Подвиг
Шрифт:
Ана подошла къ зеркалу, посмотрла на отраженiе прекрасной и тонкой, стройной своей фигуры и еще разъ уже громко сказала:
— Я — Русская …
Это сознанiе наполнило ея душу гордымъ восторгомъ.
XXVIII
Незамтно подошла Парижская зима. Въ холодномъ туман рождался день безъ солнца и умиралъ за дождевою сткой. Какъ зеркало блистали, отражая огни автомобильныхъ фонарей и рекламы вывсокъ, черные асфальты улицъ, и самыя улицы казались рками съ застывшими водами.
Въ этой умирающей, плачущей природ шла небывало напряженная
Ана ничего не замчала. Она все еще была ребенкомъ и жила растительною жизнью. Утреннiя прогулки изъ за погоды были сокращены. Скакать было нельзя: — Джемсъ берегъ свой костюмъ и не хотлъ быть забрызганнымъ грязью. здили шагомъ и рысью. Дорожки Булонскаго лса были мокры. Дома въ комнатахъ было такъ темно, что съ утра зажигали электричество.
У Аны оставалось одно удовольствiе: — она каталась на автомобил, которымъ сама правила.
Она прохала благополучно черезъ площадь Этуаль и выхала на avenue Victor Hugo. У възда на него остановился трамвай. Никто не выходилъ и никто не входилъ. Ана продолжала хать. У панели стояло два полицейскихъ съ велосипедами. Они были въ большихъ темно-синихъ англiйскаго фасона фуражкахъ въ темно-синихъ курткахъ и съ револьверами на широкихъ черныхъ поясахъ. Одинъ изъ нихъ сдлалъ знакъ, чтобы Ана остановила машину. Ана повиновалась. Полицейскiй подошелъ къ ней.
У Аны быстро забилось сердце. Румянецъ покрылъ ея щеки.
— Почему мадамъ не остановила машину на остановк трамвая?
— Потому что никто не входилъ и не выходилъ, — отвтила Ана. Она была уврена въ своей правот.
— Все равно вы должны были остановить. Пожалуйте вашу карту. Гд вы живете?
Ана достала изъ кожанаго кармана въ автомобил документы и подала ихъ полицейскому. Онъ отмтилъ что-то въ своей книжк.
— Можете хать, мадамъ.
Ана пустила автомобиль. Шофферъ, сидвшiй рядомъ съ нею, сказалъ спокойно:
— Вамъ придется заплатить маленькiй штрафъ.
За дневнымъ чаемъ Ана разсказала о приключенiи — оно все еще волновало ее — своимъ подругамъ француженкамъ и англичанкамъ. Она не утаила отъ нихъ, что это ее разстроило. Надъ нею посмялись.
— Конечно, ажанъ былъ правъ. Вы кругомъ не правы. Да, это такiе пустяки. Съ нами это бываетъ по сто разъ въ годъ …
Для нея это не были пустяки. Можетъ быть, потому, что она была Русская, и ей т пвицы и танцовщицы, кого она видла въ Лаосскомъ театр на выставк ближе, чмъ вс эти холодно, слишкомъ холодно вжливые полицейскiе агенты.
Разговоръ о ея «аксидан«прекратился. Заговорили о томъ, что теперь всхъ такъ волновало. О борьб съ коммунистами, шедшей во всемъ мiр.
— Вамъ, мадамъ Холливель, теперь должно быть особенно интересно жить, — сказала молодая француженка. — Вы у самаго источника всего новаго.
Ана широко
раскрытыми глазами посмотрла на говорившую. — «Почему», было въ ея взгляд.— Ахъ, милая наша Ана еще такой ребенокъ, — сказала старая англичанка. — Я думаю, Ана, вамъ временами должно быть страшно за мужа.
Ана искренно ничего не понимала. Старая англичанка пояснила ей.
— Дорогой Джемсъ служитъ въ «Intelligence Service». Это всегда было опасно. Теперь это такая великая, полная самопожертвованiя служба.
Ана просила поясненiй. Старая англичанка снисходительно посмотрла на нее и сказала:
— Лучше спросите вашего мужа …
На другой день утромъ Ана собралась хать къ портних. Въ закрытой шляпк, - изъ-подъ нея видны были только низъ щекъ и подбородокъ, — въ дорогой шубк, легко облегающей ея тонкое, стройное, тло, она подошла къ зеркалу. Ея Русская борзая слдовала за нею. Срый мхъ красилъ лицо Аны. Черезъ плечо Ана посмотрла на себя.
«Да, очень хорошо. И собака такъ идетъ къ ея изящной и длинной фигур. Она дополняетъ ее».
Ана погладила собаку. Она ждала мужа. Онъ долженъ былъ хать съ нею.
«Intelligence Service» — думала Ана. — «Это на Downing Street въ Лондон. Развдка обо всемъ, что длается на бломъ свт. Говорятъ … Много преступленiй …»
Вчера вечеромъ она сказала это мужу. Онъ сначала разсмялся.
— А гд въ мiр нтъ преступленiй? И что преступленiе, что нтъ, кто скажетъ?
— Господь Богъ, — тихо сказала Ана.
— Господь Богъ, — отвтилъ посл нкотораго раздумья Джемсъ. — Это очень хорошо тамъ … На неб … На земл?.. Боюсь, на земл нужны другiе прiемы.
— Преступленiя?..
— Можетъ быть, и то, что при извстномъ взгляд, люди сочтутъ за преступленiе. To, что выгодно … To, что нужно …
Онъ прервалъ разговоръ. Всю ночь онъ не спалъ и былъ очень задумчивъ. Утромъ онъ не здилъ верхомъ. Ана здила одна съ наздникомъ мадамъ Ленсманъ мистеромъ Томпсономъ. Почему-то вспоминала, какъ она здила съ эльзасцемъ мосье Пьеромъ и какъ хорошо тотъ здилъ и какъ почему-то былъ ей дорогъ и милъ.
Она еще разъ посмотрла на себя.
«Да, правда, очень хороша … Но разв это жизнь?.. Я хочу … я хочу … Я хочу жизни, а не прозябанiя … Я хочу подвига … Это врно потому, что во мн течетъ Русская кровь. Я хочу любви настоящей, какъ любила Анна Каренина, о которой мы теперь читаемъ съ маленькой и милой княжной.
«Эта княжна посвятила меня въ свою тайну. Она «сестра Братства Русской Правды». И я вотъ уже нсколько недль тоже сестра. Я даю деньги на ту работу, что ведутъ они … и мой отецъ … У меня … На мн ихъ простой братскiй крестъ … Тутъ подвигъ, тамъ преступленiе. Тутъ говорятъ о спасенiи родины, тамъ о томъ, что выгодно … Выгодно?.. кому? …»
Ана гордо подняла голову.
— Я — Русская.
Дверь тихо раскрылась. Въ ея спальню безъ предварительнаго стука вошелъ ея мужъ. Она повернулась къ нему.
— Что теб? — холодно и строго сказала она. Джемсъ былъ очень хорошъ. «Что и я хороша?.. He правда-ли?.. Что же ты ничего не скажешь?.. Ты видишь … И шубка, и шляпка, и собака … Все стиль … Я твоя … Твоя жена … Ну прижми меня къ себ …. Поцлуй, хоть разъ въ неурочное время. Восхитись. Сними твою холодную красивую маску», — говорили ея глаза.