По рукам и ногам

– Почему ты такая запуганная, скажи.

Я, неосознанно сжимаясь, опустила взгляд, чем вызвала суровое Ланкмиллерское:

– В глаза смотреть!

Наверное, выражение моего лица было очень смешное, но Ланкмиллер ни разу не улыбнулся. Я несколько раз пыталась честно поднять глаза, но через секунду опускала снова, кляня себя за слабость.

В конце концов я просто не могу. У Кэри до безумия тяжелый взгляд, как будто он меня в чем-то обвиняет. Но он на всех так смотрит. Я просто не могу привыкнуть.

Глаза начинало щипать. Я инстинктивно сжималась и отстранялась, но издеватель только выше задирал мой подбородок. Насквозь. Насквозь, зараза.

Он закончил эту пытку, когда казалось, что почти что прожег во мне дыру.

С изучения глаз перешел на шею. Я слабая, оказывается. Отвратительно.

Кончики его пальцев царапали линии вен, проступавшие под кожей, и ямочку между ключицами. Я почти даже расслабилась, но Ланкмиллер неожиданно схватил меня за горло, почти перекрывая дыхание. Он мастер на подло ты большой. Или так полагается?

Запрокинув голову, даже можно было дышать, но черные точки перед глазами мне решительно не нравились. Ну давай, задуши меня, и покончим с этим. Кэри медленно отнял руку, изучая оставшиеся красные следы от пальцев. Странно, я даже не думала о том, что можно вырываться.

– Восхитительно, – выдохнул он. – Тебе пойдет ошейник.

А тебе топор в голове.

– Сначала на цепь в вольном городе. Теперь еще и ошейник. Ланкмиллер, да ты издеваешься, – тоскливо взвыла я.

– Хозяин, – настойчиво поправил Кэри, отвлекаясь на шкаф со своими игрушками. Мне туда даже смотреть не хотелось, но едва взгляд на ошейник упал, я подумала, что здорово было бы, если б Ланкмиллер меня все-таки задушил.

Это тот самый. Тот, который Кэри заставил меня самостоятельно выбрать. Я ткнула тогда в первый попавшийся, но сейчас узнала его сразу. Широкий, кожаный, почти что без излишеств. К нему еще толстый черный шнур привязан был.

От холодного прикосновения к шее я вздрогнула.

– Хозяин? Хозяин… Я не привыкну тебя так звать.

– Хорошо. Зови по имени, мне нравится. Но в постели только хозяин. За ошибки будешь получать серьезно. Уяснила? – Ланкмиллер подкрепил свои слова щелчком ошейника.

Будет натирать шею. А мой мучитель будет по утрам любоваться красно ватными следами. Уни-зи-тель-но.

– Уяснила, – совсем глухо выдавила я. – Это законы БДСМа?

– Вроде того. Кику. Так не пойдет. Ты ни инициативы не проявляешь, ни вырываешься. Делай хоть что-нибудь, делай, я тебя прошу. А то в следующий раз опою чем-нибудь, и будешь чувствовать себя, как течная сука.

– Я выражаю доверие, хозяин, – меланхолично заверила я. – Делайте, что хотите.

Ланкмиллер мерзко улыбнулся, дергая меня к себе.

Странно. Мне до дикости странно ощущать на себе его руки, губы и вообще. Он вроде бы и не жестко со мной, но так властно, с таким достоинством, что мне правда страшно возражать против той грязи, что он шепчет на ухо, против того, что он меня ну совершенно как свою собственность лапает.

В комнате было прохладно, а Кэри был теплый и такой сильный, что дернись я, наверное, и не заметил бы.

– Кику, ну почему ж ты такая плоская? – сокрушенно шепнул Ланкмиллер, тиская мой сосок.

– Отвалите хозяин, – устало фыркнула я. – У меня нормальная грудь, аккуратная. И судя по тому, сколько внимания вы ей уделяете, вам нравится.

В глубине души я уже принимала его правила и не переставала искать себе оправданий.

Их на самом деле не было.

Мне нужно было срочно менять свой план.

========== Часть 22 ==========

Этим утром я не просыпалась, а скорее медленно приходила в себя, бездумно пялясь в потолок, и гадая, какие части тела ломит больше. Я определенно не привыкла к таким активным упражнениям на гибкость. Ланкмиллер, оказывается, обожает эксперименты.

Черт, что мы вытворяли ночью…

Быть может, Кэри-то и привык, а вот у меня просыпалась совесть при одном только воспоминании.

Я выполнила программу «Трахнуться по дурости с мажором», обязательную для тех, кто желает ярких воспоминаний в старости. Но только я желала поскорее сдохнуть. Даже в голове не укладывалось, как я вообще сообразила до такой степени… До такой степени опуститься.

И каким разным может быть мнение человека утром и, мать его, вечером.

Ошейник. Ланкмиллер. Хо-зя-… ин.

Безысходность.

Ну почему обязательно быть такой тупой? Это у всех баб в крови заложено?

Нет, мне не нравился Ланмиллер. Но мне нравилось трахаться – и не знаю никого, кому не нравилось бы. Нравилось принадлежать? Но не круглосуточно. В постели. А еще я не видела смысла врать самой себе. Вот ему – да. А себе… Гиблое это дело.

Солнце, видимо, уже давно взошло. Ну, сегодня хоть день не пасмурный. А то психика и так уже как-то на грани депрессии. Или срыва. Вот бы в психушку сейчас, там тоже на цепь посадят, так хоть насиловать не станут. Ланкмиллер бы сейчас ехидно заметил, что я не была очень-то против.

– Доброе утро, – невыносимо-довольным тоном поделали со стороны окна. – Как настроение?

Я с мученическим стоном села в кровати. Кэри сидел на подоконнике с чашкой кофе и уже давно, видимо, меня разглядывал. Фи, как избито. Он это специально? Специально.

– Поясница, – проскулила я, – засранец, если кому и надо делать массаж, так это мне… – а на бедрах еще и синяки остались от его пальцев. – Одежда где?

Ланкмиллер отставил чашку.

– Ходи без одежды. Мне так нравится.

– А мне…

А мне не нравится, но я, конечно, об этом не скажу, потому что он опять так смотрит, как будто мысли мои хочет прочитать, а то и сразу уничтожить взглядом. Издевается. Бесконечно издевается.

– Ну чего расстроилась? Ты молодец. – Он приподнялся с подоконника и потрепал меня по волосам и без того дыбом стоящим.

Держу пари, для любого здравомыслящего человека одного только взгляда бы хватило, чтоб в подробностях описать все мои «ночные приключения».

– Молодец? Да ты меня до смерти замучил. У меня все тело болит.