По городам и весям: путешествия в природу
Шрифт:
Но заглянем за Урал. На Алтае, в Горной Шории, Прибайкалье в Саянах идет сплошное истребление кедровой тайги, которая не только сама по себе огромная экономическая и эстетическая ценность, но является регулятором водного режима великих рек, берущих начало в Южной Сибири: Оби и Енисея, Лены и Амура. Вот что, по свидетельству юристов Всесоюзного научно-исследовательского института советского законодательства, делают в Красноярском крае с кедром, охраняемым нашими законами.
«Здесь имелись вопиющие факты незаконной рубки ценнейших кедровых деревьев в количестве свыше 30 тысяч кубометров вдоль Тувинского (Усинского) тракта, включенных в орехово-промысловую зону, и незаконной вырубки 28 тысяч кубометров леса
А у кого не дрогнет сердце, когда он прочтет такие, например, строки:
«…Рубят лес на крутых склонах долин Иркута, Китоя, Белой, многих других рек и самого Байкала. Во многих местах здесь овраги выросли так быстро, что были перерезаны пути для вывоза уже срубленной древесины и был затруднен прогон скота на горные пастбища. Возникли селевые потоки, наносы стали запруживать реки и выноситься в Байкал».
А что же произойдет с этим районом, когда заработают строящиеся сейчас на Байкале целлюлозные предприятия и потребуют ежегодной дани в несколько миллионов кубометров древесины?
Итак, мы подошли к серьезнейшему вопросу — о защитном значении леса, о последствиях хищнического способа хозяйствования в нем.
Лес — хранитель рек и озер. Эта бесспорная истина установлена и народным опытом, и солидными научными исследованиями. Что происходит, например, даже с северной рекой, если истребить вдоль нее лес? Профессор А. Молчанов пишет:
«После вырубки лесов, охраняющих ключи и озера, эти водоемы местами уменьшились в три-пять раз и более… Река Волчаница Плесецкого района Архангельской области через пять лет после рубки укоротилась, и сейчас ее истоки находятся ниже прежних на 6–8 километров».
Леса не дают снеговым и дождевым водам стекать по поверхности земли, заставляют их просачиваться вглубь, аккумулируют в рыхлой подстилке огромные массы влаги и сокращают меженный период, создавая нормальные условия для судоходства, режима гидростанций, сельского и рыбного хозяйства. Хотя эту работу леса и называют «невесомой полезностью», на самом же деле она приносит неисчислимые экономические блага. И естественно, вырубка водоохранных лесов, нарушение режима рек приносят колоссальные убытки. Академик Д. Щербаков писал в «Правде»:
«При вырубке лесов до 70 процентов дождевой и почти 100 процентов снеговой воды беспрепятственно стекает по поверхности почв. В связи с этим весной и при дождях получаются большие разливы, а летом реки мелеют или высыхают».
Вырубка лесов вызывает страшное бедствие — водную эрозию. Д. Щербаков далее пишет:
«В целом по стране, по примерным подсчетам Почвенного института АН СССР, ежегодный смыв почвы составляет около 535 миллионов тонн. Продукты смыва почв, овражные выносы заиливают реки, даже такие крупные, как Днепр, Десна, Дон, а также пруды, водохранилища, оросительные каналы. Только на очистку каналов ежегодно затрачиваются сотни миллионов рублей, причем удаляется около 128 миллионов кубометров наносов — продуктов эрозии… В некоторых районах пруды и крупные водохранилища заиливались за 3–5 лет».
Ощутимый ущерб уже для нашего поколения, для сегодняшней экономики! И можно только пожалеть потомков: с годами, если не принять мер, убытки будут возрастать. Профессор А. Молчанов доказал, что нормальный водный сток обеспечивает равномерная лесистость, равная приблизительно пятидесяти процентам. Минимальную лесистость центральные области России имели примерно… 270 лет назад. Причем в Рязанской и Московской областях она уже тогда была несколько ниже нормы, в Тульской — всего 24 процента, а в Курской — даже 16. А спустя сто с лишним лет Иван Посошков советовал в своем знаменитом трактате «О скудости и богатстве»:
«А кая степь гораздо гола, и леса удалели, то тамошние жители всякой бы к своей
деревне занял десятин десяток-другой и, вспахав бы, осенью наметал бы семен леснаго — березоваго, и липоваго, и кленоваго, и осиноваго, и дубоваго, и вязоваго, и орехов спелых сырых четверик-другой тут же разметать. И как этот сеяный лес взойдет, от пожару бы берегли…»(Между прочим, когда мне понадобилась недавно эта интересная и редкая книга, я разыскал только издание 1842 года под редакцией профессора русской истории Михаила Погодина, который писал в предисловии к ней:
«Читая сочинение, видишь, что сочинитель был человек грамотный, обладавший ясным взглядом на вещи, познанием дела, к нему близкого, русским толком в сильной степени, умом творческим»…
Труд крестьянина-самородка Ивана Посошкова имеет не только историческую и филологическую ценность, в нем много здравых мыслей — о лесах, о государственной бережливости, о ловле рыбы, о грамоте и даже… о тунеядцах.)
Шли столетия, леса русской равнины быстро исчезали. Уже в 1914 году лесистость Ярославской области составляла 28 процентов, Московской — 26, Калужской — 25, Смоленской — 24, Рязанской — 19, Пензенской — 16, Тульской — 8, Курской — 6 процентов. К сожалению, после революции у нас не был осуществлен Основной закон о лесах, подписанный В. И. Лениным в 1918 году. Он предусматривает регулирование лесистости разных районов. И полезно было бы сегодня заглянуть в леса наших северных соседей. Финны, например, имея семидесятипроцентную лесистость, увеличивают с каждым годом добычу древесины, потребляют и продают ее во всевозрастающем количестве и не думают снижать ни на один процент очень высокой лесистости своей страны…
Лесозаготовители неохотно признают очевидные факты разбазаривания лесных ресурсов и стараются снять вопрос о последствиях такого способа хозяйствования, хорошо зная, что с подрубленного ими сучка придется падать не им, а тем, кто будет жить после них. В официальных документах и в печати ревнители ведомственных интересов пытаются нарисовать полную благоденствия картину своей деятельности, вводя в заблуждение общественность и решающие государственные органы.
Высокой лесной бухгалтерии недостает объективности, способности к всестороннему освещению важной государственной проблемы. Недавно центральная пресса опубликовала также данные о лесохозяйственной деятельности в русских лесах за истекшее пятилетие:
«В нашей республике ведется большая работа в области эффективного ведения лесного хозяйства и повышения продуктивности наших лесов. Если в 1959 году в РСФСР было посеяно и посажено леса на площади 361 тысяча гектаров, то в прошлом (то есть 1964) году посевы и посадки заняли 781 тысячу гектаров».
Эти цифры кое-кого могут успокоить. Однако для полноты картины нельзя не добавить, что по меньшей мере половина «облесенных» гектаров, особенно за Уралом, — фикция, так как на них ничего не прижилось. Главное же в другом: среднегодовая посадка леса за это пятилетие — примерно 0,5 миллиона гектаров, а вырубалось каждый год более двух миллионов, да сгорало три-четыре миллиона. Нет, до эффективного ведения лесного хозяйства, до повышения продуктивности наших лесов ох как далеко!
Вред успокоительной ведомственной цифири не только в том, что она пытается скрыть разбазаривание народного добра, тут выступают и моральные категории. «Паче же вещественного богатства, — писал Иван Посошков, — надлежит всем нам обще пещися о невещественном богатстве, то есть об истинной правде».
Продолжая разговор об истреблении лесов, мы должны наконец ответить на вопросы: как все это может происходить в нашем высокоорганизованном обществе, почему мы не добиваемся правильного ведения лесного хозяйства, неуклонного соблюдения научно-технических требований, наказания браконьеров?