Позднее лето. Голубое поле капусты.Огнеопасный, покуда не вспыхнувший лес.Брошенных велосипедовне ветер ли крутит колеса?Ох, а мы лезем и леземв Москва-реки серый отвес.
«Флот тонет в море. Пир – в вине…»
Флот тонет в море. Пир – в вине.И все блаженнее Антоний.И все божественнее Август.И все незванней всякий гость.И у привыкшей хохотатьот плача занемели плечи,глаза, затекшие от плача,таят свою златую злость.
«Дождь
перестал…»
Дождь перестали, опоздав,ты все ж пришелв замоскворецкийиюльский двор,но нынче дождь,навек, должно быть,зарядил он.
21–24.11.77
«Первая желтая прядь…»
Первая желтая прядьв русалочьи волосы лесавпуталась. Впредь – только времяи срок его верный не вем.Прядает ветер,испуган неведомо кем,жалко кривятсястволы фонарей из железа,и облетает с них светна рассвете совсем.
«Член ИКП анкетный…»
Член ИКП анкетный,как гений богодан,не понял он, что «captain»не значит капитанбольшого пароходаиль полковую вошь,а значит: воевода —великих браней вождь.Трагического действавесь смысл Шекспира в том,что гения бездействия,что Гамлета с брюшком,что этого болванапод славный звон мечей«четыре капитана»уносят в мир теней.
«Раз заходил ко мне сей правоверный еврей…»
Раз заходил ко мне сей правоверный еврей —был он тогда математик, но ныне своейвывезен в Лондон – английской своей половиной.Не математик теперь он – истсайдский раввин он.Зингера «Страсти» пришел он кошерно продать(не разживешься, поди, в одночасье мильоном)за подороже плюс двадцать процентов – он (мать…он математиком был), хоть еврейским бульономзалит был сборник и жирною грязью порос(так мы узнали, что значит и впрямь chicken broth).И очутившись в моей, как решил он, каморке,снявши роскошную шапку, остался в ермолке.В комнате он на Николу Угодника страстькак… вопросительно глянул, – но лишь как на моду.Библии же углядевши славянскую вязь,рек он: «О, нет не вино вы здесь пьете, а воду».Как мне хотелось ответить ему, что виноих иудейское кончилось в Канне давно:вода крещенья в вино обратилось причастья(греческий он не постиг за отсутствьем пристрастья).Спорить полезно лишь с единомышленником.Вместе с деньгами я отдал раввину бесплатностихи для сборника, что составляла тайкомего жена – англичанка – ну, отдал и ладно,но, сознаюсь, ненавистен мне был этот мой«либерализм», хоть беззлобный, но слишком немой!И удалился несбывшийся сей поединок —только вода, что стекла с его снежных ботинокстояла в комнате (просто вода, не вино),я же глядел на нее, ведь еврей я отчасти,видно молчанье отчаяньем мне суждено…«Страсти» же Зингера мне полюбились до страсти.
«Сорока – запустенья птица…»
Сорока – запустенья птица —о чем она кричит одна,когда сыта и не боится?Природа осенью больна,у листьев пожелтели лица,но снег просох в ночной траве,и еж шуршит, когда клубитсяв попрошлогодневшей листве.
«Пустыня. Люди в разных позах…»
Пустыня. Люди в разных позахлежат: потерянный народ.Заутра снова, словно посох,песок змеится: вновь вперед.И сколько лет сей сон кошмарныйне прерывается нигде:песок мы называем манной,привыкли к каменной воде.
«На востоке тайной…»
На востоке тайнойименуют всювидимость созданья,мерзость и красу.Что ж такое Майя,а всего скорей —НАИМЕНОВАНЬЯвсех земных вещей.
«Тогда мы с милой жили, словно…»
Тогда мы с милой жили, словновожди – в душистом шалаше.Текла под нами Воря сонно —мы искупались в ней уже.В ней слева мельница плескалась,а справа, где реки излом —ночами что-то зажигалосьв деревьях – сумасшедший дом.А прямо – каменная вехапустого ветхого села —с конца XVI векастояла церковь бел-бела.Допреж ее – Тверска застава —здесь был Микулин-городок,и
слева мельница, и справабездомный призраков приток.…Мы ж в кружке с длинной ручкой – мерноймолочной кружке – на костреварили кофе. Дождик мелкийшуршал листвой о сентябре.И дым костра к реки кувшинкамсползал безветренно. Поройинтеллигентный мельник с шикомдымил огромной бородой.А тот студент из дома справа,нас приютивший средь ветвейорешника, давно, держава,преуспевает в Ю-Эс-Эй.Все было счастливо и странно:река, дурдом и храм, и луг,и то, что Рассела Бертраназачем-то мы читали вслух.
«Сошлись деревья…»
Сошлись деревьяво время онорешить, кому жецарить меж ними.И вот маслинеони глаголят:«Цари, маслина,над деревами».«Довольно мне, —говорит маслина, —того, что людимоим елеемсебя, царей ибогов венчают —моя ль заботаходить над вами».Смоковницеговорят деревья:«Смоковницада цари над нами».Смоковница жим в ответ глаголет:«Довольно сладостив моих смоквахцарям и людям,и божьим жертвам —ее ль оставлюходить над вами?»Тогда лозедерева глаголят:«Цари меж нас,лоза винограда».Лоза ж златаяим отвечает:«Покину ль ято вино, что бродитво мне, чтоб тешитьбогов, царей ли —покину ль хмель свойходить над вами?»Тогда, отчаяв,рекут деревья:«Цари, терновник,над деревами».И отвечаетнагой терновник:«Довольно линаготы и терний,чтоб вам венчатьсямоей сенью? —А коли маломоих уколов,то выйдет огньиз среды терновой,как выходил онпред Моисея,испепелитвеликаны кедры,нагорны кедры,красу Ливана».
«Успокойся, дружище…»
Успокойся, дружище:твоя совесть ПО-ЧИЩЕ,башмаки по-дороже,поджинсовей джинсы,ты участливей слетов,ты костлявее счетов…Что мы делаем, Боже,без него на Руси.
2
«Страшный Суд вверяя Богу…»
Страшный Суд вверяя Богу —пусть со страху, сгоряча —может быть, я с веком в ногуи простил бы палача,но не названы ни имя,ни вина его черна —от того и непростиманепростимая вина.
«А истина? – а истина…»
А истина? – а истина —не лабиринт крота —как нагота таинственна,проста, как нагота —она умом незрячимокутывает нас,мы ж прячем ее, прячем…но как-то напоказ.
Улица Красикова
Снизойдя до нашей прозыв тень отбрасывают теньвнеслужебные березы,внеслужебная сирень,и, обтянутые в ситцыдо мучных советских плеч,внеслужебные девицыдвижутся себе навстречь.
«Сгорблена его душа…»
Сгорблена его душа,обветшавший дух,чуть ворча и чуть дыша,туг на зренье, слух:немотой обтянут рот,взор – нагой оскал —раз уж ты еще не мертв,хорошо, что стар.
«В январе полуодета…»
В январе полуодетаах, весна, ты входишь в дом —начинаешься со светаи кончаешься теплом.В путь пора, пятак мой медный.Солнце, тень свою не блазнь —да минует нас бессмертнойясности водобоязнь.
«Крапива. Забор…»
Крапива. Забор.Задворки. Сарай.Не пойман – не вор.Не потерян – не рай.Когда этот светне воротишь назад,когда нет как нети когда рад не рад.
«Зимы белый свет…»
Зимы белый свет.Беспутная высь.Как волки – след в след —и днесь, и надысьидут глухо, слепо,а оттепель слов:посмертные слепкизастывших следов.