Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Под музыку Вивальди
Шрифт:

«В главе 4-й от Луки Диавол…»

В главе 4-й от Луки Диавол — на гору возведя в пустыне Спаса, с ней показал Христу во мгновенье ока все царства мира и все богатства царски. В той же главе евреи Назарета на гору вновь они возвели Христа и смерть показали, что лежит в низине — сбросить грозя. Но тут Христа не стало.

«Связует нас ненастье…»

Связует нас ненастье: в его пустотах ты, как испытавший счастье на горестном пути, и нам не мрамор-памятник за жизненной чертой, а маятник, а маятник кивает головой.

3

«Рыдайте,

врата!»

Ис., 14,31

«Слез наготу не обнажая, скорбных…»

Слез наготу не обнажая, скорбных душ не прикрывши шелком голошенья — лишь капель воска свеч заупокойных живое жженье.

«Кругом топтались ноги…»

Кругом топтались ноги. Дыхания дымок окутал лица многи. И понял я, как мог, что все мы одиноки, лишь ты не одинок, уйдя от нас за сроки, за свой последний срок.

«Всё ближе твой уход…»

Всё ближе твой уход из соприкосновенья со зримым миром тленья в свет безвозвратно «тот». Я рад, что холодней, чем пьяною слезою, прощался я с тобой все эти сорок дней.

«Смерть – водопад недвижного потока…»

Смерть – водопад недвижного потока в мир, уж во всяком случае, безводный. Смерть это тоже ВОПЛОЩЕНЬЕ, только души БЕСПЛОТНОЙ.

«Твое наследство не только труд, но веха…»

Твое наследство не только труд, но веха: «здесь» или «там» – глядел ты слишком вольно — а ко двору приходится от века только дворня.

Ноябрь 1986

«Иль – вверх, иль – вниз…»

Иль – вверх, иль – вниз, иль сторонишься краем, но знаешь из Евангелия ты: воскресший во плоти неузнаваем, и как теперь найти тебя, найти.

«Стал ты теперь причастен миру мертвых…»

Стал ты теперь причастен миру мертвых и Воскресенья таинству причастен. Будь снисходителен к нашему горю в горних — прости, несчастных.

25.11.1986

«Знать, ни сумы, ни посоха не надо…»

Знать, ни сумы, ни посоха не надо (сколь неподвижен порог и позадь – дорога), если уходит душа в страну возврата, в страну итога.

28.11.1986

«Свет ОДИН. Мы не живем…»

Свет ОДИН. Мы не живем — я на этом, ты – на том — на одном живем мы белом свете — фотография твоя с пробелами бытия тем живее на былом портрете.

«Стихи – это радость…»

Стихи – это радость, а Грузия – грусть, пусть светлая и незабвенная пусть. Друзья – это радость, а Грузия – грусть, пусть верная и неизбывная пусть. Любовь – это радость, а Грузия – грусть, пусть страстная чаще для виду, но пусть. Краса – это радость, а Грузия – грусть, пусть спеси пустынной исполнена – пусть. Вино – это радость, а Грузия – грусть, и стол наш сегодня невесел и пуст. Но вот что таят в себе все письмена. Любовь для чего нам и дружба дана, но вот в чем секрет и красы, и вина: коль Грузия – грусть, значит – радость она.

«Эх, Джемали, вправду мы ли…»

Эх, Джемали, вправду мы ли в беспрепятственной дали вверх по Барнова ходили, вниз
по Барнова пошли?
Так уж мир устроен или миг: «тогда», «сейчас», «потом» — вниз по Барнова ходили, вверх по Барнова пойдем. Не забуду и в могиле вросший в дерево балкон… Или вниз мы не ходили? Или вверх мы не пойдем? Ты – Джемал Аджиашвили, паспортным клянусь столом, Величанский я – ходили и теперь стоим на том. Днесь в наигрузинском стиле твой благословляю дом. Так уж нас благословили: есть извечный смысл и в том, что, взглянув на вечну зелень, на запас голубизны, мы исчезнем, словно Зэмель, с милого лица земли.

«Рад или не рад я…»

Рад или не рад я, но «химеры» прах — черта-с-два бурят я, черта-с-два поляк. Трудно плыть по руслу отческих кровей — черта-с-два я русский, черта-с-два еврей. Да и православный я едва-едва. Но сродни средь зла мне край твой, татарва.

«На реках Вавилонских…»

На реках Вавилонских там мы, сидючи, плакали, поминая Сион-гору, Сион-гору Господнюю — поминая лишь памятно, схоронив голоса в гортань, по ракитам развесивши наши гусли, пластири ли. Полонившие нас в полон говорили: «Воспойте нам ваши песни сионские со сионским веселием». Как же Господу песнь воспеть на земле, на безбожныя? и 136-й псалом мы покорно пропели им: «Коль забуду, Ерусалим, я тебя на чужой земле, пусть отсохнет рука моя, крестно знамя творящая, пусть язык закоснеет мой, пусть ко горлу прилепится, коль не станет Ерусалим солью песни – веселия». Да припомнится ворогам, как с весельем рекли они: «Рушьте, рушьте до камушка до пуста Ерусолим-град». Дочери вавилонские, век пребудьте бесплодные, как бесплодна без нас земля, вся земля иудейская. А коль младня спородите, пусть же враг, Богом посланный, о камень разобьет его разорения нашего.

«Твоя дорога из дорог…»

О. Васильеву

Твоя дорога из дорог — дорога в родину и в рок: бредет обочиной кривою осинничек, не чуя ног — он беспросветен, словно «вдруг», он полн, как колея, водою, давно ни свет он и ни мрак; и страшно бы, когда б не шаг, безгрешный шаг твой за спиною.

«Запомнить сразу…»

Запомнить сразу значит зазубрить — пейзаж ли, фразу, знаний целый том, но связь иная есть – иная нить: мы все запоминаем, но потом.

«У веселия на дне…»

У веселия на дне, где мы тешились гулянкой не с Кузнецким рядом, не уж тем более с Лубянкой — в двух нетвердых, но шагах, у его подножья прямо — у Николы в Звонарях — благолепнейшего храма.

«Ветер с рощей ссорятся…»

Ветер с рощей ссорятся на исходе дня. СОЖЖЕННОГО СОВЕСТЬЮ помилуй меня. И всю ночь, наверное, длится их грызня. Ты ж БЕЗДЕРЗНОВЕННОГО помилуй меня. Чтоб опять сподобиться видеть: осень-скит сожженная совестью Тебе предстоит.
Поделиться с друзьями: