По прозвищу Святой. Книга первая

— Что там случилось? — послышалось снизу, с платформы. Говорили, разумеется, по-немецки. Голоса были искажены, растянуты, как в замедленной звукозаписи.

— Стоим, господин фельдфебель.

— Вижу, что стоим. Почему?

— Не могу знать, господин фельдфебель. Отсюда не видно.

— Дерьмо, как же я это всё ненавижу. Ран, Майер, узнать и доложить. Шварценбек и Кёппель — обойдите состав, проверьте, всё ли в порядке. Ран и Кёппель за старших. Да внимательно мне!

— Яволь, господин фельдфебель!

— Яволь, господин фельдфебель!

Шум. Четыре человека спрыгивают с платформы. Удаляющиеся шаги.

Сорок секунд, больше не нужно.

Отсчёт пошёл.

За минуту взрослый человек, мужчина, делает в среднем от девяносто до ста двадцати шагов. Берём сто. Сорок секунд — шестьдесят шесть — шестьдесят семь шагов. Или пятьдесят два метра. Чуть больше половины футбольного поля. Нормально.

Как всегда в сверхрежиме время тянулось медленно. Привычное щебетание птиц в утреннем лесу превратилось в какие-то фантастические звуки, издаваемые неведомыми и, возможно, опасными существами.

Резко обогатились и усилились запахи.

Стали ярче цвета.

Максим знал, что кому-то это нравится, но сам не особо любил состояние сверхрежима, понимая, что организм платит за повышенную скорость реакции, передвижения и обострённые чувства повышенным же износом.

Ладно, куда деваться. Вся жизнь — сплошной износ. Хочешь не изнашиваться — лежи на печи и плюй в потолок (хе-хе, каждому времени свои словесные обороты). Да и это не поможет. Явятся какие-нибудь калики перехожие и поднимут молодца на дела трудные, опасные. А не явятся, так ещё хуже — пройдёт жизнь без интереса, огонька и пользы. Словно и не было. Нет, уж лучше повышенный износ. Aliis inserviendo consumor, как говорили древние римляне. Светя другим, сгораю сам.

Какие только мысли не лезут в голову, когда лежишь вот так в сверхрежиме на крыше древнего вагона в августе одна тысяча девятьсот сорок первого года…

Семь… шесть…пять… четыре… три… две… одна…ноль.

Пора.

Одним прыжком из положения лёжа Максим перелетел на платформу.

Приземлился мягко, по-кошачьи, выпрямился. Ещё в полёте успел оценить обстановку.

Четверо немцев.

Один за пулемётом.

Второй — фельдфебель — стоит к нему спиной. Чиркнул спичкой, прикуривая.

Третий рядом с первым оперся спиной об мешки с песком, смотрит в сторону леса.

Четвёртый чуть дальше, стоит лицом к Максиму и пока ещё ничего не понял.

Хочешь убить — бей в горло, учил когда-то Максима инструктор по рукопашному бою. Хочешь вырубить — бей точно в подбородок. Но лучше тоже в горло. Потому что подбородок — это кость, и можно повредить пальцы, а горло мягкое. Главное — регулировать силу удара.

Первый — тому немцу, который стоял лицом к Максиму. Левой.

Второй — фельдфебелю (прикурить он так и не успел). Правой.

Затем шаг назад и удар в горло пулемётчику. Снова левой.

Четвёртый немец только начал поворачивать голову, почуяв что-то неладное, и тут же свалился на пол платформы. Правой в горло.

На всё про всё чуть меньше двух секунд. А главное, всё прошло почти беззвучно. Хрип. Мягкий звук падения тела. Всё.

Максим прислушался.

Звук шагов Шварцебека и Кёппеля, которые пошли в обход состава, отдалился. А вот шаги Рана и Майера, посланных к голове поезда, приближались.

Вот уже совсем близко.

Остановились.

— Господин фельдфебель? Там сосна упала поперёк путей, надо…

Максим перемахнул через мешки с песком, лежащие по краям платформы.

Оба солдата так и не поняли, что случилось. Мелькнула какая-то размытая тень, а затем резкой парализующей болью перехватило горло — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Только что двое крепких немецких парней, вооружённых, прошедших с победами половину Европы и готовых по приказу фюрера идти хоть на край света, стояли на своих ногах, обутых в добротные солдатские сапоги из крепкой коровьей кожи на двойной подошве (сорок гвоздей в каждой, мать его!), и вот уже оба валяются бездвижными тушками под откосом Богом забытой русской лесной железной дороги, и встанут ли снова никто пока не знает.

Кажется, не убил, подумал Максим. Но очнутся не скоро. Теперь…

Грохнул выстрел.

— Ах ты, курва! — раздался крик где-то за вагонами, по другую сторону путей.

Снова выстрел, и снова крик. На этот раз — боли. Топот ног. Звуки ударов. Чьё-то сопение. Густой мат. Третий выстрел. Ещё один звук удара.

— Хенде хох! Хенде хох, гад! Вот так, молодец.

Стихло.

Максим запрыгнул на платформу, выглянул.

Двое солдат — Шварценбек и Кёппель сидели на земле. Один тянул вверх обе руки. Второй одну. Над ними с нависли Шило и Стёпка, готовые открыть огонь в любой момент.

— Что там? — крикнул Максим.

— Один ранен! — крикнул в ответ Шило.

— Тащите их сюда!

— Встать! — скомандовал по-русски Шило и недвусмысленно повёл стволом автомата.

Немцы поднялись.

— Лос! — скомандовал Шило по-немецки.

Вчера, когда разрабатывали план нападения на состав, Максим дал партизанам небольшой урок немецкого, заставив выучить простейшие слова и команды.

Немцы подошли. Оба выглядели не столько испуганными, сколько обескураженными и растерянными.

— Стойте здесь, — сказал Максим по-немецки. — Руки можете опустить.

Немцы подчинились. Один из них тут же обхватил здоровой рукой раненую.

Максим заложил два пальца в рот и пронзительно свистнул.

Из кустов вылезли оставшиеся партизаны, подошли.

— Петро, — отдавал приказания Максим. — Тащи сюда машиниста и помощника с кочегаром. Всех, кто в паровозе. Моисей Яковлевич, подгоняй подводы и начинайте разгрузку. Вася, Стёпка, Валера. Немцев разоружить, сгрузить на землю в одну кучу. На той стороне двое лежат — к ним. Стёпка, охраняй их, пока не очнулись. Как начнут шевелиться, зови меня. Всё оружие, патроны, гранаты — на подводы. Эти двое, — он кивнул на стоящих перед ним солдат. — Пока останутся здесь. Всё ясно? Выполнять.

Он обернулся к немцам. Один из них, раненый, был бледен, на любу выступил пот. Рукав его кителя выше локтя намок от крови.

— Ты, — кивнул ему Максим. — Можешь сесть.

Раненый сел, морщась от боли.

Ничего, потерпит.

— Имя? Звание? Часть? — обратился Максим к здоровому солдату.

— Ефрейтор Хорст Кёппель! — вытянулся тот, щёлкнув каблуками. — Третья рота второго батальона сто шестьдесят четвёртого стрелкового полка шестьдесят второй пехотной дивизии!

— Задание?