Поцеловать небеса. Книга 1
Шрифт:
Пульт светового управления находился в зрительном зале, за самым последним рядом кресел. Странно, я никогда раньше не обращала внимания на техническое оснащение театров. Оно и неудивительно. Мы воспринимаем театральное зрелище как целостную картину, не разделяя его на отдельные детали.
Сам пульт был венгерского производства, содержал в себе более пятисот микшеров и кнопочек, и всего шесть из них программировались на определенную световую картину. Это означало, что если спектакль имеет более шести световых перестановок, то программы пульта надо менять быстро, незаметно, четко и уверенно. Вот здесь и скрывался самый основной подвох работы осветителя. Время от времени «косячили» все,
И вот мы впервые подошли к пульту. Лисовский сразу представил меня всем, имеющим отношение к освещению.
– Это – Николай, наш программист. Оленька Иванова – старшая здесь, после меня, конечно. Ольга Подушко, стажер, как и ты. Слушай, Подушка, у тебя правда такая фамилия, или ты издеваешься над нами?
– Ну, такая фамилия. Вы же документы смотрели! – Ольга явно не в первый раз отвечала на подобный вопрос. Она злилась, что доставляло небывалое удовольствие Валентину.
«Садюга», – подумала я.
– Ладно, я старый, мог и забыть… Буду вас учить работе, кто лучше освоит, того и поставлю на восьмой разряд. А кто не справится – пойдет на шестой, почти в два раза дешевле, – он пристально наблюдал за нашей реакцией, что заметно развлекало его.
Он любил сталкивать людей лбами. Если судить справедливо, Подушко была неконкурентной во всех отношениях. Невысокая, критично сутулая, с обесцвеченными кудряшками на голове, жительница частного сектора, вся она пахла той затхлой сыростью, которую несут в себе только лишь деревенские избы, и от которой так долго бежала я. Она пришла сюда далеко не по велению сердца, а просто по чьей-то подсказке на стабильный твердый оклад. День прошел, и зарплата в кармане. Мое появление так сильно расстроило ее, что она покраснела.
– Мы так не договаривались, Валентин Мефодьевич! Вы же мне обещали!
– Обещал! А ты за три дня ни на сантиметр не продвинулась! Плаваешь в микшерах и световых группах. Извини, это здоровая конкуренция. Делай получше уроки! А вот еще три клоуна, Петровна. Смотри! – он показал рукой на сцену через большое окно операторской.
– Хокин, Суворов, Бэб, давайте на сцену! – прокричал он в громкую связь.
На сцену вышли трое ребят осветителей. Хокин – балбес высокопоставленных родителей с интеллектом и внешностью товарища Шарикова, Сашка Суворов, удивительно красивый мальчик, брюнет с волосами немного выше плеч и огромными карими глазами, а Бэб – просто Бэб, без особых примет и грехов.
– Вот Ети ребята помогают, что называется, «ставить» свет, носить аппаратуру и очень рвутся работать за пультом! А сами, сразу после световой монтировки, уже исчезают в неизвестном направлении. Одним словом, клоуны, забытые здесь каким-то цирком…
Мальчишки на сцене картинно поклонились и снова исчезли за кулисами.
Тем временем Оленька Иванова что-то усердно писала в толстенной тетради.
– Пишет партитуру света, – с почтением произнес Лисовский. – Каждый спектакль, как музыкальная пьеса. Не запишешь – не состоится. Партитура – самое главное для вас. Буду строго спрашивать за это.
Оленька Иванова была настолько маленького роста, что в ее сорок шесть лет выглядела едва ли на тридцать. Немного не от мира сего, всегда без прически и макияжа, она умудрилась таки отхватить себе мужа младше себя почти на десять лет – Розгина. Алик Розгин работал в театре звукорежиссером, прямо над нашей головой.
Программист Николай был скромен, морально устойчив, носил очки в роговой оправе, не пил и не курил. Коля был настолько холост, что вызывал даже жалость.
Но жалости он не принимал, так как считался здесь самым умным. Он, единственный после Лисовского, имел доступ к новому немецкому супер-пульту, который мы использовали только для спецэффектов. Одним словом, я оказалась в самом центре творческой шатии-братии. Кто-то мне сразу понравился, кого-то так и не смогло принять мое несговорчивое сердце. Эти люди были настолько разными, что при любых иных обстоятельствах вообще вряд ли собрались бы вместе за одним столом. Но здесь, в этом круглосуточном реалити-шоу, они участвовали ежедневно, объединенные одной лишь любовью к чистому искусству. К концу этого необыкновенного дня стало понятным, что Лисовский заполучил в свое царство еще одну преданную подданную – меня. Я пришла сюда не на день и не на два. В театре я почувствовала себя ровно на своем месте. Теперь мне было очень трудно возвращаться назад, в хрущевку, к людям, не имеющим более ничего общего со мной. Как же быть? На прощание Лисовский сказал:– Тебе надо обязательно сделать постоянную прописку. Без нее, при всем уважении, я не смогу принять тебя на работу. Господи? Так как же быть? Веня! Помоги!
Глава 25
– Ее прописать? – визжала Тая на маленькой кухне, – Никогда! Она ж квартиру отымет!
– Тетя Тая, я устроюсь и сразу же выпишусь. Ну, хотите, поклянусь своей дочерью? Не берут меня без прописки. В чем моя вина?
– Мам, давай пропишем, я потом заберу ее паспорт и выпишешь ее сама. Давай! Не ори! Куда она без документов?
Я была согласна на все, лишь бы получить то, что требовалось – пропуск в прекрасный мир, где меня уже ждали. Мы приобрели две бутылки водки для Гоши, как для законного совладельца квартиры, и сомнительной группкой из четверых человек отправились в ЖЭК. К моему удивлению, через три дня я предъявила Валентину паспорт, заполненный по всем правилам.
– Да у тебя хватка! Молодец! Но ты – темная лошадка… Как ты попала в Р.? Расскажи.
– Вы все равно не поверите. Случайно. Если устроюсь к вам на работу, обязательно расскажу.
Две недели пролетели незаметно. Я и Подушко ходили на обучение с одиннадцати до трех часов ежедневно. Лисовский искренне верил в меня, и я не могла не оправдать его надежд. Я твердо выучила все софиты и порталы, световые группы и устройство прожекторов. Валя заигрывал со мной, флиртовал на глазах у будущих коллег, что заведомо отдаляло меня от них.
– Вот вы как с новенькими! Со мной так не разговаривали, – на правах «деда» частенько возмущалась Подушко.
– Молчи ты, прости Господи! Иди, учи микшера. Завтра у вас экзамен, – отрешенно отвечал Валя.
Наутро я тряслась как канадский кленовый лист в ноябре. Моя феноменальная память не могла меня подвести, но волнение все усиливалось, словно перед премьерой.
Лисовский решил экзаменовать нас двоих прямо возле пульта, гонял туда и сюда по всем вопросам, многие из которых даже и не поднимались в процессе обучения. Но через десять минут испытаний я уже заметно успокоилась и увидела, что мои шансы значительно выше Ольгиных. Валя улыбался мне, хвалил одними глазами, а после окончания «тест-драйва» с облегчением произнес:
– Петровна – восьмой разряд. Подушко – шестой. Не обсуждается.
Сказал и вышел прочь из операторской, словно и не было ничего…
Ольга незлобно заурчала, а я все сидела молча, поглаживая кнопочки пульта, смотрела вглубь полутемной сцены, на которой шла репетиция нового спектакля, мечтательно прикрывала глаза и была абсолютно счастлива.
А вечером я с гордостью сообщила всем домашним:
– Меня приняли на работу в театр. Осветителем.
– Какая же там зарплата? – спросила Тая.