Палачи и жертвы (Предыстория)
Шрифт:
– Пускай так. С этих пор ты мой.
"Она смеется надо мной, и в глазах ее я не более, чем щенок. Смотрит, но не видит шрамов на спине, не замечает грубости моих рук, привыкших к тяжелой работе, не разгадает блеска в моих глазах".
Я ничего не ответил ей и подумал: "Впрочем, не верю, что вырасту с этой любовью к ней. Она пройдет, перегорит. А если и останется, то у меня будет больше прав добиваться ее".
– Знаешь, - вдруг сказала Сая, решительно не замечая моего мрачного состояния, - мы все в мире совершенно чужие. Я постоянно чуствую себя так среди людей.
– Всё
Отплёвываясь от сена и пытаясь убрать его с лица, я кое-как вывернулся и толкнул ее на спину, нависнув сверху, прошептал:
– Прекрати.
Наверное, она тогда впервые рассмотрела что-то в моих глазах, потому что перестала смеяться и замерла с настороженным и озадаченным видом.
Сделав над собой усилие, я оставил ее и вышел под еще не закончившийся дождь, направившись к дому.
Прежде, чем пролистать время до того момента, когда я сформировался во взрослого юношу, следует отметить пожалуй один случай, теперь кажущийся мне пророческим.
Сая очень неплохо фехтовала шпагой и, вообще, питала к холодному оружию нездоровый, неженский интерес. Как-то раз она застала врасплох собственного учителя и остановила острие шпаги у него перед носом. Нужно было видеть изумление бедного француза. Он выронил оружие в знак того, что победа принадлежит Сае.
– У вас ведь уже был преподаватель, - сказал он девушке, но она заметила:
– Никогда.
Он недоверчиво покачал головой:
– Как угодно. В любом случае, мне нечему вас более учить...
– Даже учитель - ничто против меня, - хвастливо заявила она позднее, когда я принес ей холодного молока после тренировки.
– Однажды я возьму шпагу и отправлюсь путешествовать по всему миру.
– Бедный мир, - прокомментировал я, пожимая плечами.
– То есть, ты для этого тренируешься?
– Да, - кивнула она, выпивая молоко.
– Я хочу найти кое-что. Не знаю, человек это, место на карте или состояние души, но я хочу это найти. И возьму тебя с собой, раз уж ты мой нареченный.
– Забудь об этом, - болезненно скривился я.
– Ах, я уже ничего для вас не значу, ветреный молодой человек?
– рассмеялась она, потрепав меня по голове.
– Но я все же возьму тебя с собой. Кто-то должен быть на страже...
– На страже чего?
– спросил я со вздохом, пригладив обратно свои волосы.
– Сложно сказать, это как предчувствие.
Мне следовало бы, возможно, внимательнее отнестись к этим словам. Изменило бы это хоть что-то в той катастрофе, которая затронула нас всех позже?
Запись 12 сентября 1862 года
Итак, я вырос, пришёл 1861 год. Меня и Саю по-прежнему мало куда выпускали из замка, который, кстати, в народе называли просто "Зоопарк". Мне открылось многое, включая и то, отчего эта девушка вечно сидит взаперти и почему ей необходим я, но обо
всем по порядку.Джоуль и Амшель - учёные-партнёры. С Амшелем я почти не виделся. Оба они проводили исследования в другой, недоступной нам части поместья. Эксперименты относились к теории возникновения видов, и именно поэтому в замке располагался целый музей ископаемых редкостей, коллекция бабочек и прочие диковинки. От того наш дом и называли "Зоопарк".
Из тощего мальчишки я превратился в юношу выше Саи на полторы головы. Эта девушка сделалась хрупкой подле меня, как когда-то я казался маленьким рядом с ней. Я помогал Джоулю в его исследованиях, старик обнаружил во мне склонность к наукам. Помощь была небольшой, но я любил учиться.
То, что я испытывал к Сае, выросло вместе со мной и моим характером. Любовь, вопреки всему, что я о ней слышал, оказалась слишком затянувшейся болезнью, склонной к жутким мутациям. Когда понял, что возможно болеть человеком и больше трех лет, я смирился и мне сделалось любопытно, сколько моя патология будет длиться. Я экспериментировал - боролся, принимал это, пробовал игнорировать, но все бессмысленно, безнадежно. Она медленно и уверенно, как опухоль, подмяла под себя мою личность.
И ждал момента, когда смогу серьезно поговорить о происходящем с Саей. Но кое-что останавливало меня. Она слепо видела во мне ребенка по сию пору, относясь, как к младшему брату или лучшему другу.
Я знал заранее, каким будет ее ответ. Конечно, она скажет "нет". Предварительно округлит глаза и возможно, даже, обидится. Это всё, чего я хочу, в сущности - услышать "нет" и никогда более не касаться темы. Определенность - благо.
Я пригласил её пройтись по лесу. Сая была в очень весёлом расположении духа, насколько это возможно, ибо она не изменила своей манере - казаться мертвой. Смеялась ли эта девушка, злилась ли, но все ее чувства сквозили снисходительностью или искусственностью. Сая была в тот день весела, как ребенок, и шутила со мной, но я попросил ее несколько перестроиться, ибо намерен серьезно поговорить.
– Ты всегда невозмутим, но сегодня превзошел себя. Ты буквально ходячий ночной кошмар.
Ее веселость раздражала меня до головной боли, но я не мог думать только о себе.
– Очень надеюсь, что действительно приснюсь тебе в кошмарном сне. А теперь дай мне сказать, наконец, - рассеянно бормотал я.
– Одна из наших служанок по уши в тебя влюбилась, - Сая дернула бровью и закатила глаза.
– Понятия не имею, чем думают эти особы, когда видят твою физиономию. Хотя, возможно, знаю, чем. Я изучала анатомию.
Я молчал, ожидая, когда поток слов иссякнет. Заметив, как я поджал губы, она только улыбнулась медленной, ироничной улыбкой:
– У тебя прямо пар из ушей идет.
Знала, что причиняет мне боль, но, похоже, это веселило ее. Она никогда особенно не принимала всерьез чувства других людей, не сопереживала им. Я не встречал человека эгоистичнее и самовлюбленнее. А потому знал, что если буду дальше хранить молчание, ей это наскучит, и она станет готова меня выслушать.
– Кажется, на прошлой неделе к тебе сватались, - пробормотал я, пытаясь мягко свернуть к нужной мне теме беседы.