Подвиг
Шрифт:
— Государь отрекся отъ Престола и приказалъ всмъ намъ служить Временному Правительству. Въ этомъ ихъ оправданiе.
— Однако, слышалъ я, ты этому правительству отказался присягать.
— Я что же?… Я не въ счетъ… Я — Донъ Кихотъ.
— Ну, ладно… А Деникинъ, Колчакъ измнили?… Какъ стало тяжело — ихъ покинули…
— He офицеры.
— Нтъ… И офицеры… Вся исторiя этого нашего сверхъ подлаго времени такъ напоминаетъ мн Смутное Время 1605–1613 годовъ. Такое же шатанiе отъ королевича Владислава къ Лжедимитрiю, отъ Лжедимитрiя къ Тушинскому вору, отъ него къ Пожарскому, Ляпунову… Такъ и тутъ отъ гетмана Скоропадскаго къ Махно,
— Не офицеры, — еще разъ строго повторилъ Ранцевъ.
— А тутъ не офицеры, — жестко съ упрекомъ сказалъ Немо. — Вотъ, думалъ я, прошло столько лтъ нашего несчастья и, кажется, такъ ясно стало видно, что нельзя же ничего такъ таки и не длать и, сложа руки, смотрть, какъ гибнетъ Россiя… Вотъ, придумалъ я, всмъ пожертвовалъ, набралъ лучшихъ людей… Мы еще ничего не сдлали, ничего не начали, а уже броженiе и эти такъ знакомые «разговорчики»… Что же мы за люди? Куда мы годимся? Какъ осудить насъ исторiя!
— Это потому, — твердо, прямо въ глаза глядя Немо, сказалъ Ранцевъ, — что они совсмъ не знаютъ, куда и зачмъ ихъ везутъ? Они вдь даже и тебя не знаютъ, что ты за человкъ?
— Они знаютъ тебя.
— Ну… Кто я!..
— Ты — Ранцевъ… Ты Русскiй офицеръ и твоего слова имъ должно быть вполн достаточно… Что же они?… Ужели — трусы?…
— Нтъ, они не трусы, — съ силою сказалъ Ранцевъ. — Идти и умирать въ бою — это храбрость, и она у нихъ, у всхъ, есть. Но быть, какъ думаютъ они, обманомъ отвезенными въ чрезвычайку и тамъ перебитыми, какъ скотина — это не храбрость, а глупость. Это безславная и гадкая смерть. Вся обстановка нашего похода такова, что похоже на то, что ихъ куда то нарочно везутъ не на войну, а для того, чтобы предать. И я ихъ психологiю понимаю.
— И прощаешь.
— Нтъ. Не прощаю. Но считаю нужнымъ теперь же открыть имъ глаза, посвятить ихъ во всю ту работу, которая ихъ ожидаетъ, и тогда судить ихъ. Теперь, когда мы на пароход и въ мор, предателей бояться не приходится. А если бы таковые и явились, — мы и сами съ ними справимся. Да ты увидишь, какъ и сами они тогда отнесутся къ предательству. Я повторяю теб: и я и Ферфаксовъ набрали теб такихъ людей, въ храбрости которыхъ сомнваться не приходится… Честные, доблестные Русскiе офицеры…
— И… съ мста… «разговорчики»…
— He забудь, что они пережили… Они пережили революцiю. Это не забывается… Если бы это было при Государ?
— Однако, почему нибудь у насъ не стало Государя… Онъ не даромъ отрекся… И никто не помшалъ его отреченiю.
Что могъ на это возразить Ранцевъ? Онъ замолчалъ.
Немо низко опустилъ голову. Вся его фигура, согнувшаяся, точно сложившаяся въ кресл, показывала глубокое удрученiе. Онъ тяжело вздохнулъ, провелъ рукою по густымъ, блымъ волосамъ, по лицу, крпко зажмурился, точно прогоняя какую то тяжелую, назойливую мысль, поднялъ голову, и, вставъ съ кресла, подошелъ къ письменному столу, устроенному у лвой переборки каюты. Онъ взялъ большой блокъ нотъ и сталъ писать на немъ короткiя записки, отрывая листокъ за листкомъ.
Всходившее солнце бросило золотой лучъ въ иллюминаторъ и освтило его сильную, крпкую спину. Ранцевъ сидлъ не двигаясь. Въ окна иллюминатора видны были далекiе, низкiе, зеленые берега Луары. Они проносились съ большою быстротою. Сильне стучала машина, и корпусъ парохода мрно вздрагивалъ. Вода шипла подъ килемъ и пнными полосами, блистая на солнц,
бжала къ берегу.Чуткое ухо Ранцева улавливало пробужденiе пассажировъ парохода «Немезида».
Немо тяжело поднялся со стула. Въ рук у него были написанныя имъ записки.
— Прикажи, — сказалъ онъ, — разнести по адресамъ… Я хотлъ… Я считалъ нужнымъ… не разсуждая… По военному… Ну что же… Разговорчики — такъ разговорчики — видно безъ нихъ не обойдешься… Ступай. Тутъ есть и касающееся до тебя.
XXVIII
Весь день на пароход шла дловая суета. Нордековъ съ ротнымъ каптенармусомъ, взводными командирами, унтеръ-офицерами и вызванными изъ взводовъ прiемщиками получалъ въ трюм отъ Дрiянскаго винтовки, пулеметы, патроны, аммуницiю, блыя, тропическiя куртки, соломенныя легкiя широкополыя шляпы, сабли и револьверы для офицеровъ.
При вид настоящаго прекраснаго оружiя «разговорчики» смолкли. Вс стали серьезны. Если даже и правда, что везли ихъ къ большевикамъ, то везли не безоружными.
Получили приказы и Вундерлихъ и Лагерхольмъ и засуетились по своимъ просторнымъ каютамъ, гд у нихъ были лабораторiи и мастерскiя.
Ранцевъ, прочитавъ длинную и подробную инструкцiю, набросанную ему нервнымъ почеркомъ капитана Немо, собралъ у себя всхъ начальниковъ и капитана 1-го ранга Волошина, завдывавшаго морской частью и въ продолженiе четырехъ часовъ подробно обсуждалъ съ ними программу дйствiй.
Съ закатомъ солнца спустили кормовой флагъ того экзотическаго государства, за которымъ числилась «Немезида». На носу, корм и по бортамъ ставили пушки Гочкиса и митральезы. Пароходъ приводился въ боевое положенiе.
Когда стемнло, за кормою спустили деревянную стремянку для рабочихъ, провели провода къ электрическимъ переноснымъ фонарямъ, и Дружко, онъ былъ взятъ Ранцевымъ, какъ врный человкъ и по художественной части, спустился съ рабочими на стремянку. Они отвинтили названiе парохода «Nemeside» и наименованiе порта, закрасили мста буквъ и привинтили заране заготовленныя буквы: «Мститель» и «С.-Петербургъ»…
Работа на пароход шла почти всю ночь. Морскiе офицеры и гардемарины подъ руководствомъ капитана Волошина прибирали по военному «Мститель».
Немо не выходилъ изъ каюты.
Мертвая зыбь, остатокъ воскресной бури, улеглась. Качка была мрная, и страдавшихъ морской болзнью было очень мало. Берега Европы скрылись. Нигд не было видно ни маячныхъ, ни судовыхъ огней. Пароходъ шелъ съ большою скоростью и не по курсу главныхъ линiй. Поздно ночью въ подзорную трубу были видны огни Финистерскаго маяка — «Мститель» покинулъ Европу. Взятый имъ курсъ успокаивалъ пассажировъ: — это былъ курсъ къ Панамскому каналу, къ ос-тровамъ Галапагосъ, а отнюдь не къ совтскому союзу республикъ.
Значитъ, и правда: — кинематографическая съемка. Но… Для чего такое вооруженiе?… Почему шли съ потушенными огнями и на мостик, кром штурмана неотлучно стояли на вахт два морскихъ офицера: — Русскiй и финляндецъ.
За часъ до разсвта барабанъ пробилъ повстку къ зар. Засвистали боцманскiя дудки. Спозаранку поднимали пассажировъ, статистовъ кинематографическаго общества «Атлантида».
Mope было гладкое. Зыбь, безпокоившая вчера при дневныхъ работахъ, прекратилась. Въ темнот таинственно свтилась фосфоресцирующая волна, шедшая отъ парохода. Мирiады звздъ, отражаясь въ ровной поверхности океана, смягчали темноту жаркой южной ночи.