Подари мне небо. Сломанные крылья

– Попробуем лететь вдоль фронта. Не в лоб. У нас в запасе примерно сорок минут. Можно рассчитать направление… Или найти брешь. Она должна быть. Всегда бывает.

– А если нет?

Захотелось съязвить, что однажды я уже упал и выжил, не факт, что повезёт ему. Но ситуация и правда была напряжённой, а чем выше ты в небе, тем страшнее шутить.

– А если нет, значит, найдём другой маршрут.

– Борт семь-три-восемь, говорит Шенвик (Шенвик – океанический районный диспетчерский центр, прим. автора). Как вы там? Вы видите, куда влетаете?

– Борт семь-три-восемь, говорит командир воздушного судна Ричард Эйхарт. Видим фронт, будем пытаться его обойти.

– Буря накроет Америку через несколько часов. Облачность плотная на всём пути следования. Что у вас по топливу? Есть шанс развернуться и вернуться в аэропорт отправления?

Я посмотрел на приборы (в который раз за это время?). Топлива не хватит. Мы пролетели больше половины пути. И есть сомнения по двигателю, которые я пока не рискнул озвучить. Потому что это были всего лишь сомнения.

– Нет, обратно рискуем не долететь. Можем сесть на Мадейре, но не уверен, что…

Я покачал головой, и Ричард это заметил. Мадейра – не самый лучший аэропорт для посадки большого самолёта. Да ещё и с вероятностью отказа двигателя. Всё-таки придётся ему сказать.

– Борт семь-три-восемь, занимайте эшелон триста сорок, увеличивайте тягу. Держитесь южнее. Удачи и попутного ветра!

Очень не любил я эти пожелания. Примета плохая.

– Увеличивай тягу, Марк. Ты же слышал Шенвик.

– У нас проблема с левым двигателем. Боюсь, что увеличив тягу, мы его потеряем.

– С чего ты взял?

– С того, что слышал свист. Сейчас он тоже есть, но тише. Очень похоже.

Хотел бы я ошибаться!

Я попробовал увеличить тягу, перестроиться на требуемый эшелон. Свист стал невыносимым.

– Борт семь-три-восемь, с вами диспетчер Шенвик, вы до сих пор не заняли нужный эшелон. Есть проблемы?

– Борт семь-три-восемь, говорит Марк Вольфманн, второй пилот. У нас проблема с левым двигателем. Увеличивая тягу, он слишком сильно свистит. Скорее даже хрипит. Отказ двигателя нам не поможет прорваться через этот фронт. Что по северной части? Если уйти севернее и облететь его там? Посадить самолёт в штатах или Канаде?

– Не уверен, что дотянете. Облёт займёт больше времени. Нужно прорваться. У вас четыре двигателя. Если что, на трёх вполне сможете долететь.

– Ну конечно, – разозлился я, – на самолётах специально делают лишние двигатели. Я и на одном долечу! Но хотелось бы не рисковать.

Диспетчер пробурчал что-то и посоветовал вновь занять эшелон триста сорок.

Чёрт возьми! Когда-нибудь в моей практике будут рейсы, не связанные с риском для жизни?

– Увеличиваем тягу. Занимаем эшелон триста сорок. Следи за показателями, – обратился я к Ричарду, не поворачивая головы, – как только давление в двигателе начнёт расти, сбросим обороты. Попробуем. Не получится – долетим на трёх. Осталось не так долго.

– Ну да, каких-то три часа.

Три часа. Три двигателя.

Я слышал сквозь рёв мотора, как Ричард обращается к пассажирам и просит их занять свои места, закрыть багажные полки и убрать все бьющиеся предметы.

Метеокарта из оранжево-красной стала бордовой, и я старался игнорировать её мигания и бесконечность, которую она сейчас собой представляла.

Самолёт сильно тряхнуло, и я с трудом удержал в руках сайдстик. Впереди сверкали молнии. В голове рождался план.

План, который нарушил звук неисправности.

– Марк, это…

Да. Это двигатель. Вышел из строя левый двигатель.

А потом звук повторился, и я застонал. Под нами бесконечно синий океан. Впереди – тьма.

И где-то в этой тьме было небо. То самое, которое должно вновь стать моим.

Глава 29. Лея

Выходя из кафе, я чувствовала лишь одно – полное удовлетворение. Журналистов удалось убедить оставить в покое авиакомпанию «Скай Дойч». Не было уверенности, что надолго, но любая передышка – это шанс на спасение. Единственное, что любят люди этой профессии – это скандалы. Как только скандала нет – нет работы. Читать про пушистых зайчиков никто не любит. А клевета карается законом. Они хотели вывести Тома на эмоции, заставить его говорить о Марке, о том, что он пережил, получить информацию, которой не было ни у кого. А по факту они выяснили лишь то, что случившееся – вина не Тома и не Марка.

И сейчас это было важно.

Я шла по мокрому тротуару, проклиная дождь и себя за то, что была без машины. И за то, что без зонта. И в то же время чувствовала себя впервые настолько уверенной в себе. Пришло время, когда я почувствовала себя не охотницей за сенсациями и за громкими новостями. Я почувствовала себя защитницей. Человеком, который поставил правду выше всего остального.

– Лея?

Голос за спиной заставил меня замереть. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит.

Внезапно дождь над моей головой прекратился, а обладатель голоса подошёл ближе, держа в руке большой чёрный зонт.

– Что ты здесь делаешь?

– Ты не отвечала на звонки. А твоя машина в ремонте.

Я пожала плечами, слегка вздрогнув. Дождь был не очень сильным, но немного промокнуть я успела.

– Я была занята, – как можно более ровным тоном произнесла я.

– Знаю. Вела войну с журналистами. Кто вышел победителем на этот раз?

– Надеюсь, что всё же мы. Но это их бизнес… И я не уверена, что они оставят в покое Тома или Марка.

– Почему не позвала меня на встречу? Я бы смог помочь.

Потому что мне не нужна помощь? Потому что это только моё дело? Потому что… Потому что я по-прежнему боялась просить его о чём-то и переступать нарисованную мною же черту?

– Как адвокат? – хитро прищурившись, спросила я.

А потом что-то случилось. То ли зонт выпал из его рук, то ли его снёс порыв ветра. То ли струна напряжения, тонкая и незримая, натянутая с той самой ночи в участке, наконец, лопнула. Распалась на мелкие магниты, которыми нас притянуло друг к другу.

Его руки крепко прижали меня к себе, а губы закрыли рот, не дав сказать мне ни слова возмущения, ни саркастического замечания, которое я уже готова была ему бросить.

Поцелуй был жадным, отчаянным. Жар обжигал тело там, где руки Себастьяна касались его. По спине стекали холодные капли – дождь усиливался, но я не обращала на него внимания. Сейчас важен был только момент. Тот момент, которого я боялась и одновременно неосознанно ждала.

Себастьян отстранился, прижавшись лбом к моему: