Первый инженер императора IV

— Я знаю, — мягко, но настойчиво перебил он меня. — Я возьму это на себя. И я, и сотники, и наши ребята — мы все знаем план. А тебе нужно отдохнуть. Кто знает, когда эти упыри явятся — завтра, послезавтра, через неделю. А тебе еще командовать всем этим парадом. Нужен свежий ум и твердая рука. А не выжатый, как лимон, инженер.

Я хмыкнул. В его словах был резон. Железный, неоспоримый резон. Последние дни я действительно работал на износ, почти не смыкая глаз, и сейчас чувствовал, как силы покидают меня. Попытка изображать из себя несгибаемого героя могла дорого обойтись в решающий момент.

— Хорошо, Иван, — кивнул я, принимая его правоту. — Ты прав. Тогда… возводите баррикаду аккурат перед «Ежами», как и планировали. Чтобы создать узкий проход, воронку. И не забудьте оставить «сюрпризы» и в самой баррикаде.

— Будет сделано, барон, — кивнул Кречет. — Иди. А мы тут управимся.

* * *

Трое магов-ренегатов шли обратно. Вернее, они брели. Слово «шли» подразумевает некую осмысленность, цель, возможно, даже бодрый шаг. То, чем они занимались, больше походило на коллективную миграцию уныния по бескрайней степи.

Они двигались по тому же самому пути, по какому не так давно шли за новым, могущественным артефактом, который должен был стать ключом к их будущему величию.

Шли они, правда, за Сердцем Дикой Руны, а принесли с собой… рунку. Да, именно так, с уменьшительно-ласкательным, а вернее, с уничижительно-презрительным суффиксом. Потому что назвать тот жалкий камушек размером со сливу, который сейчас покоился в заплечном мешке К’тула, полноценной, внушающей трепет Руной, язык просто не поворачивался. Даже у Фтанга, чей словарный запас был не сильно богаче, чем у говорящего попугая с дефектом речи.

— Это издевательство, — гундел Идрис уже, наверное, в сотый раз за последние два часа. Он шел, спотыкаясь о камни, и каждый его шаг сопровождался тяжелым, полным вселенской скорби вздохом. — Просто форменное издевательство! Мы тащились через эти проклятые леса, сражались с этими… этими… — он подыскивал подходящее слово, — … когтистыми недоразумениями! Мы терпели твое, К’тул, старческое ворчание! Мы ели жареных рукеров, от которых у меня до сих пор изжога! И все это ради чего?! Ради этого… этого камушка для рогатки?!

К’тул, шедший впереди, не реагировал. Он вообще редко реагировал на нытье Идриса, считая его чем-то вроде фонового шума, как свист ветра или карканье ворон. Его древний, как мир, разум был занят куда более важными вещами. Он обдумывал. Он планировал. Он составлял в голове сложные, многоходовые комбинации, в которых этот маленький, невзрачный камушек играл ключевую, хоть и не очевидную для простых смертных роль.

— Да из него даже приличного грузила для рыбалки не выйдет! — не унимался целитель. — Он же… он же никакой! В нем силы — как в чихе больного комара! Чтобы насытить его кровью, как ты там планировал, нам придется устроить геноцид минимум Новгорода! И то не факт, что хватит!

Фтанг, бредущий рядом с Идрисом, которому весь этот поток красноречия был абсолютно до лампочки, просто озирался по сторонам. Его огромное, простодушное лицо выражало крайнюю степень скуки. Лес кончился. Рукеры тоже. Осталась только эта унылая, плоская степь, где самым интересным развлечением было считать трещины на земле или пытаться угадать, какая из пролетающих мимо мух толще.

Фтанг тяжело вздохнул. Ему отчаянно хотелось чего-нибудь… стукнуть. Или хотя бы поднять. Но вокруг не было ни подходящих валунов, ни, на худой конец, заплутавших кочевников с завышенным чувством собственничества. Скука. Смертная скука.

— … а тот мальчишка-пиромант, этот их барон, — продолжал фонтанировать идеями Идрис, — он, небось, нашел себе Руну размером с твою голову, Фтанг! И теперь сидит у себя в поместье, производит золотые унитазы и смеется над нами! А мы что? А мы тащимся с этим… с этой каплей пота древней магии! Это несправедливо! Нелогично! И вообще, у меня ноги болят!

К’тул остановился. Он медленно повернул свою высохшую, похожую на череп, голову и смерил Идриса долгим, тяжелым взглядом.

— Идрис, — проскрипел он. — Ты когда-нибудь видел, как растет дерево?

Целитель опешил от такого неожиданного вопроса.

— Что? Дерево? Ну… видел, конечно. Что за глупый вопрос?

— А ты знаешь, с чего оно начинается? — продолжал К’тул своим монотонным, скрипучим голосом.

— Ну… с семечка, наверное, — неуверенно ответил Идрис, не понимая, к чему клонит старик.

— Верно, — кивнул К’тул. — С маленького, крошечного, почти незаметного семечка. Которое, на первый взгляд, совершенно бесполезно. Но если его посадить в правильную почву… если его поливать, то со временем из этого маленького семечка может вырасти нечто огромное. Нечто могущественное. Нечто, способное своими корнями расколоть скалы, а своей кроной — заслонить само солнце. Понимаешь, к чему я клоню, мой вечно ноющий друг?

Идрис замолчал. Он посмотрел на старика, на его горящие в тени капюшона глаза, и вдруг почувствовал, как по спине пробежал холодок

Конечно же Идрис все знал. Он шатался по континенту вместе с К’тулом не первый год и даже не первое десятилетие. Их объединяла не столько общая цель, сколько совместная дурная компания. Тощий маг-ренегат тяжело вздохнул.

— Да знаю я. Знаю. Утомился про… — он умолк на секунду. В отражении его глаз мелькнуло что-то, отдаленно напоминающее караван. — О…

— О-о-о! — вдруг радостно взревел Фтанг, указывая своим огромным пальцем куда-то в сторону. — Смотрите! Лошадки! И люди! Можно с ними поиграть?

К’тул и Идрис повернули головы. Вдалеке, по степи, действительно двигалась небольшая группа людей. Несколько повозок, десяток всадников. Судя по всему, торговцы, забредшие в эти негостеприимные края. А может те, кто услышал про Радомира Свирепого и торопился успеть поживиться, пока его многотысячная армия не разгребла все до последнего медяка.

К’тул посмотрел на сияющее от предвкушения лицо Фтанга, затем на внезапно притихшего Идриса.

— Что ж, — проскрипел он, и на его губах появилась зловещая, беззубая улыбка. — Похоже, у нас появилась первая возможность полить наше семечко.

Догоняли они караван не спеша. С чувством, с толком, с расстановкой. Зачем торопиться, если добыча никуда не денется? Кочевники, заметив приближающуюся троицу, остановились. Они сгрудились, с любопытством и некоторой долей презрения разглядывая странных путников.