Под эгидой льва

Усилием воли он заставил себя выдержать прямой, изучающий взгляд Люциуса, хотя хотелось закрыть лицо рукой, сгорбиться, сжаться и жалко взвыть. Прошло десять лет, а ничего не изменилось. Когда Северус только пришёл преподавать в Хогвартс, ещё не придя в себя после гибели Лили, многие слизеринцы — из тех семей, что служили лорду, — видя угрюмого и явно мучающегося декана, приносили ему свои соболезнования. Они-то думали, он скорбел по лорду! Он хотел открыть им правду, рассмеяться в лицо и сказать, что он, Пожиратель смерти, оплакивал свою единственную подругу, маглорождённую, последнюю жертву повелителя. Хотел! Но не имел права, потому что это нарушило бы планы Дамблдора. И вот спустя десятилетие, когда Северус был ранен в самое сердце смертью единственной кровиночки Лили, его чуть ли не под прицелом держал Люциус, обрадованный вестью о возможном возвращении своего патрона.

Пригубив в очередной раз коньяк, Люциус продолжил немного насмешливо:

— Да, Веритасерум творит чудеса, друг мой, тебе ли не знать? Кстати, насчёт твоего знания — Дамблдор утверждает, что о Квиррелле его предупредил ты, Северус. У тебя на него реагировала метка — темнела и пульсировала. Мы оба знаем, что это означает. Наш знак реагирует только на нашего господина, а не на кого-то из нас. Почему же ты никому из своих настоящих друзей больше не сказал об этом? Совсем продался старику и больше не ожидаешь возвращения нашего лорда?

— Будь осторожнее в выражениях, Люциус. Это школа, тут повсюду уши.

Тот отмахнулся и, отставив бокал на столик, легко поднялся на ноги. Прихватив трость, принялся расхаживать по гостиной почти как Скримджер по заброшенному кабинету магического домоводства совсем недавно. Но было между ними всё-таки одно заметное отличие. Скримджер метался, как загнанный в клетку дикий зверь, предчувствующий своё поражение. Люциус же ходил, гордо расправив плечи и смакуя скорую победу.

— Все те, кто мог бы нас подслушать, сейчас усиленно патрулируют Запретный лес. Не увиливай от ответа, Северус, меня ты не проведёшь. Ты не ответил ни на один мой вопрос, так что же почему ты не передал никому из наших, что чувствуешь нашего лорда? Почему предал его, сообщив Дамблдору? — яростно вопросил он, остановившись перед креслом Северуса и демонстративно вертя в руках свою трость. С этой позиции ею было так легко ударить… — Вновь взыграли чувства к этой твоей грязнокровке? Уж не привязался ли ты к её сыну, Северус? Может быть, — он понизил голос до опасного вкрадчивого шёпота, — ты даже жалеешь, что мальчишка Поттер погиб?

— Лучше подумай заранее, прежде чем говорить мне такие слова, — холодно парировал Северус, поднимаясь. Он был выше Люциуса, пусть и ненамного, и пусть ещё немного пошатывался от слабости, пусть отголоски боли (физической или душевной — он не мог разобрать) прорывались то и дело сквозь действие обезболивающего зелья, Северус не мог позволить, чтобы этот высокомерный и помешанный на своём статусе ублюдок топтался на памяти Лили и её сына!

— Ты в самом деле думаешь, что я, Люциус Малфой, способен на спонтанные поступки? Тогда ты меня совсем не знаешь, Северус.

— Я пришёл работать в Хогвартс, потому что таким было задание нашего повелителя. Я служил ему до самого последнего его дня, и даже его гибель не заставила меня оказаться от его планов. Тёмный лорд желал, чтобы я находился при Альбусе Дамблдоре и шпионил за ним, и я это делал десять морготовых лет, пока многие из наших, как ты их назвал, настоящих друзей сидели за надёжными стенами своих мэноров и дрожали от страха, как бы Дамблдор вновь не натравил на них Аврорат и Визенгамот. — Северус не узнавал собственный голос. Словно кто-то другой сейчас шипел обвинения Люциусу в лицо, кто-то другой. Тот, восторженный семнадцатилетний идиот по имени Северус Снейп, искренне считавший, что Тёмный лорд с его идеями — это лучшее, что возможно для магического мира, лучшее, что когда-либо будет в его жизни. — Почему я должен был сообщать им, что чувствовал силу нашего лорда? Что они сделали ради него? Может быть, целыми днями слушали маразматические излияния Альбуса Дамблдора? Или видели, как из слизеринцев, тех, кто мог бы стать под знамёна нашего повелителя и воплотить его идеи, делали исчадие ада? Пытались хоть как-то помешать этим гриффиндорским победителям растоптать наследие нашего господина? Нет!

Оказывается, бешенство — это не когда кричишь во всё горло или лупишь со всей дури врага, пытаясь причинить как можно больше боли. Бешенство Северус испытал, желая ногтями впиться в горло тому магу, что надменно усмехался над ним, проверяя на верность их общему господину, впиться и разодрать до тех пор, пока не обнажится трахея, и этот высокомерный засранец, который и представил Северуса Тёмному лорду, не перестанет дышать! И он не мог этого сделать… не мог.

Даже если Дамблдор опустил руки и сдался, даже если Гарри Поттера больше нет... кто-то должен закончить всё то, что они начали. Кто-то должен подтолкнуть Тёмного лорда к гибели! Отомстить за них и за Лили! Даже если это будет последнее, что Северус сделает в своей жизни и будет умирать в агонии, корчась от невыносимых пыток, он сделает это. Исполнит ту роль, что отвёл ему Дамблдор, а когда подберётся к повелителю на расстояние удара... они оба отправятся в небытие.

А до того момента Люциуса придётся оставить живым и невредимым.

Эти мысли промелькнули в его голове за секунды, и одновременно как будто года прошли, дав ему возможность не одну тысячу раз всё взвесить и обдумать. Нечего было обдумывать. Северус знал, что поступит так, а не иначе, но в этот раз не потому что так приказал Дамблдор, а по собственной воле. Пусть это и означало в конечном итоге неминуемую смерть.

— Я должен был каждый день доказывать этому старикашке свою полезность, иначе бы он отправил меня в Азкабан, и я бы уже ничем не смог помочь нашему делу. С Квирреллом он застал меня врасплох — увидел, как я проверяю метку, — Северус постарался изобразить сожаление и раскаяние из-за своей ошибки. Получилось вроде бы неплохо. И всё равно хотелось расхохотаться в полный голос от того, насколько мастерки и ювелирно, не придерёшься, приходилось врать. — Я собирался переговорить с ним, доказать, что я на его стороне, я сам бы привёл к нему Поттера! Но эти мордредовы дети спутали все мои планы. Не веришь, мой скользкий друг? — ехидно поинтересовался он, припомнив прозвище Малфоя, которое дал тому Тёмный лорд. — Мне плевать на это. Я знаю, когда наш повелитель вернётся — а он вернётся и спросит с каждого из нас! — я смогу показать, что я делал для него, как я ночами не спал, а искал его в Запретном лесу. А большинство наших общих друзей нет.

Он сделал короткую паузу — дольше нельзя, не останется сил, и вся душа воспротивится тем гадостям, что Северус уже сказал и ещё скажет. Помолчал немного, сделал глубокий успокаивающий вдох и закончил:

— А за оскорбление ты мне ответишь ещё, Люциус, отдельно. Я вычеркнул из памяти эту дуру Эванс, как только она предала меня, родила этого поттеровского выблядка. И если этот мальчишка погиб, я с радостью выпью за это, потому что тогда наш повелитель и все мы отомщены!

Невербальным беспалочковым Акцио Северус подозвал нетронутый бокал с вином и поднял его, насмешливо глядя на своего собеседника. Малфой давно уже перестал пытаться вставить хотя бы одно слово, только жадно и крайне внимательно слушал, и искривил губы в подобии улыбки, когда Северус залпом опрокинул в себя алкоголь. Вино было отменного качества, но Северуса едва не вырвало, настолько противно было ему то, что он делал и говорил.

— Допустим. А как ты мне объяснишь всё-таки, что отговаривал Драко писать...

— А вот это уже спроси у своего отпрыска сам. У него напрочь отсутствует хитрость и банальное чувство самосохранения! Он готов был рассказывать о произошедшем в лесу всем и каждому. Как много времени, по-твоему, потребовалось бы ученикам, чтобы предположить, будто это твой сын причастен к исчезновению Поттера? Как думаешь, какую тогда бы окраску приобрело бы письмо грязнокровки Грейнджер в Аврорат?

Договорив, Северус брякнул пустой бокал на столик, а сам опустился в кресло, со злорадным удовольствием наблюдая, как сменяются эмоции на лице Малфоя. Из всех магов, кого Северус знал, Люциус всегда был воплощением сдержанности и достоинства, всегда, если речь не касалась его сына и они не находились с Северусом вот так наедине.

— Туше, — нехотя произнёс он наконец. — Признаю, твои доводы... выглядят убедительными.

— Ты не наш лорд, чтобы так оценивать.

— Я переговорю с Драко. Он и в самом деле непозволительно расслабился. Даже сейчас нужно быть осторожнее.

Северус молчал.

— Никто Дамблдору не поверил, чтобы ты знал, — продолжил Люциус, словно пытаясь его задобрить, — я слышал обсуждения, все считают, что он свихнулся. Нам это только на руку. Пока Дамблдора считают сумасшедшим — а я приложу все силы, чтобы так и продолжалось, — никто всерьёз не будет расследовать версию, что наш господин вернётся. А мы поможем ему это сделать!

Глаза Малфоя загорелись фанатичным, ярким огнём, а и таким же сделался голос, словно он снова выступал перед толпой неоперившихся юнцов в парадной гостиной собственного поместья, агитируя их всех присоединяться к Тёмному лорду. Северус выдал жалкий оскал, но, кажется, Люциус принял его на согласную улыбку, потому что с удовлетворением кивнул. Какой скользкий, гадкий тип, почти мгновенно переобулся. Недаром милорд именно скользким его называл — самую чёткую, яркую характеристику выделил. Только что Северус в его глазах был обвиняемым, практически предателем их господина, и вот он уже вновь верный соратник.