Поцеловать небеса. Книга 1

– Триста рублей плюс премиальные.

– Ну, все лучше, чем ничего.

– Мам, а ты меня в театр возьмешь? – ласково спросила Маша.

– Конечно, возьму. Только из-за тебя туда и пошла.

Здесь, в этой квартире, мне было некому рассказать о своем великом открытии: оказывается, есть и другие люди, люди, которые думают, говорят, дышат так же, как я сама. Как долго я их искала…

С того самого заветного дня все мое внимание переместилось в центр города, в областной драматический театр. И мой материнский инстинкт вновь дал серьезную осечку. Если раньше я и не всегда была хорошей матерью, то, хотя бы, находилась рядом с дочерью, в любом состоянии. Теперь, я отсутствовала с трех часов дня до десяти вечера почти ежедневно, пребывая в трезвой памяти. Это не могло не мучить меня, но выбор был сделан. Если все пойдет, как того хотелось, то очень скоро и я, и моя дочь сможем начать новую жизнь, отделенную от прошлого тяжелым театральным занавесом.

Так незаметно прошло полгода, минуло лето, пора отпусков в театре. Все это время я почти не пила, не попадала в страшные запои, которые могли повлечь за собой ощутимые потери.

Тая не уставала причитать, сплетничать и повторять, что это не работа, когда «шляешься по ночам», но за Машей присматривала. Иногда Тая подкармливала Вениамина, подавая на десерт коктейль из своих впечатлений о нашей жизни. К моему ужасу, это «блюдо» усвоилось, и Веня сказал мне следующее:

– Мне надоело, что тебя нет дома по вечерам. Мать права, она не должна делать за тебя всю работу. Или увольняйся, или… В общем, вода подточила камень.

Глава 26

Здесь я возьму паузу от домашних дел, потому что в это время, в театре, мы начали постановку нового спектакля. На дворе стоял сентябрь. К нам приехал широко известный московский режиссер Белов. Работа шла над комедией У. Шекспира «Сон в летнюю ночь». Почерк режиссера был настолько необычен, что весь коллектив, который знал и любил Белова не понаслышке, дневал и ночевал в театре, торопил процесс, горел предстоящим действом. Мы потратили столько сил и эмоций на эту постановку, что в день премьеры у каждого из нас наворачивались слезы гордости за самих себя.

Трое ребят из нашего цеха, тех самых «клоунов», принимали участие непосредственно в спектакле в качестве актеров, а работу осветителей выполняли остальные четверо. Это был единственный спектакль, в котором участвовали абсолютно все сотрудники нашего цеха. В операторской было нечем дышать в полном смысле этого слова.

Совершенно некстати мне понравился этот московский режиссер, и я всячески пыталась обратить на себя его внимание. Для меня он стал первым значимым москвичом, которого я встретила в своей жизни. Отдаленно Белов напомнил мне Барина из далекого Н.

– Петровна, ты чего перед ним так распаляешься? Это бесполезно. Ну, зачем ты ему, да еще и с дочкой? Знаешь, какие у него девки есть? Ты для него старая, – Лисовский явно ревновал, причем на пустом месте, ведь мои шансы и впрямь равнялись к нулю.

Но я упрямо светилась перед режиссером при каждом удобном случае и очень надеялась попасть в его постановку в массовые сцены. Жаль, меня так и не взяли, обошлись девочками актрисами… Однажды, режиссер Белов все-таки остановил взгляд на мне и на моей ладной спортивной фигуре, но не более того. Его внимание ограничивалось всегда одинаковым, равнодушным «здрасьте» перед каждой репетицией. Белов так и не смог запомнить моего имени. Действительно, ну кто я для него?

Зато работы было много.

Мы целыми днями бегали с прожекторами, подключали их, меняли местами, экспериментировали с цветом и углом наклона лучей. Меня уже заметили в театре, и многие актеры с любопытством поглядывали на мои труды. Понятно, что я притягивала, в основном, мужские взгляды. В такие минуты Лисовский пребывал в бешенстве, он просто терял контроль над собой, давая понять всем и каждому, что только он имеет право на своих подчиненных, а тем более – на меня. Актеры с иронией отступали, но взглядов не стало меньше.

Вся эта атмосфера сводила меня с ума. Флирт, прожектора, перегревшие воздух, брызги света и в этих брызгах – искрометный актерский юмор, мастерская игра.

«Я счастлива», – просто думала я.

И вот, день большой премьеры был назначен. Валя насквозь светился от гордости, его распирало от собственной значимости и власти, нимбом горел воздух над его головой. Мы выполнили свою работу шикарно. Наш цех выдвинули на премию, небольшую, всего по сто рублей на каждого, но и это было серьезным поощрением от небогатого театрального руководства.

Я помню, как потели у нас ладони перед началом спектакля. Зрителей пришло столько, что даже встать в проходах было бы уже невозможно. Что и говорить, Белова знали и любили в Р., причем не только в театре, но и за его пределами.

Сам Лисовский сел за пульт рядом с Оленькой Ивановой, которая вела спектакль, мне доверили нажимать кнопочки эффектов на дополнительном щитке. Подушко посадили за сценой с дымовым аппаратом, а Коленька гордо восседал на единственном крутящемся стуле за германским пультом.

Мы зря боялись, все прошло великолепно. Может, конечно, и были небольшие погрешки, но они были неуловимы глазом. Зритель долго аплодировал, не уходил, требовал режиссера и ведущих актеров. В общем, все как в кино.

– Петровна, с премьерой тебя! – прогудел Валя.

– Спасибо! И вас так же!

– Ты на банкет идешь?

– Конечно, пойду. Наши все собираются.

– Ну, давай, приходи. Мы с тобой станцуем.

– Непременно, – флиртанула я.

И Валя вышел из операторской в зал, прямо на аплодисменты, поплыл большим кораблем сквозь толпу, ледоколом расталкивая стоящих там людей.

Премьера закончилась в половине одиннадцатого вечера. Если учесть еще и банкет, то домой я могла попасть только за полночь, поэтому я предусмотрительно попросила Вениамина приехать за мной ровно к полуночи, словно Золушка. Лисовский не знал об этом и не хотел знать. Ему было наплевать на все мои маневры вне театральных стен, он стабильно завлекал меня в свое логово с прямо -таки завидным постоянством.

Огромный стол, составленный из дюжины маленьких, перекрыл собой большой репетиционный зал. Блеск и великолепие нищеты русского актера. На столах пестрили редкие помидоры, огурцы, порционные кусочки копченых окорочков, бутербродики с сыром и вареной колбаской. Но водки и шампанского было предостаточно. Их разливали прямо в пластиковые одноразовые стаканчики и пили, не стыдясь, каждый за свое.

Сначала, безусловно, были тосты. Худрук театра, сам Белов, Лисовский пожелали всему коллективу побольше подобных творческих побед.

Наш цех сидел особнячком, и пока мы были трезвы, то почти не общались друг с другом. Возле меня расположилась Подушко, ей-то я и подливала водочки, пока мы, внезапно, не сделались совершенно родными. Напротив я видела Сашеньку Суворова, и его красивые бессовестные глаза все чаще останавливались на моем раскрасневшемся лице. Это был тот самый первый раз, когда я официально выпила на работе, хотя зарекалась не делать этого никогда. Но первая рюмка уже разбавила кровь и, подогретая витающим в воздухе флиртом, делала свое дело.