По рукам и ногам

Ах, ну да, он же ненавидит поцелуи в губы. Точно.

– Моя, – вдохновенно сообщил мучитель.

– Твоя-твоя, – передразнила я, пытаясь стряхнуть наваждение и даже отстраненно гадая, спустятся ли его пальцы куда-нибудь ниже.

Спустились.

Ланкмиллер оттянул и без того слишком глубокий вырез платья, вынудив меня спрятать взгляд. Да вроде бы как стесняться-то уже и смысла нет, после прошлой-то ночи…

Кэри облизнулся и как ни в чем не бывало с меня слез. Неожиданно.

Сначала довел до полу-обморока, а я-то думала, замучает. Своей непредсказуемостью.

Слышала, все маньяки так…

Я вскочила сразу же, чтобы вновь не оказаться в уязвимом положении. Вскочила, запнулась о собственную цепь и рухнула на Ланкмиллера.

Он, правда, сам никуда не рухнул, только пошатнулся и сразу же, пользуясь моментом, недвусмысленно прижал меня к себе.

– Бесит это платье, – я дернула его за лямку, (сказала, чтобы что-то сказать), – постоянно с плеча сползает.

– У тебя красивые плечи. Нежные, – Кэри развел руками, выпуская из своих объятий, а я застыла, будто ледяная.

– Есть ли еще что-то, что тебе нравится? – и голос вышел какой-то странный. Деревянный прямо. Это был первый комплимент, который мне сделали после потери памяти. Может, даже вообще первый.

– Слушай, золотце… Готовить умеешь? – Кэри с головокружительной скоростью сменил тему.

– Не, – вздохнула я, вновь безжизненно повалившись на кровать.

Пусть бы он ушел уже поскорей и прекратил эти раздевания взглядом.

– Готовить не умеешь, трахаться, пока что – тоже. Чем ты занималась в своем бордель-кафе? – он так спросил, будто сварливая маманя. А она у меня… черт, плохо ее помню…

– Еду разносила, спрашивал уже. Официантка я. Была…

– М-м, жаль… Ничего-то ты не умеешь, у нас прислуга по дому весь день ошивается, так раздражает. Приходила одна девчонка бы раз неделю – пыль стереть, так не-е-ет…

– Погоди, а если научусь готовить, снимешь… это… меня с цепи? – и говорить-то об этом унизительно было. Мерзко.

– На сегодня я тебя и так сниму, у нас слишком насыщенный день, Кику. Тебя надо к доктору.

– Не люблю докторов. К какому на этот раз, я вроде б всех прошла…

– К психологу.

– Отлично. Я же еще и сумасшедшая.

Нет. Он такого не говорил, но… С такой жалостью про психолога сказал, почти наигранной… Наверное, мне кажется. Паранойя, а значит, и правда, самое время к врачу. Отвратительно, когда в голове копаются.

– На мой взгляд, – Кэри зачем-то полез в карман, – амнезия – серьезное заболевание, требующее лечения. Она у тебя возникла, судя по симптомам, в результате психологической травмы.

Какой безапелляционный…

– А что если… – я свернулась клубочком и продолжила тихо-тихо, – если я не хочу вспоминать? Я уже много раз пыталась представить, отчего можно вдруг оказаться без памяти на помойке посреди ночи. Это все не радужно, Кэри.

– Некомпетентен, – коротко бросил он, принявшись возиться с замком на моих оковах, – но опасаюсь, что заболевание начнет прогрессировать. Сейчас ты тоже, как ни крути, испытываешь стресс, так что вдруг…

За день без цепи можно вытерпеть и психолога, и даже кого похуже.

Ланкмиллер велел за ним идти, на кухню.

Служанок видно не было, а вот запах витал на первом этаже просто восхитительный. На столе две тарелки стояли, обе с супом. Кэри на эту картину две секунды любовался, потом, ворча себе под нос что-то о неопытности служанки новой, спустил вторую тарелку вниз, пояснив это сухим, коротким, как нож:

– Кику ест на полу.

Вот это номер.

Еще минуту я из себя ничего и выдавить не могла, кроме несуразного:

– Не голодная…

– Когда надумаешь, остынет, – мучитель равнодушно передернул плечами.

Я больше не выдержала. Накипело.

– Ты просто безнадежная, бессердечная тварь. Надень это себе на голову, вот что, – я прошептала тихо-тихо, но он все равно услышал, даже если выражение лица не изменилось.

Есть хотелось просто безумно. Но чтоб с пола – никогда.

Меня даже в бордель-кафе так не унижали!

Лучше умру от голода. Почему всегда, всякий раз, как мне кажется, что с Ланкмиллером можно ужиться, он подкладывает мне очередную невыносимо-отвратительную свинью. Пощечину на этот раз отвесил знатную.

Я уже уйти с кухни собралась ко всем чертям, но холодное хозяйское: «Я не отпускал», просто кольями пригвоздило к месту.

Интересно, приятно ли ему есть под мое негодующее сопение.

– Так ты не будешь? – с наигранной усталостью уточнил Ланкмиллер.

– Я не животное… чтоб с пола есть…

– Первое время заставлять не буду. Голод тебе в учителя…

Кажется, внутри что-то тихо-тихо щелкнуло.

– Мразь… Чтоб ты в грязной канаве подох… медленно и мучительно, – я каждое слово тщательно выговаривала и старательно, смазывая ядом. – Ненавижу тебя. Не-на-ви-жу. Слышишь, Ланкмиллер? Понимаешь?

Судя по его взгляду, он понимал.

Проницательно смотрел на меня и с полускрытым укором. Почти как будто на предателя. Стыдно должно было стать, но не стало. Я немножечко испугалась себя.

Кэри так ничего и не ответил, остаток времени пока он ел, я стояла молча, опустив голову. Много ли людей на свете, которым он близок? Ну Фель его… Ну Николь… Николь уже нет. Еще хоть кто-нибудь? Судя по всему, с родственниками он связь не поддерживает, с прислугой теплых отношений тоже не имеет. А барин не любит ни с кем сближаться, однако.

– Собирайся, поехали, – сухо бросил он.

Обиделся? Расстроился?

Одного взгляда на тарелку супа на полу было достаточно, чтобы успокоить совесть.

Вопреки стараниям мучителя запрятать все нормальные вещи как можно дальше, в самую задницу, мне все-таки удалось после стараний и страданий обнаружить женское нижнее белье. Мое, судя по размеру. И одежду нормальную, к счастью, – тоже. Ну как, нормальную… То, что Ланкмиллер мне купил, вообще сложно было подогнать под это определение, как и вкусы его…

Уже после того, как я оделась, обнаружила, что мучитель, стоя в дверном проеме, видимо, давно уже за мной бдит.

– Если ты… Меня ждешь… то я все, – вышло совсем неуверенно и в целом жалко даже.