Подвиг
Шрифт:
Какъ только Чекомасовъ и Нордековъ вышли изъ каюты, Ранцевъ вызвалъ къ себ Ферфаксова. Онъ приказалъ ему вернуться на виллу «Les Rossignoles», дождаться тамъ капитана Немо, разсказать ему, что было и доложить ему, что при такихъ обстоятельствахъ, онъ, Ранцевъ, не считаетъ возможнымъ оставить пароходъ безъ себя.
XXVI
Капитанъ Немо съ Ферфаксовымъ на своей машин прiхалъ въ два часа ночи. Онъ прохалъ прежде всего въ лоцiю, переговорилъ съ дежурнымъ чиновникомъ, показалъ готовые, выправленные на таможн выпускные документы,
Дежурный офицеръ шведъ его встртилъ.
— Попросите ко мн капитана Ольсоне, — быстро на ходу сказалъ ему Немо. — Ферфаксовъ, пройдите къ Петру Сергевичу, скажите, что я ожидаю его.
Немо спустился въ батарейную палубу, прошелъ къ своей просторной кают, своимъ ключомъ открылъ ее и пустилъ свтъ. У двери каюты стоялъ часовой, рослый нмецъ, Нордековской второй полуроты.
— Капитана Ольсоне и господина Ранцева сейчасъ же пропустить ко мн. Больше никого не пускать, — по-нмецки сказалъ Немо часовому.
— Zu Befehl, Herr Kapitan, — послдовалъ быстрый отвтъ.
Въ кают пахло масляной краской, машиннымъ масломъ и моремъ. Иллюминаторъ былъ открытъ. Легкiй предъутреннiй втерокъ трепалъ голубую занавску.
При яркомъ свт электрическаго фонаря, вдланнаго въ потолокъ, стны, покрашенныя въ блую краску и ярко начищенныя мдныя части блистали свжестью и новизной.
Въ двери каюты постучали.
— Кто тамъ?…
— Ранцевъ.
— Войди, Петръ Сергевичъ, я жду.
Ранцевъ не ложился. Въ сильномъ волненiи онъ дожидался Немо. Онъ зналъ, что въ каютъ компанiи да полуночи шло собранiе. И было много нездоровой критики и праздныхъ вопросовъ. «Почему нтъ вина?… Почему запрещено курить?… Куда и зачмъ насъ везутъ»? Настроенiе было приподнятое и безпокойное. Но, какъ Ранцевъ ни допытывалъ Нордекова, онъ ни на кого не могъ указать, чтобы кто мутилъ.
— Такъ, Петръ Сергевичъ, само собою выходило. Естественное безпокойство овладло людьми. Жребiй брошенъ… Ну и стало страшно, подъ влiянiемъ слуховъ и Парижской болтовни, такъ естественной при прощанiи. Какъ никакъ слишкомъ рзкая перемна жизни.
Теперь вс спали крпкимъ сномъ. Ранцевъ только что обошелъ пароходъ. Всюду была настороженная тишина. Поставленные по его указанiю часовые нмцы и французы были на мстахъ. Внизу глухо и мрно стучалъ Дизель, подавая электричество. Ранцевъ слышалъ, какъ причалила шлюпка и ожидалъ приглашенiя.
Ранцевъ хотлъ начать свой докладъ. Немо остановилъ его.
— Подождемъ Ольсоне.
Лицо Немо было задумчиво и скорбно. Онъ точно постарлъ за эту недлю на много лтъ.
Ольсоне не замедлилъ появиться. По морской привычк онъ спалъ и на якор однимъ глазомъ.
— Капитанъ, у васъ все готово къ отплытiю по указанному мною курсу?
— Есть. Все готово.
— Дизеля можете пустить немедленно?
— Есть. Дизеля можно пустить сейчасъ. Машина прогрта.
— Выбирайте якоря… Съ Богомъ… Туманъ не помшаетъ выйти изъ рки?
— Лоцманъ сказалъ: — видимость достаточная. Пойдемъ по теченiю самымъ малымъ ходомъ, только чтобы руля слушалась.
— Съ Богомъ, — повторилъ Немо, наклоненiемъ головы отпуская отъ себя капитана.
Онъ вышелъ въ
корридоръ за капитаномъ и нсколько мгновенiй прислушивался къ тому, что длается на пароход.Босыя ноги пробжали надъ головой. Будя ночную тишину застучала лебедка, выбирая якорный канатъ. Плеснула волна. Потомъ звонко и чеканно чисто сталъ отзванивать машинный телеграфъ на командномъ мостик. «Динь… динь»… Мягко заработалъ винтъ. У Ранцева чуть закружилась голова. Пароходъ поворачивалъ по теченiю.
Въ распахнувшуюся отъ втра занавску иллюминатора стало видно, какъ медленно поплыли мимо огни фонарей Сенъ Назэрскихъ улицъ и большое, высокое зданiе морской казармы.
Ровно и мрно, не нарушая тишины ночи, но сливаясь съ нею, стучала машина, и шелестла подъ килемъ разбуженная рчная волна.
— Ну, разсказывай мн все безъ утайки, — сказалъ, входя въ каюту, Немо. Онъ погасилъ электричество и слъ въ глубокое кожаное кресло, жестомъ приглашая Ранцева занять другое, противъ него.
Блдный, утреннiй свтъ освтилъ его усталое, измученное лицо. Зубы были стиснуты, и какая то новая, незнакомая Ранцеву, жестокая складка легла въ углахъ его рта.
XXVII
— Хорошо, — сказалъ Немо, когда Ранцевъ кончилъ свой докладъ. — Что же ты мн прикажешь длать?… Арестовать всхъ тхъ, кто своею болтовнею смущалъ другихъ?… То есть прежде всего начальниковъ… Силы для этого у меня найдутся. Связать ихъ и бросить въ трюмъ?… Сгноить ихъ голодомъ?… Повсить ихъ на нокахъ рей?… Привязать къ ихъ ногамъ ядра и въ саванахъ спустить на дно морское?… Что же все это можно… Въ моей власти… Мы скоро выйдемъ изъ территорiальныхъ водъ Францiи. На корм виситъ флагъ такого крошечнаго государства, которое протестовать не станетъ. Да и никто ничего не узнаетъ. Ты, Петръ Сергевичъ, лучше меня знаешь офицерскую душу. Ты жилъ съ людьми, я жилъ съ наукой… Научи меня… Присовтуй мн.
— Ихъ надо понять, — такъ тихо, что Немо едва разслышалъ, сказалъ Ранцевъ.
— И… простить, конечно, — съ дкой иронiей кинулъ Иемо. — Да, это просто… По христiански… Все понимать и все прощать… и большевиковъ понять и простить…
— Прежде всего, Ричардъ Васильевичъ, тутъ кинематографическое общество «Атлантида».. И ничего другого они не знаютъ…
— Ну что же… Если это коммерческое предпрiятiе, съ которымъ они связали себя контрактами, значитъ можно и бунтовать?
— Они еще не бунтовали, — твердо сказалъ Ранцевъ.
— Это «еще» великолпно, — съ горечью воскликнулъ Немо. — Надо, значитъ, чтобы они меня, тебя убили и только тогда признать наличiе бунта. Я предпочитаю нападать, а не обороняться… Надо гасить волненiя и грядущiя революцiи и бунты въ самомъ ихъ зародыш.
— Имъ столько разъ измняли… Ихъ столько разъ обманывали…
— Оставь, — съ брезгливой гримасой махнулъ рукой Немо. — He отъ тебя мн это слышать. Кто имъ измнялъ?… Это они измняли… Это они слушали профессорскую клевету съ думской трибуны, и считали себя въ прав измнить присяг… Что, — повысилъ голосъ Немо, замтивъ, что Ранцевъ хочетъ возразить ему. — Государь имъ измнилъ?… Государь обманулъ ихъ?… Государь былъ вренъ до самой смерти и Россiи и своему долгу и даже покинувшимъ его и предоставившимъ его своей судьб союзникамъ.