Переход II

Причем этот его внутренний настрой не изменило даже то, что «основную задачу перехода» он успешно выполнил, изготовив лекарство от «неизлечимой болезни», хотя и для другой девочки. Скорее всего потому, что он вообще «за стену» пошел исключительно ради той, кто никогда уже не родится в этой реальности. Но когда он узнал, что на карте страны появился новый, не существовавший в его прошлой реальности город… Нет, когда он узнал, что у них с Соной скорее всего летом родится ребенок, он задумался о будущем, будущем своей семьи и детей и начал очень внимательно изучать, что же за эти десять лет поменялось в СССР и вообще в мире. Не то, чтобы уж «изучать», он про большинство изменений был в курсе, но начал эти изменения осмысливать — и творившееся в стране его сильно порадовало.

То, что заметно поменялся «руководящий состав» — это было очевидно, а вот что обновленное руководство успело сделать, вызывало у Алексея даже определенное недоумение, ведь слишком уж много успело поменяться. Да, он «изучал историю» начиная с пятьдесят шестого, но и в «прошлой жизни» для понимания некоторых процессов, которые ему хотелось поменять, ему пришлось копнуть и более ранее время. Неглубоко, только для понимания «текущей ситуации», но достаточно для того, чтобы осознать наконец, что уже «поменялось всё». Совсем всё…

И он чувствовал глубокое удовлетворение тем фактом, что значительная часть этих изменений произошла благодаря его вмешательству, хотя он «ничего особо нового» и не внедрял. Те же орские автомобильчики ведь не просто увеличили парк грузовиков в стране, они буквально «заставили» ЗиС и ГАЗ провести серьезную модернизацию выпускаемых грузовиков. Те же ГАЗ-51 вот уже третий год выпускались в варианте «ГАЗ-51Д» с дизельным мотором, а с прошлого года там производство бензиновых грузовиков прекратилось полностью. Как и на ЗиСе: новые московские грузовики теперь все шли с дизелями, но машины уже полностью поменялись: с конвейера выходили уже пятитонки и седельные восьмитонки. Но это было лишь одним из немногих изменений, а что было гораздо существеннее, так это «сплошная электрификация села». Тот же метан с газовых заводов отправлялся не столько в газовые плиты, сколько на местные электростанции, работающие на газопоршневых моторах. От маленьких, в двадцать киловатт, обеспечивающих электричеством мастерские МТС, до уже вполне промышленных. На бывшем Могилевском авторемонтном заводе (ставшим теперь автомоторным) серийно производились газовые варианты очень хорошо знакомых Алексею ЯМЗ-236 и ЯМЗ-238 (которые этому заводу Алексей и «подсунул»). Конечно, в основном они там делались «обычными», устанавливаемыми на грузовики МАЗ, но и газовые, пользующиеся огромным спросом, с гомельскими генераторами на двести и двести пятьдесят киловатт, завод производил десятками в сутки. А летом прошлого года на заводе, в тесной кооперации с инженерами из Коломны, начали выпускать готовые газопоршневые электростанции мощностью по два с половиной мегаватта, и из уже производилось по пять штук в неделю. А уж кислородные станции столько всего полезного обеспечивали!

Тот же метанол почти полностью производился из угля или из торфа, которые в газогенераторах превращались в светильный газ (он же синтез-газ), причем использовался главным образом бурый уголь, который для получения качественного газа даже сушить не требовалось. А ведь из такого угля (и получаемого газа) производился не только метанол, углехимия, и без того неплохо развивающаяся в СССР, благодаря «кислородным» газогенераторам получила мощный толчок вперед. Настолько мощный, что в стране уже почти половина тканей делалась из «угольной синтетики». А обеспеченная кислородом черная металлургия увеличила (по сравнению с тем, что «помнил» Алексей) производство металла более чем в полтора раза. А дополнительный металл — это дополнительные машины (в том числе и сельскохозяйственные), дополнительные урожаи…

А еще кислород — это дополнительный цемент, которого очень много стало производиться на небольших (производительностью до трехсот тонн в сутки) шахтных печах. Цемент, который не требовалось далеко возить, и благодаря которому то же жилищное строительство стало развиваться гораздо быстрее. И в городах, и, что по мнению Алексея было даже важнее, в селах. А еще «избыток цемента» привел к очень забавному результату: поблизости от почти каждого города страны появился свой аэродром с бетонной полосой. Немало аэродромов и в селах было построено, но в селах они строились для нужд сельхозавиации, а возле городов — для пассажирского транспорта. А если есть много аэродромов, то ими может пользоваться очень много самолетов…

И к концу пятьдесят четвертого года много самолетов уже появилось, правда, тот же АН-2, выпускаемый малыми сериями в Киеве, на пассажирских линиях не появился, все же это был исключительно сельскохозяйственный самолет. А пассажиров на местных линиях возили самолеты совсем уже другие. Все еще летали Ли-2, но большую часть их уже заменили на Ил-12, а в прошлом году и Ил-14 появился. Однако эти самолеты в основном обслуживали линии между областными центрами, для совсем уже «местных» маршрутов они были и великоваты, и дороговаты, так что на эти «совсем местные» вышли самолеты уже нового поколения. Именно нового поколения, а не просто новых конструкций: в ЦИАМе под руководством Люльки были разработаны три новых модели турбовинтовых двигателей, с мощностью от тысячи ста до двух тысяч ста сил, и на «маленьких» в КБ Бериева разработали самолет на четырнадцать-шестнадцать пассажиров. А в МАИ под руководством Мясищева студенческое КБ разработало сразу два пассажирских самолета «нового поколения». Первый, с двумя двигателями по тысяче шестьсот сил, имел двадцать мест для пассажиров, и отличался от прочих тем, что мог эксплуатироваться даже на грунтовых аэродромах — и его уже начали выпускать на авиазаводе в Смоленске. А второй был вообще «чудом современной техники»: совсем уж «деревенский», рассчитанный на перевозку восьми пассажиров самолетик почти целиком был пластмассовым и делался под новый двигатель мощностью в триста сил. Правда и самолет, и двигатель пока в серию не пошли: для ЛИИ он показался «слишком уж передовым» и его испытания затягивались, а двигатель кроме как для этого самолета никому был не нужен — но к концу зимы все выглядело так, что и этот самолет (и мотор для него) все же в серию пойдут: для перевозки людей в Сибири и на Дальнем Востоке он выглядел идеальным решением, да и цена у него намекала, что «делать его надо». А в КБ Ильюшина шла работа по доработке Ил-14 под мотор Люльки в две тысячи двести сил — а учитывая, что все эти двигатели могли работать не только на керосине, но и на простой солярке, перспективы развития авиасообщений выглядели крайне заманчиво.

Еще одно «принципиальное изменение» Алексей заметил в соседней Тимирязевке: в сельхозакадемии почти полностью прекратились «околонаучные исследования» и все проводимые там работы теперь были нацелены исключительно на повышение урожайности чего угодно. Впрочем, зерновыми культурами в основном все же занимались ее отделения «на местах», а в самой академии упор делался на овощные и технические культуры — и отдача от этого «упора» за последние пять лет получилась просто невероятная: средние урожаи картошки в колхозах и совхозах уже превышали двести пятьдесят центнеров с гектара, а в Белоруссии и на Псковщине и триста не считались рекордом. Сахарная свекла настолько заметного роста урожаев не демонстрировала, но производство сахара в стране увеличилось более чем на четверть из-за «роста сахаристости» этой самой свеклы. А урожаи конопли вообще вдвое выросли…

Еще Алексей обратил внимание на то, что резко сократилась «помощь братским коммунистическим партиям» и «дружеским социалистическим государствам»: с государствами шла взаимовыгодная торговля, где упор делался именно на «взаимность», а партии… Товарищу Сталину хватило примера Тито, чтобы понять, на что тратятся деньги, передаваемые «зарубежным коммунистам».

Но такой подход, продвигаемый Сталиным еще с первых послевоенных лет, давал довольно забавные результаты. Например, в той же Венгрии, где подавляющая часть населения просто ненавидела всех советских людей, именно взаимовыгодная торговля с СССР обеспечила самый высокий рост уровня жизни среди всех социалистических стран. И получалось очень интересно: каждый отдельно взятый венгр был против Советского Союза, но любой венгерский коллектив больше пары десятков человек был категорически «за».

Главный венгерский коммунист Ракоши очень правильно понял намек про «взаимность» и усиленно развивал в стране производство всего того, что было востребовано в СССР: поставки автобусов «Икарус» выросли втрое, а мотоциклов «Паннония» — вообще вчетверо. Неплохо развитая венгерская судостроительная промышленность вообще била все рекорды производства, поставляя в СССР уже сто процентов изготовленных судов (главным образом пассажирских речных). И в СССР поставлялось очень много продукции электротехнического назначения: генераторы, трансформаторы, разные электромоторы. А так как в СССР поставлялось больше девяноста процентов всех экспортных товаров страны, то доходы Венгрии (и венгров) тоже стали быстро расти. В том числе и доходы ранее недовольных коллективизацией крестьян: благодаря поставкам советских тракторов и прочей сельхозтехники урожаи в деревне быстро росли, а за сбыт урожаев волноваться не приходилось. К тому же и с топливом в стране проблем вообще не было: СССР поставлял его достаточно, а цены там держались на уровне советских, то есть копеечных.

Вдобавок именно СССР был посредником в поставках венгерской продукции в Корею (которая стала внезапно вторым по объемам закупок промышленной продукции «иностранным партнером»): у товарища Кима с деньгами было очень напряженно, и товарищ Сталин предоставлял ему необходимые кредиты, которые в приличных объемах тут же перенаправлялись венграм. Так что в целом, даже несмотря на то, что приличная часть продукции шла в зачет военных репараций, в целом Союз в Венгрии воспринимался положительно. А с теми, кто очень громко возражал, венгерские коммунисты-сталинисты поступали «по заслугам».

Алексей на Венгрию обратил особое внимание, помня о «венгерском восстании пятьдесят шестого года» — но сейчас вроде бы серьезных поводов для такого не просматривалось. А из предоставленных по его просьбе Леной материалов его позабавило лишь то, что самые большие репарации Венгрия выплачивала Советскому Союзу, но ненавидели венгры больше всего чехов и югославов, которым выплаты были куда как меньшего объема. А причиной этого было то, что от СССР Венгрия получала очень много всякого полезного, а вот чехи и югославы «только брали», ничего не давая взамен. С югославами для Алексея-то все было ясно, а вот с чехами ясности не было. До тех пор не было, пока ему не попался чешский прейскурант на предлагаемую чехословацкой промышленностью продукцию: по его мнению, за такие запросы следовало лишь бить в морду.