Патрульные Апокалипсиса

– Гюго найдет, что вам нужно. Скажите, пусть посмотрит в кладовой.

Было десять минут четвертого ночи, когда Дру добрался до лютеранского храма в Нейи-сюр-Сен. Он отпустил такси и пошел к церкви, соединенной с домом пастора короткой внутренней колоннадой. Было темно, но чистое ночное небо, освещенное яркой парижской луной, четко обрисовывало два отдельных здания. Лэтем почти двадцать минут ходил вокруг, изучая каждое окно и двери на первом этаже, сосредоточившись на жилом помещении, где обитал нацистский лидер. В церковь легко было проникнуть, а в жилище нет: оно было окутано сетью проводов, повсюду виднелись металлические стержни сигнализации.

Сирена может вспугнуть нациста, обернуться самым отрицательным предостережением. У Дру был адрес и номер прихода. Он вынул из кармана пиджака портативный телефон, выданный Витковски, а потом тонкую записную книжку. Продумал, что скажет, прочитал номер и набрал его.

– Allo, allo, – отозвался на второй звонок высокий мужской голос.

– Я буду говорить по-английски, поскольку я зонненкинд, который родился и вырос в Америке…

– Что?

– Я летал на совещание в Берлин, и мне поручили связаться с Гераклом до возвращения в Нью-Йорк. Самолет задержался из-за погоды, а то я бы уже давно связался с вами. Через три часа я лечу в Штаты. Нам надо встретиться. Сейчас же!

– Берлин… «Геракл»? Кто вы?

– Не люблю повторять. Я зонненкинд, фюрер зонненкиндов в Америке, и требую к себе уважения. Я должен передать вам информацию.

– Где вы?

– В десяти метрах от вашей двери.

– Mein Gott! Мне не говорили.

– Времени не было; обычными каналами воспользоваться было нельзя, потому что вы скомпрометированы.

– Не верю!

– Поверьте, иначе я свяжусь с Берлином, даже Бонном и получу другие распоряжения, тогда Геракл лишится своего поста. Спускайтесь через тридцать секунд, или я звоню в Берлин.

– Нет! Подождите! Я иду!

Не прошло и минуты, как на верхнем этаже, а потом внизу зажегся свет. Открылась дверь, и появился преподобный Вильгельм Кениг в пижаме с накинутой поверх шалью. Дру рассматривал его, стоя в тени на лужайке. Он действительно был маленького роста, но с массивными плечами и толстыми кривыми ногами, похожий на бульмастифа. И как у огромного бульдога его большое лицо со вздернутым носом выражало вызов, будто он готов наброситься.

Лэтем вышел из тени лужайки на свет у входа в дом.

– Подойдите сюда, пожалуйста, Геракл. Поговорим на улице.

– Почему бы вам не зайти? Воздух прохладный, внутри намного уютней.

– Мне совсем не холодно, – сказал Дру. – На улице тепло и влажно.

– Однако куда лучше в помещении с кондиционером, не так ли?

– Я получил указание не вести разговоров в доме священника. Идея ясна?

– Подозреваете, что я запишу на пленку все, о чем мы говорим, и тем самым подставлю себя? – хрипло крикнул Кениг, выходя наружу.

– А других идей нет?

– Каких это?

– Ну, скажем, что дом прослушивается французами?

– Это невозможно! У нас постоянно работают устройства, которые бы это обнаружили.

– Новинки техники рождаются каждый день, преподобный отец. Лучше попробуйте угодить нашим начальникам в Берлине, даже если они и не правы. Честно говоря, это нужно нам обоим.

– Хорошо.

Кениг спустился на одну ступеньку, когда Дру его остановил:

– Подождите.

– Что такое?

– Выключите свет и закройте дверь. Не в наших интересах, чтоб остановилась патрульная машина.

– Это точно.

– Кто еще в доме?

– Мой помощник, его комнаты наверху, и две собаки, они на кухне, пока не позову.

– Вы можете отсюда выключить свет наверху?

– В коридоре да, но не в спальне.

– Выключите его тоже.

– Вы чрезмерно осторожны, герр зонненкинд.

– Результат подготовки, герр Геракл, сын Зевса.

Священник зашел в дом, тут же погас основной свет вверху и внизу, и вдруг Кениг крикнул:

– Hunde! Aufruh! [147]

147

Собаки! Молчать! (нем.)

Когда лидер нацистов снова показался в темном дверном проеме, луна высветила два других силуэта по бокам от него – приземистые, с большими головами и мощной грудью, на четырех, слегка кривых лапах. Псы преподобного весьма походили на самого священника; это были питбули.

– Это мои друзья, Доннер и Блитзен. Детям прихожан нравятся их имена. Собаки абсолютно безобидны, пока я не дам им особую команду. Ее я, естественно, продемонстрировать не могу – они разорвут вас на части.

– Берлину это бы не понравилось.

– Тогда не давайте мне повода, – продолжил Кениг, выходя на лужайку, его телохранители вперевалку шли рядом. – И, пожалуйста, без комментариев, что владельцы похожи на собак или наоборот. Этого я уже наслушался.

– Не представляю почему. Вы немного повыше.

– Не смешно, зонненкинд, – сказал нацист, глядя снизу на Дру и поправляя широкую голубую шаль на плече, чтобы спрятать левую руку. Нетрудно было догадаться, что там у Кенига под шалью. – Что это за информация из Берлина? Я, разумеется, запрошу подтверждение.

– Только не из дома, – твердо возразил Лэтем. – Спуститесь вниз по улице или еще лучше отправьтесь в другой район и звоните кому хотите, но не отсюда. У вас и так неприятностей хватает, не усугубляйте. Это дружеский совет.

– Так вы не шутите? Они считают, что при всех моих предостережениях я скомпрометирован?

– Конечно, Геракл.

– На каком основании?

– Прежде всего они хотят знать, у вас ли эта женщина.

– Де Фрис?

– Да, кажется, так, не уверен – связь была жуткой. Я должен перезвонить в Берлин в течение часа.

– Откуда они вообще могли узнать о ней? Мы еще не подали отчет! Ждем результатов.

– Полагаю, у них агенты во французской разведке, Сюрте, во всяких таких организациях… Послушайте, Кениг, я ничего не хочу знать, что не по моей части, у меня своих забот в Штатах хватает. Просто отвечайте мне, чтоб я мог передать начальству. Эта женщина у вас?

– Разумеется.

– Вы ее не убили. – Лэтем утверждал, не спрашивал.

– Пока нет. Убьем через несколько часов, если не дождемся результатов. Бросим тело у входа в американское посольство.