По следам мистера Волка

Слава богу, что мистер Кроули отдыхает у себя, он ведь ненадолго упал в обморок, вскрикнув тонко, совершенно по-девичьи, и ударился головой.

Элис бросает тряпку, которой оттирала грязные следы от сапог постояльца на полу.

— Где ты был? — шипит она. — Почему слоняешься по улицам днём? Сейчас последнее, что нужно хозяину, это чтобы его обвиняли в укрывательстве преступника!

— Я… — Курт что есть силы ударяет кулаком, а затем и затылком, в стену.

Всхлипывает, шипит, глаза красные, словно он долго плакал, в одном лопнул сосудик, и теперь он залит кровью.

— Я… Сволочь! Сссс!

Элис затыкает его ладонью и оттягивает подальше от входа.

— Идём на кухню, тише, братец… Ты украл что-то? Или проигрался в карты?

Он дрожит, словно под градом пуль, стул под ним трясётся, Элис, и глазом не моргнув, заваривает травяной чай.

— Ш-шрам… Она видела мой шрам, точнее, трогала… Я не должен был… Она не должна была меня выдать.

— Та… женщина? — хмурится Элис.

— Мэрайя, — выдыхает Курт так, словно имя её теперь — проклятье.

— Что? — Элис опускается на колени, устраивает холодные ладони на дрожащих бёдрах кузена, не сводя с него острого взгляда. — Что ты сделал?

— Она ведь… Она ведь… Дура! С-с-собака! Свинья! Шлюха. Шлюха! Шл… — он захлёбывается рыданиями.

— Да, — тянет Элис, — я всё поняла. Она нравилась мистеру Оуэну. Он был у неё ночью. И поэтому теперь его обвиняют ещё и в её убийстве…

— Нет, — подрывается Курт и смахивает одним движением кастрюли со стола, саданув по руке, но не обращая внимания на боль. — Он спал с ней? Я убью его!

— Паршивец… — цокает Элис. — Успокойся! На, выпей, легче станет.

И Курт, на удивление, не сразу, но успокаивается. Сестрица всё же имеет на ним какую-то власть.

— Она была такой… Такой… С-сука! — вырывается, но он сам же бьёт себя по щеке. — Но она могла рассказать о моём шраме… О том, что у неё что-то было со мной в замке графа. Могла ведь? Я так переживал, я не хочу… снова… не хочу.

Он закрывает лицо руками, всё же сумев сдержаться и не рассказав Элис о том, что сбежал из тюрьмы.

Это ведь… лишь усугубляет его вину перед законом и увеличивает наказание.

И он сам не знает, что хуже — тюрьма или виселица, которая точно так же маячит впереди.

— Ты убил её? — выгибает Элис бровь.

— Что? — дёргается угол губ, он поднимает на неё обыкновенно куда более красивые глаза, — ты издеваешься, мышка?

— Отвечай.

— Да я… Да она… понравилась мне! Я хотел прийти ещё раз, даже был рядом с… ну… борделем, — хоть малышка-Элис и выросла, ему бывает иногда не по себе произносить рядом с ней подобные слова. — Я не могу поверить, что её убили. Она ведь… даже под описание не подходит, правда? Я удивился бы меньше, если бы убили тебя!

— Мне жаль, что твоя шлюха мертва, — спокойно произносит Элис, но тут же сводит брови к переносице и добавляет: — Ваша с графом. Но ты её видел один раз, так?

— Видел? Да я ей…

— Успокойся! Приди в себя. Это уже случилось. И если графа не освободят, наши дела будут плохи. Нужно что-то придумать…

Курт как-то странно ухмыляется и окончательно успокаивается, принимаясь прихлёбывать чай.

— И что же?

— Меня уже достал этот маньяк! То одно, то другое… Мы так крышу никогда не починим! Придётся оставить дела… — она всплёскивает руками. — И найти убийцу самой.

Курт смеётся в чашку, но настораживается, заслышав шаги.

— В подвал, живо… — шипит Элис.

И вскоре к ней выходит Кроули. Почему-то прихрамывающий, бледный и встрёпанный.

— Элис… можно мне мятного чая? Что-то дурно мне. А вы, — осматривается, — здесь одни? Я слышал голоса и какой-то грохот. Оу… — замечает опрокинутые кастрюли. — Всё хорошо?

— Я… такая неуклюжая… Как вы себя чувствуете?

Она добавляет в черный чай листья засушенной мяты и вздыхает:

— Ужасная трагедия…

— Мне уже лучше, просто… как вспомню, как подумаю, что сейчас с несчастным графом, — Кроули замолкает, тяжело вздыхая. — Думаете, о нём там позаботятся?

— Конечно, нет, поэтому я собираюсь принести ему еду. Надеюсь, мне позволят. Потом нужно будет найти убийцу несчастных девушек и наколоть дров…

— Да-да, — кивает он рассеянно и садится за стол, но тут же вскакивает на ноги. — Что?! Кому нужно? Элис, прошу, будьте осторожны, не вмешивайтесь ни во что! И к графу лучше не приходите… — хмурится. — Хотите, я могу навестить его?

— Я, — улыбается она, — хочу кое-что другое от вас…

— Что же? — даже оживляется он. — Я сделаю для вас всё, что пожелаете!

— Вы ведь не бедны, могли бы попытаться… Внести залог за графа. Что скажите?

— О, — хмурится он, задумываясь, — ну… — смотрит на Элис, затем отводит взгляд, после вновь возвращает внимание ей. — Ну, что могу сказать… От слов своих я не отказываюсь, всё, что угодно! Если, конечно, у графа есть шанс быть оправданным. Иначе вряд ли его выпустят и под залог.

— Да, он обернулся волком, но его довели! Кто-то убил его женщину! Снова. То, что он нежный мужчина — не доказательство его виновности.

Кроули усмехается.

— Не назвал бы его нежным… Но я подумал, теперь его уж точно обвинят в убийствах. Одно его обращение означает, что он мог быть убийцей и в прошлый раз.

— Ах, вы подумали… — тянет Элис, берясь за нож.

И Кроули пятится от неё.

— Подумал, как могут подумать они, а не поверил… Кажется, не поверил. То есть, граф выглядит… Он всё же выглядит приличным и…

— У меня столько работы… Вам что-нибудь еще нужно? — она указывает острием ножа на стол. — Если нет, пойдем к стражам рано утром.

Глава 9. Выбывший из игры

— Но, послушайте, он же…

Однако Кроули перебивают:

— Это вы послушайте, уважаемый, в который раз говорю вам, никакой залог не спасёт сейчас мистера Оуэна. И не мне это решать.

Они, как и планировала Элис, пришли в участок, и Кроули вот уже около часа донимает всех, кого смог достать, вопросами о ситуации с графом. И теперь стоит перед, по всей видимости, последним, с кем может обсудить его освобождение.