чесали языками многие до сей поры об этом.

А еще тяжба была, что он затеял, не послушавшись ничьих увещеваний. Горе застилало тогда глаза, и Храбр не понимал, что нипочем не покажет себя правым. Услада плакала и просила оставить это, о том же твердил ему Белояр, и осиротевшие брат с сестрой ждали его в избе, но он вызвал Зоряна на воеводин суд. А позже заплатил тому виру за обиду и, сцепив зубы, признал свою неправоту и горячность.

Медленным шагом он въехал в широко распахнутые ворота, провожаемый внимательными взглядами их стражей. Храбр чуть тронул поводья, и Сокол свернул направо — их путь лежал к терему воеводы. По левую от них сторону раскинулась широкая рыночная площадь, на которой все еще шла бойкая торговля, несмотря на поздний час.

У ворот в терем было суетно. Туда-сюда сновали люди по подворью, бегали встрепанные девки и холопы, в путь снаряжалась пара конных воинов. Храбр спешился, взял под узды Сокола и огляделся по сторонам. Чудно. Никогда прежде не видал такой суеты у воеводы, все ровно да гладко обычно бывало.

— Эй ты, куда путь держишь? — его окликнул кметь, подпиравший спиной ворота, когда кузнец подошел и слегка посторонился, пропуская всадников.

— К воеводе, — буркнул Храбр, которому не пришлось по сердцу, как его позвали.

— И нашто тебе воевода? Ты откуда пришел-то? — молодой, безусый кметь прищурился. Говорил он весело и разбитно, словно был важным господином, а перед ним стоял и просил о милости холоп.

Но община, в которой родился и вырос Храбр, платила воеводе данью за защиту, и все. Ни холопами, ни людьми подневольными они не были, и потому дерзость сопляка, которому он годился в старшие браться, его разозлила.

— Эй! Жирко, а ну-ка ты мне это брось! — мужчина постарше строго одернул кметя и повернулся к Храбру. — Так нашто тебе воевода, добрый человек?

— Я меч ему выковать обещался. Вот, сдержал слово, — и он похлопал по переметным сумам, в одной из которых и была спрятана его поклажа.

— А, ты, стало быть, Славуты сын? Кузнец в общине за рекой? — взгляд второго кметя смягчился, когда он признал Храбра. — А то я гляжу, лицо больно уж знакомо. Ты еще зиму назад суда у воеводы требовал?

Кузнец молча, угрюмо кивнул. Да-а-а, немного же всего происходит в тереме воеводы, коли у воинов такая память долгая. Ну, просил он суда и просил. Мало ли людей с подобными прошениями каждую седмицу приходят...