По прозвищу Святой. Книга первая

— Я бочку мёда дам, — подал голос Аким. — Двадцать литров, этого года мёд. Липовый.

— Спасибо тебе, дядька Аким, — сказал Нечипоренко. — Мёд — это хорошо. Но одним мёдом жив не будешь.

— Сколько времени вы можете кормить двенадцать человек на имеющихся запасах? — спросил Максим.

Нечипоренко посмотрел на своего комиссара.

— Неделю точно сможем, — сказал тот. — Если пояса затянуть — две. Потом на крапиву и лебеду переходить придётся. Напомню, что осень не за горами, а там и зима.

— А если я скажу, что в течение недели обеспечу вас продовольствием? — спросил Максим. — Причём надолго, с хорошим запасом?

— Сказать мало, — усмехнулся в усы командир отряда. — Сказать я и сам могу. Вот если обеспечишь — другое дело.

— Обеспечу. Даю слово. Но, разумеется, с неба оно само не упадёт. Может потребоваться ваша помощь.

— Оружия мало, — повторил Нечипоренко. — Но чем можем, поможем.

— Тогда принимайте людей, оружие и ждите меня. Сегодня у нас двадцатое августа, среда?

— С утра было двадцатое, — подтвердил Сердюк.

— Значит, ждите меня завтра или послезавтра.

— С продовольствием? — недоверчиво осведомился Нечипоренко.

— Это вряд ли. Не так быстро. К тому же, одному мне не справится. Вернусь с реальным планом как его в ближайшее время добыть. А пока — вот, — Максим развязал вещмешок и выложил на стол девять плиток пищевого концентрата в обычной бумажной упаковке (родную, с маркировкой Роскосмоса, пришлось снять). — Одной такой плитки хватит троим на день. Или одному на три-четыре дня. Кусаешь, жуешь, глотаешь, запиваешь водой, кипятком или чаем. Или вовсе не запиваешь.

Нечипоренко взял плитку, осмотрел со всех сторон, понюхал.

— Это где ж такое делают? — поинтересовался. — Никогда не видел.

— Секретная разработка, — подмигнул Максим. — Ешьте смело, не отравитесь. Отвечаю.

[1] Упражнение по снижению давления доктора Евдокименко.

Глава двенадцатая

Bahnhofskommandant [1] обер-лейтенант Густав Вебер скучал.

В такую дыру, как это русское село Luginy судьба его ещё не забрасывала.

Да, да, он знал, что виноват сам. Намекали умные люди, кому и сколько дать, чтобы остаться в Польше, не послушал. Пожадничал. Решил, что и так обойдётся. Он, мол, специалист, на хорошем счету, имеет письменную благодарность от самого генерала Рудольфа Герке — начальника военно-транспортной службы вермахта. И что теперь? Можно подтереться этой благодарностью, больше она ни на что не годится.

Рейхсмарки!

Пять тёмно-зелёных сотенных банкнот в плотном бумажном конверте решили бы его проблемы.

Нет, Густав, сказал он себе. Пять уже не решат. Тогда, в Польше, три месяца назад, когда доблестные немецкие войска только готовились перейти границу с Советской Россией, решили бы, а сейчас нужно, минимум, восемь. А лучше — десять. Чтобы наверняка. Тысяча рейхсмарок. Это большие деньги. Очень большие.

И где их взять?

Негде.

Значит, так и торчать в этой русской дыре, где нет даже приличного борделя (что там приличного, никакого нет, ближайший в Коростыне, а более менее нормальный аж в Житомире) и от скуки можно натурально подохнуть?

Даже партизан — и тех нет.

Что за мысли, Густав? Партизан нам точно не надо. К тому же, ходят слухи, что они уже есть. Позавчера кто-то убил шестерых украинских полицейских, а также обезоружил и раздел до белья унтершарфюрера СС Клауса Ланге, который командовал акцией по уничтожению местных евреев. При этом угнали, а потом сожгли один автобус и один грузовой автомобиль. Евреев же и след простыл. Двенадцать человек словно растворились.

Тьфу, каких ещё «человек», Густав, не люди они. Евреи. Как и русские и эти, как их, украинцы, которые на самом деле те же русские, тоже не люди. Славяне, цыгане, евреи… Недочеловеки. Прав фюрер. Все они должны быть уничтожены, чтобы освободить место настоящим людям — немцам, истинным арийцам. Таким, как он, Густав Вебер.

К чёрту партизан.

Уж лучше скука.

Потерпи. Сегодня четверг, двадцать первое августа. До воскресенья осталось два дня. Три, если считать сегодняшний. В воскресенье можно будет съездить в Коростень, развеяться. Или, всё-таки, в Житомир? Нет, лучше Коростень. Чем больше город, тем больше соблазнов и трат.

Густав посмотрел в открытое окно. Над железнодорожным полотном дрожал нагретый воздух. Конец августа, а жара, как в июле.

Комендант налил себе воды из графина, поднёс к губам стакан, и тут краем глаза заметил в окне какое-то движение.

— Господин комендант? — раздался голос.

Гюнтер повернул голову.

Под окном стоял молодой, высокий и широкоплечий парень с короткой стрижкой тёмных, почти чёрных, жёстких волос.

Он выглядел… странно.

Да, вот самое точное слово. Странно.

Ему бы наверняка пошла военная форма. Немецкая, разумеется. Но формы на нём не было. Отсюда, из комнаты, Гюнтер видел только старый коричневый пиджак надетый поверх белой сорочки.

Русский?

Какого чёрта ему надо?

— Разрешите войти, господин комендант? — незнакомец улыбнулся, блеснув крепкими безупречными зубами. — У меня к вам дело, — он понизил голос, оглянулся по сторонам. — Весьма для вас выгодное, хочу заметить.

Нет, какой русский, не может русский так безупречно говорить по-немецки. Гласные тянет… Саксонец, что ли?

— Так я войду?

Черноволосый опёрся о подоконник и одним прыжком очутился в кабинете.

— Спасибо. Нет-нет, вставать не надо, — остановил он Густава.

— Карл! — рявкнул комендант. — Сюда!

— Охрану зовёте? — поинтересовался незнакомец. — Напрасно. Ваш Карл крепко спит и проснётся не раньше, чем через двадцать минут. Много — тридцать. Мы как раз завершим наши дела. Кстати, если у вас возникла мысль, что вы успеете вытащить пистолет раньше, чем я воспользуюсь вот этим, — в руке черноволосого, словно по волшебству, появился нож, — то напрасно. Оставьте её. Не успеете. Знаете, этот нож такой острый, что я сам поражаюсь иногда. Смотрите, — он взял со стола лист пищей бумаги и располосовал его на две неравные части так быстро, что комендант едва успел моргнуть. — Видите? Бриться можно. Сам его побаиваюсь. Как бы не порезаться… Давайте поговорим, и, гарантирую, все будут довольны.