Поэзия Латинской Америки

ФЕРНАН СИЛЬВА ВАЛЬДЕС [260]

Гитара Перевод Г. Шмакова

Гитара, ты всем надоела, твои струны оборванные, словно космы, висят. Ты похожа на женщину, непричесанную растрепу, которой нет дела до того, что о ней говорят. Нудишь старую песню, тянешь все ту же унылую ноту, твое заунывное тренканье в горле стоит колом. Ты похожа на первую красотку селенья, которой все мужчины твердят об одном. Ты раскинула руки, лениво потягиваешься в однозвучной ритмичной тоске, ты молчишь, и рот твой щербатый растягивается в зевке. Гитара, у тебя нет возлюбленного; кто тебе говорит о любви, — без любви и при всех обладает тобой, благодарные слушатели глазеют и хлопают в этот час надругательства над твоей чистотой. Гитара, у тебя нет возлюбленного, с настоящим мужчиной много лет не была ты один на один. Нос не вешай, гитара, он придет, ты останешься с ним с глазу на глаз, и, мужскую ласку изведав, ты родишь счастливую песню, молодую, звенящую над землей!

260

Фернан Сильва Вальдес(р. 1887) — поэт и драматург. Печататься начал рано; в молодости отдал дань ультраизму. Его перу принадлежат такие сборники, как «Вода времен» (1921), «Поэмы родины» (1925), «Южный романсеро» (1938). Опубликовал и несколько книг детской поэзии. По замечанию уругвайского поэта и критика Цум Фельде, для него характерен «степенно-доверительный тон, шероховатый стиль с типично креольской надрывной грустью».

Милонга для всех Перевод М. Самаева

Чтобы пропеть эту песню, я в руки беру гитару; нет лент у нее на грифе, и нет у нее футляра; это не бог весть какая — это простая гитара. Пусть и креол и гринго сядут со мною рядом — ни одного не обижу я ни намеком, ни взглядом; я их ценю обоих и одинаково рад им. Я не нуждаюсь в лентах — голос бы не фальшивил; только б на дереве полом струны под пальцами жили; если поет гитара, ленты на ней — как чужие. Пою потому, что должен, хотя б я и был не замечен и за столом обойден или хулою встречен, хотя б полопались струны или погасли все свечи. Всем интересно будет то, что сказать мне нужно: всем — и креолам и гринго, хватит земли, нам суженой, и мы внутри одинаковы, разные лишь наружно. Что ж до различий этих — так я, друзья, отвечу: солнце и воздух Америки сблизят обличья и речи; ну, а душа… нет ни белой, ни черной — есть человечья. Нашей земли уроженец и пришлый из-за границы, тот, кто родил креолов здесь и успел прижиться, — оба земли этой дети, словно маис и пшеница. Здешний закон — для всех он: закон не глядит на цвет; каждому право работать, каждому пища и свет — ведь между мозолями бедных, ей-богу, различий нет. Я гаучо и рад бываю любому, кто любит труд, — издалека ль он пришелец или родился тут; все, чьи руки в мозолях, в мой дом, как друзья, войдут. Но, земляки, учтите и уж не обессудьте: здесь мы людей сверяем по совести и по сути; пусть вы с пустым карманом — полны достоинства будьте. Как бы то ни было — всех вас за земляков признаю: и здешних и пришлых — сумевших найти здесь отчизну свою; об этом пою как гаучо и как человек пою.

СЕРАФИН ХОСЕ ГАРСИА [261]

Романс о невеселом пахаре Перевод Г. Шмакова

Тянет и тянет упряжка лемех, режущий поле, иней на черных комьях блещет россыпью соли. Вспорото бороздою брюхо земли упругой, пахнет она душисто, ластится к грубому плугу. Дрозд с белоклювой голубкой, по полю шествуя чинно, роются в черных комьях, ищут червей и личинок. Тянет и тянет упряжка, топчет землю-смуглянку, блещет сахарный иней, выпавший спозаранку. Пахарь идет за плугом, брови насупив хмуро, медью сверкает кожа в дымке раннего утра. Он молчаливей камня, не услыхать его пенья, голову низко понурив, бредет он печальною тенью. Соком багряной черешни утро подкрасило небо, глину гончар мешает, славно посуду лепит. Пахнет горько и пряно: в поймах весна хлопочет, нежный прозрачный воздух дышит клейкостью почек. Тает белая морозь, гибнут черные беды, вот и сентябрь-мальчишка пляшет среди побегов. Облака космы седые крыльями режет аист, и красногрудая птица с криком над лугом летает. Солнце бросает охапки света на луг ароматный, день наполняет котомку цветом лаванды и мятой. Тянет и тянет упряжка, путь ее долог и труден, новой жизни поклажу дарит сентябрь людям. Что ж он так поскупился, пахарю за старанья не дал ветки надежды, алых роз обещанья? Ах, невеселый пахарь! Горло тоска сдавила, в черных глазах печальных горе твое застыло. Как на ветру загрубели руки твои в мозолях, стали шершавы, как корни, солнцем спаленные в поле. Снова земля подарит людям колосья литые, хлынет зерно рекою, но в закрома чужие. Землю опять пропитает сладостный запах хлеба, снова с зерном янтарным в город повозки уедут. Пахарь, готовься к севу, поле режь бороздою, новый хлеб уродится, станет новой мукою. Тянет и тянет упряжка, в двери сентябрь стучится, в зарослях трав зеленых снова весна искрится. Пахарь мой невеселый, пашешь ты землю чужую! Сколько зерна ты сеешь, а корку жуешь сухую.

261

Серафин Хосе Гарсиа(р. 1908) — народный поэт, продолжатель традиций поэзии гаучо. Основные книги: «Горькая земля» (1938), «Грязь и солнце» (1941).

КАРЛОС САБАТ ЭРКАСТИ [262]

Радость моря Перевод А. Эйснера

Радость моря! Радость моря! Радость моря! Соленые волны пляшут, несутся, штурмуют. Вольные вихри вгрызаются в водную толщу и катят валы за валами. Белая пена вскипает вдали, там, где темные скалы стоят под зеленой водой. Радость моря! Радость моря! Радость моря! Охотничьи рога ветра наполняют густым гуденьем перламутровые раковины островов. О, исступленная музыка, дикие стоны и крики, судорожные аккорды волн сумасшедших и ветра и соли морской. Радость моря! Радость моря! Радость моря! Вот он космический час, час разнузданности океана, его черные легкие выдыхают мрачнейшие ураганы. Солнце огненными руками отворяет в тучах голубые двери, но смерч перекручивает мачты и принуждает корму и днище корабля кричать смолеными и злыми голосами. Радость моря! Радость моря! Радость моря! Среди грохота воды, среди седых валов и резких вихрей, средь острых скал и островов печальных танцует вместе с кораблем мое распахнутое сердце, под музыку раскованных страстей. Радость моря! Радость моря! Радость моря! Волна разбивается о преграду, ветер разрывается о преграду, гроза и море сражаются против всяких преград. Ах, упоение, безумие, жар, судороги, бешенство, бред! Утесы раскалываются и взлетают, рифы сшибаются с ревом, острова вопят каменными грудями, маяки свистят и вздымают руки в белых кристалликах соли! Радость моря! Радость моря! Радость моря! Глаза мои сияют ликованием, насквозь пропитанный горькой пеной, я плыву на корабле, погружающемся носом в опасность. Меня хлещут яростные порывы бури, вокруг встают беспощадные горы воды, и рычат бездонные недра океана. О свобода, чудесная свобода, трепетная, безграничная, страстная, трагедийная — бесконечное веселье стихийных сил! Сердце мое, смотри: волна бьется о свои пределы, ветер бьется о свои пределы, океан разрушает все пределы!.. И сердце мое танцует вместе с палубой, плачет и жалуется, поет и смеется. Я жду мгновения встречи с роковым утесом, о который разобьются в щепки эти старые доски, и огромная волна понесет в божественные страны к новой неведомой и высокой судьбе мое бледное, вытянутое и светящееся тело, — огромная волна, стучащая в последний предел. Радость моря! Радость моря! Радость моря!

262

Карлос Сабат Эркасти(р. 1887) — поэт, драматург, философ, литературовед. Темы его поэзии всегда величественны: это Земля, Человек, Слово, Космос… Монументальны и сами его стихи, насыщенные сложными образами, нередко восходящими к символике индуизма и античности. В юности отдал дань идеям анархизма. Основные книги: «Человечьи стихи» (1922), «Морские эклоги и поэмы» (1922), «Гимны сущему» (1949) и др. Опубликовал также ряд работ, посвященных творчеству Максима Горького, которого считал «величайшей фигурой на рубеже столетий».

ХУАНА ДЕ ИБАРБУРУ [263] Перевод И. Чежеговой

Мятежница

На челн я твой взойду мятежницей, Харон, пусть тени остальных неслышно точат слезы иль тихо молятся, боясь, чтоб чей-то стон не породил в глазах твоих немой угрозы. Разбудит мертвый челн мой дух живой и дикий: как жаворонок в нем я буду плыть и петь, рассыплю, как фонарь, я голубые блики и воды мрачные заставлю просветлеть. Да, я мятежницей взойду на челн Харона: слезинки не пролью и не издам ни стона, как ни бесись, старик, мой гордый нрав кляня, нет, не принудишь ты меня к повиновенью, с челна я не сойду сама покорной тенью, как варвар — пленницу, ты вынесешь меня.

263

Хуана де Ибарбуру(Хуана Фернандес, р. 1895) — одна из ярких представительниц «женской» поэзии Латинской Америки. Первые ее книги — «Язык бриллиантов» (1919), «Холодный кувшин» (1920), «Дикий корень» (1922), — исполненные мягкой лиричностью и любовью к родной земле, принесли ей широкую известность; Ибарбуру была даже провозглашена «Хуаной Американской». Однако более поздний этап ее творчества отмечен печатью религиозного мистицизма и экзальтированной скорби.

Дикий корень

Цивилизацией сыта по горло: хочу свободной быть, хочу счастливой быть! На пышной клумбе я цвету, как все, покорно, но корень дикий мой не дам я обрубить!

Нежное чудо

Мои руки… О чудо! Они вдруг расцвели! Розы, розы на пальцах моих проросли! Расцвели мои руки от возлюбленных уст: от твоих поцелуев руки — розовый куст! Возвещая о чуде, по тропинке я мчусь, и я плачу от счастья и от счастья смеюсь! Как отрадно смеяться и не сдерживать слез, — и, о чудо, весь воздух полон запахом роз! Но, меня лишь завидев, шепчут люди кругом: — Помешалась бедняжка… Отвести ее в дом… Что кричит: будто розами руки цветут и на пальцах ее — розы, розы растут! Ах, несчастные! Нет, не для них чудеса; только в то они верят, что видят глаза: розы только в саду им увидеть дано, только в поле для них созревает зерно… Все должно иметь линию, форму и цвет, остальное для них — просто выдумки, бред. Не поймут, коль услышат: — О радость моя! — Им знакома лишь радость от еды и питья… Пусть ославят безумной, пусть в темнице сгноят, заперев меня на семь засовов подряд, пусть у двери оставят свирепого пса, чтоб забыла и думать я про чудеса… Все равно буду петь: мои руки цветут и на пальцах моих розы, розы растут! И почует, встревожась, тюремщик мой — пес, как темница наполнится запахом роз!

Гиацинтовое море

Море на рассвете цвета гиацинта, как фиалок россыпь, брошенная ветром… К этому бездонно-фиалковому цвету хочется припасть щекою, побледневшей от бессонной ночи… От тоски бессонной медленно очнуться на подушке, взбитой волнами приливов, волнами отливов, к'aмнями морскими… Море на рассвете — ни судов, ни лодок, — цвета гиацинта, как глаза невинных, только что рожденных!

Последняя смерть

Сегодня я покончила со смертью, с которой столько нянчилась доныне: со смертью из романса и легенды, со смертью в кадре черно-белой ленты, со смертью зрелищем и ослепленьем… Прощай, манящая загадка-смерть! Прощай и ты, смерть отроческих лет, смерть в непорочных ангельских одеждах среди гелиотропов и рыданий — не в духе времени такая смерть! И ты, далекая, из детской сказки, из мира снов улыбчивого детства, где локон золотой, ларец заветный, корабль волшебный, белоснежный лебедь… Теперь я знаю: смерть — безгласная, слепая, бесцветная, безликая — другая, всему живому чуждая, она — смерть для земной надежды. Смерть. Смерть бесконечная, без ада и небес, все отнимающая без возврата, смерть — тайна, в окруженье вечных стен. Вот что такое смерть.

ХУАН КУНЬЯ [264]

Путевые напевы Перевод В. Резниченко

Если в путь я вышел поздно, если мрак замкнул окрестность, пусть не кажется мне грозной этой ночи неизвестность. Бил родник, и до рассвета темная капель звучала. Я готов поклясться — это кровь в висках моих стучала. Тишь. Доносится до слуха чья-то песня путевая и смолкает. Ветер глухо плачет, сосны обнимая! И вода в своем паденье час за часом с той же силой, пробиваясь сквозь забвенье, точит камень над могилой.

264

Хуан Кунья(р. 1910) — Крупнейший лирический поэт Уругвая, автор пятнадцати стихотворных книг. Основное содержание поэзии — философская и пейзажная лирика. Последний сборник — «От вещи к вещи» (1967).

Жить Перевод В. Резниченко

Зимой и летом нет конца заботам, с утра до ночи бедам нет числа. Идешь с поклажей, обливаясь потом, — извилист путь и ноша тяжела. И западня за каждым поворотом, и тайна из-за каждого угла, и тратишь силы зря: скрывает мгла дорогу к недостигнутым высотам. Пьешь наспех, дышишь наскоро; от дум устала плоть, изнемогает ум, и суета становится привычкой… Так размышляя, коротает век разумный зверь, чье имя — человек, один, на сквозняке, с зажженной спичкой.

Существовать Перевод В. Резниченко

И все-таки, что это значит — жить? Скитаться, видеть, петь, но сознавать, что завтра — смерть, что суждено не быть, исчезнуть, ничего не ощущать. Пока же — пить, дышать и созерцать, искать разгадки, тайны находить. Какое наслажденье — говорить. Возможно ли — навеки замолчать? Быть существом среди других существ. Иметь свою частицу, свой глоток зари и ветра, пламени и льда. Считать рассвет первейшим из торжеств. Вытягиваться к солнцу, как цветок. Идти — из ниоткуда в никуда.