По следам мистера Волка
Шрифт:
— Смешно, — хмыкает он в усы. — Весело тебе, я погляжу.
— А что грустить? — пожимает граф плечом. — И вам бы не помешало расслабиться, дел поди по горло с расследованием.
— Намёк на то, что встретил меня здесь? А может я за вами следил, Оуэн?
— И позволил мне в вас врезаться? Хороша слежка, ничего не скажешь. Я скорее о том, что понимаю теперь, почему проще посадить любого, кто кому-то не понравился, чем искать виновных. У вас, я погляжу, все здесь развлекаются вместо того, чтобы заняться делом…
Бернард краснеет от злости, но сдерживает себя.
—
— Наш многоуважаемый градоначальник, видимо, тоже мимо проходит часто, — вспоминает Герберт слова Мэрайи, — а потом обвиняет приличных людей в распутстве, — не выдерживает он. — Не удивлюсь, если встречу здесь ещё и Людарика.
Бернард прикладывает немало усилий для того, чтобы подавить смешок. Вот этому он бы тоже не удивился. Ничуть.
Но надо заканчивать этот нелепый разговор.
— Ладно, будет вам, Оуэн. Я понимаю ваше негодование, но я вам не враг. Всего доброго, — кивает он на прощание, — мне действительно пора по делам.
— Да, и мне… Всего хорошего.
И совсем скоро граф уже стучит в двери своей давней подруги.
***
В доме Морригона Герберта Оуэна принимают ласково, словно дорогого гостя.
Быть может, он и убийца, но жертвы были приличными девушками, а значит ночным бестиям всё как с гуся вода.
Точнее — серебряные и золотые монеты — волки, филины, львы.
Вот когда бедный мужчина, запятнанный и забывший, что такое женское тепло, промотает состояние, можно будет воротить нос.
— Помнишь меня? — подмигивает Герберту рыженькая красавица в откровенном наряде. — Я сейчас свободна…
— Помню, — улыбается мечтательно, хотя и не собирался, им только покажи слабость, тут же насядут и просто так от них уже не уйдёшь. — Но, красотка, я не к тебе, не обижайся.
Он оглядывается по сторонам, прикидывая, куда идти, и слегка медлит.
Но Мэрайя ждала его. Все об этом знали, а потому ей уже сообщили.
— Спасу вас, — выходит к нему на вид очень приличная и очень молодая блондинка с открытым, светлым лицом. — Пойдёмте. Покажу, куда идти.
Он с благодарностью кивает ей и идёт следом, не без интереса ловя взглядом попадающихся на пути девиц.
— Столько новых лиц, — не удерживается он от замечания, хотя говорит скорее сам себе. — Так… странно.
— Почему?
— Потому что те, кто здесь давно, словно не изменились…
Звучит глупо. Будто Герберт не понимает, зачем тогда другие. Словно он воспринимает это место… как дом Мэрайи, и не может уложить в голове, как она впустила сюда конкуренток.
Он осознаёт это, а потому усмехается.
— Ничего, это я так… Здесь… У вас здесь думать трезво тяжело, несу чушь.
— Вам просто нужно расслабиться. Это, говорят, помогает.
Она подводит его к двери и указывает на красный диванчик рядом.
Прекрасный голос Мэрайи ласкает слух:
— Дорогой, ты долго… Подожди-ка, я ещё не готова.
— Оставлю вас, — шепчет блондинка.
Но Герберт её уже не слушает. Он опускается на диванчик и тут же поднимается в нетерпении, принимаясь мерить шагами пол.
— Долго я, но ждать заставляешь
ты, — хмыкает он.— О, мне же нужно припудрить носик… — тянет она, впрочем, никаких шевелений не слышно, а стены здесь на удивление тонкие.
Чтобы раззадоривать остальных?
— Давай же скорее, Мэрайя! Я… — он замолкает и присаживается вновь, будто передумав говорить что-то важное.
В ответ доносится красивый смех.
— Ладно, — выдыхает она, — заходи. Нельзя старой женщине пококетничать?
— Какой старой женщине, где она? — заходит к ней Герберт и с напускной заинтересованностью обводит комнату взглядом.
Не у всех такие покои в публичном доме, но она заслужила.
Тем более, учитывая, какие гости сюда иногда захаживают.
Она лежит в красном, будто бы шёлковом нижнем платье на огромной кровати. Чёрные волосы волнами разбросаны по покрывалу. Красивая, соблазнительная, горячая — хоть прямо сейчас бери.
Граф, растеряв всю свою шутливость, с замиранием сердца подходит ближе и опускается рядом с ней, невесомо проводя пальцами по её плечу.
— Я соскучился…
Не то, чтобы он часто вспоминал о ней, сидя в тюрьме, а будучи женатым и вовсе забыл сюда дорогу, но сейчас у Герберта щемит сердце от тоски и желания ощутить её тепло и увидеть хотя бы каплю радости в её глазах от их встречи.
Он истосковался не только по ней. По отношению, подобному тому, что она даёт ему, в том числе. И сейчас ему кажется, будто он смог повернуть время вспять и оказался в прошлом.
— Такая красивая… — выдыхает тихо. — Словно ничуть не изменилась.
— Ты мне льстишь… Ещё пару лет и меня выгонят отсюда. Думала, смогу найти себе покровителя. Это ведь я. Но не срослось…
Мэрайи касается его щеки тёплой ладонью. Пальцы у неё красивые, длинные, тонкие, словно у аристократки.
И быстро становится понятно, что эти годы не были радостными и для неё.
Впрочем, зябкость души, стылость мыслей — дело обыденное.
Кому на это не плевать?
Мэрайя вглядывается в Герберта так, будто бы влюблена. А, быть может, и не будто.
Кто знает, что в голове у женщины без надежды?
— И я соскучилась.
Он склоняется, чтобы подарить ей нежный поцелуй, и обещает, заглядывая Мэрайе в глаза:
— Я улажу свои дела. И заберу тебя отсюда сам. Найду тебе мужа.
И так странно после этих слов целовать её вновь, но уже иначе, с жаром, который будто расцветает внутри и с каждым мгновением грозит сжечь не только Герберта, но и перекинуться на неё.
Она стонет так, будто её действительно что-то может вогнать в дрожь, взбудоражить, сбить дыхание…
— Не глупи, мой хороший… Что на тебе надето? — оглядывает придирчиво.
— Эм, — нехотя, с некой растерянностью, отстраняется он, — свитер? — и отчего-то смеётся заразительно, но странно. — Я ведь… Мэрайя, верь мне! Не веришь? Заберу тебя отсюда, будешь жить так, как захочешь. Я слово своё держу, — и снова, растерянно, как-то глупо и будто бы пьяно: — Не нравится мой свитер?
— Я говорю, — усмехается она, одаривая его блеском чудесных глаз, — снимай, дубина!