Из Австралии Лева в Москву прилетел,до сестры на машине дожал.Из окошка такси на Москву поглядел:холодок по спине пробежал.Нынче лик у Москвы ну не то чтоб жесток —не стреляет, в баранку не гнет.Вдруг возьмет да и спросит: «Боишься, жидок?» —и с усмешкою вслед подмигнет.Там, в Австралии вашей, наверно, жараи лафа – не опишешь пером!А в Москве нынче хуже, чем было вчера,но получше, чем в тридцать седьмом.По Безбожному, Лева, пройдись не спешаи в знакомые лица вглядись:у Москвы, может быть, и не злая душа,но удачливым в ней не родись.
«Мне не нравится мой силуэт…»
Мне не нравится мой силуэт:невпопад
как-то скомкан и скроен.А ведь мальчик был ладен и строен…И надежды на лучшее нет.Поистерся мой старый пиджак,но уже не зову я портного:перекройки не выдержать снова —доплетусь до финала и так.Но тогда почему, почему,по капризу какому такомуничего не прощаю другомуи перчатку швыряю ему?Покосился мой храм на крови,впрочем, так же, как прочие стройки.Новогодняя ель – на помойке.Ни надежд, ни судьбы, ни любви…Но тогда отчего, отчегорву листы и бумагу мараю?Не сгорел – только все догораюи молчанья боюсь своего?
«Ах, если б знать заранее, заранее, заранее…»
Ах, если б знать заранее, заранее, заранее,что будет не напрасным горение, сгораниетерпения и веры, любви и волшебства,трагическое после, счастливое сперва.Никто на едкий вызов ответа не получит.Напрасны наши споры. Вот Лермонтов-поручик.Он некрасив, нескладен, и все вокруг серо,но как же он прекрасен, когда в руке перо!Вот Александр Сергеич, он в поиске и в муке,да козыри лукавы и не даются в руки,их силуэты брезжут на дне души его…Терпение и вера, любовь и волшебство!Все гаснут понемногу: надежды и смятенье.К иным, к иным высотам возносятся их тени.А жизнь неутомимо вращает колесо,но искры остаются, и это хорошо.И вот я замечаю, хоть и не мистик вроде,какие-то намеки в октябрьской природе:не просто пробужденье мелодий и кистей,а даже возрожденье умолкнувших страстей.Все в мире созревает в борениях и встрясках.Не спорьте понапрасну о линиях и красках.Пусть каждый, изнывая, достигнет своего…Терпение и вера, любовь и волшебство!
«Под крики толпы угрожающей…»
О. и Ю. Понаровским
Под крики толпы угрожающей,хрипящей и стонущей вслед,последний еврей уезжающийпогасит на станции свет.Потоки проклятий и руганихудою рукою стряхнет,и медленно профиль испуганныйза темным стеклом проплывет.Как будто из недр человечестваглядит на минувшее он…И катится мимо отечествапоследний зеленый вагон.Весь мир, наши судьбы тасующий,гудит средь лесов и морей…Еврей, о России тоскующий,на совести горькой моей.
«К старости косточки стали болеть…»
К старости косточки стали болеть,старая рана нет-нет и заноет.Стоило ли воскресать и гореть?Все, что исхожено, что оно стоит?Вон ведь какая прогорклая мгла!Лето кончается. Лета уж близко.Мама меня от беды берегла,Бога просила о том, атеистка,карагандинской фортуны своейлик, искореженный злом, проклиная…Что там за проволокой? Соловей,смолкший давно, да отчизна больная.Все, что мерещилось, в прах сожжено.Так, лишь какая-то малость в остатке…Вот, мой любезный, какое киноя досмотрел на седьмом-то десятке!«Так тебе, праведник!» – крикнет злодей.«Вот тебе, грешничек!» – праведник кинет…Я не прощенья прошу у людей:что их прощение? Вспыхнет и сгинет.Так и качаюсь на самом краюи на свечу догоревшую дую…Скоро увижу я маму мою,стройную, гордую и молодую.
Японская фантазия
Когда за окнами земля кружиться перестала,тогда Япония сама глазам моим предстала,спеша, усердствуя, молясь, и плача, и маня…Друзья мои, себя храня, молитесь за меня.Пойду пройдусь ночной порой на Гиндзу золотую,костер удачи распалю, свечу обид задую.Не зря я десять тысяч верст нащелкивал коня…Друзья мои, себя храня, молитесь за меня.То брызнет дождь, а то жара, а то туман, о Боже!Судьба на всех везде одна, знакомо все, все то же,как будто к дому я иду перед началом дня…Друзья
мои, себя храня, молитесь за меня.Я так устал глядеть вперед с надеждой и опаской.Пора уж как-нибудь остыть от трепотни арбатской.Да, я москвич, и там мой дом, и сердце, и броня,но между тем, себя храня, молитесь за меня.
«Сочиняет плов Мазлум из баранины и риса…»
Сочиняет плов Мазлум из баранины и риса.Жир бурлит, вода клокочет, пламя пышетв камельке.И ковбоечка на нем золотая, словно риза,и поношенные джинсы, и половничек в руке.Он стучит по котелку, будто все не достучится.Пахнет дом травой, и дымом, и землею, и водой.Жир задумчивый течет, рис рассыпчатый струится,и Мазлум над ним колдует, молодой и чуть седой.Он турецкий любит плов, а любой другой не любит.Плову – наша благодарность, сочинителю – почет.Или голод нас сомнет, или сытость нас погубит,или-или, или-или, или нечет – или чет.
«Ты, живущий вне наших сомнений и драм…»
Ты, живущий вне наших сомнений и драм,расточающий благостный свет по утрам.Ты, кому с придыханием мы говорим:Тешекюр эдерим! Тешекюр эдерим! [3]Ты, кого за печали свои не корими дороги к кому в бездорожье торим,и за то, что живем, и за то, что горим,и за то, что во имя Твое мы творим,Тешекюр эдерим! Тешекюр эдерим!
3
Благодарствуй (турецк.)
Турецкая фантазия
Виртуозней и ловчее истамбульского шоферав целом свете, как ни бейся, не найти.Каждый выезд – авантюра, приключение, афера,роковые неурядицы в пути.Он садится на сиденье в предвкушенье наслаждений,он сознательно готовится к борьбе.Сколько в граде Истамбуле непредвиденных течений,где спасение таится лишь в судьбе.Но судьба, как я заметил, это детище счастливых,это им звучит мотив ее трубы,ну, а тем, кто видит счастье лишь в движеньяхсуетливых,не до жиру, не до милостей судьбы.Вот Ахмет, он спозаранку чуть поел – и за баранку.Он и кучер, он и рыцарь, он и плут,и езда усугубляет его гордую осанку,хоть шоферы ему форы не дают.И когда машин лавины, словно танки, словнольдиныразнести его на части норовят,тут ему подспорьем служат опыт, риск, и жестединый,и судьба, и обаянье – все подряд.Да, он вымотан, конечно. Да, чело покрыто потом,но в какой-нибудь случайной чайханеон, отхлебывая чинно чай густой, что пахнет медом,как паломник исповедуется мне.И сливаются нежданно лики Запада с Востоком,кейф – с безумием, пускай лишь раз на дню,но и скорбь о самом низком, но и мысли о высокомпод ленивую под нашу болтовню.А потом опять баранка и коварная дорога,и умение, и страсть, и волшебство…Все безумное от Бога, все разумное от Бога,человеческое тоже от него.
Песенка Белле
Машина – это дело.Все остальное – пыль.Вот деньги тебе, Белла:купи автомобиль.Садись за руль надежный,дорожный мрак рассей,лети на крик тревожныйспасать своих друзей.И в том автомобилеобъезди целый свет…Я дал бы тебе крылья,да у меня их нет.
«Благородные жены безумных поэтов…»
Благородные жены безумных поэтов,от совсем молодых до старух,героини поэм, и молвы, и куплетов,обжигающих сердце и слух.Вы провидицы яви, рожденной в подушках,провозвестницы света в ночи,ваши туфельки стоптаны на побегушках…Вы и мужнины, вы и ничьи.Благородные жены поэтов безумных,как же мечетесь вы, семеняв коридорах судьбы, бестолковых и шумных,в ожидании лучшего дня!И распахнуты крылья любви вековые,и до чуда рукою подать,но у судеб финалы всегда роковые,и соперницы чуду под стать.Благородных поэтов безумные жены,не зарекшись от тьмы и сумы,ваши души сияют, как факел зажженный,под которым блаженствуем мы.В этом мире, изученном нами и старом,что ж мы видим, спадая с лица?Как уродец, согретый божественным даром,согревает и ваши сердца.