Пограничье

— Ты в порядке? — прошептал неугомонный волчонок, когда я закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и тут же услышала звук, неоднозначно намекающий на то, что кто-то кому-то дал по шее.

— Она же сказала, тихо! Болван!

Один — один. Я улыбнулась, краем уха вслушиваясь в мальчишескую возню, и, наконец, нащупала подземный источник.

Русалки родники называют лучами. Помню как-то я спросила у одной из Дунькиных приятельниц, почему так. И она отвела меня в лес, чтобы показать.

— Смотри, — она склонилась над почти незаметным фонтанчиком, едва поднимающимся над землей между корнями старого тополя. — Видишь, как он мал, как мало отделяет его от того, чтобы исчезнуть с лица земли?

— Вижу, — кивнула я, а русалка звонко рассмеялась.

— Ничего ты не видишь! Все совсем не так. Это словно солнце, которое спряталось за тучами. Разве его нет из-за того, что его не видно… Смотри еще.

Она провела рукой над родничком, словно погладила его, и он нерешительно поднял голову, блеснул бриллиантовыми искрами и вдруг взлетел вверх, едва не достав своим радостным прыжком до кроны дерева, чьи корни он омывал, разлетелся в воздухе и упал на землю, весело журча в прежнем темпе.

— Лучик мой, — проворковала русалка, погружая пальцы в холодную воду.

— Лучик мой… — прошептала я, призывая подземные воды к поверхности и надеясь, что роднику хватит сил, чтобы поднять нас на поверхность.

Земля задрожала, и мне стало ясно, что я услышана и понята, забытый источник, обрадованный нечаянным вниманием, забурлил под нашими ногами, накапливая силы и восторженно предвкушая встречу с воздухом, с небом и со звездами.

— Я не умею плавать, — вдруг запаниковал Гавриил и вцепился в мою правую руку десятью пальцами.

— Чтоб тебя разорвало! — прорычал Ларс, но мне в его рычании послышалось скрытое ликование: а как же, ему же представилась отличная возможность отыграться за подзатыльник.

Я услышала хруст суставов, почувствовала, как усилился волчий запах, и поняла, что волчонок обернулся. Оглянулась на него через плечо и улыбнулась с благодарностью.

— Залезай, остолоп! — рыкнул нетерпеливо, а я хмыкнула. Потому что в отличие от меня, у Ларса шея была действительно мощной.

И вообще, он был красив первобытной силой, как могут быть красивы лишь лунные волки. А я все чаще забывала о том, что этой красотой можно любоваться, я все больше думала об опасности, которую несут эти хищники. Мы.

У Ларса были огромные лапы, жесткая густая шерсть, острые зубы и клыки устрашающего вида… Да, этот волк действительно был перспективным. В другое время я бы непременно испугалась, встретившись с ним, но сейчас он блеснул влюбленно желтыми глазами, а заметив мой интерес, довольно зарычал, наклонив в древнем приветствии лобастую голову.

— Позер, — хмыкнула я, прерывая зрительный контакт. Надо срочно выбираться отсюда. Этому волчонку, который совсем-совсем на волчонка не похож, срочно нужна твердая русалочья рука. Иначе, черт его знает, чем закончится эта юношеская влюбленность. Я тяжело вздохнула, признавая тот факт, что боюсь не столько того, что Ларс от взглядов может перейти к действиям, сколько своей собственной реакции на эти гипотетические действия. Ибо моя реакция на поцелуи Павлика меня напрягала и ужасала в какой-то степени. Страшно представить, что случится. Если меня поцелует волк.

Или не случится.

Я нахмурилась, раздосадованная на свои несвоевременные мысли, но тут земля дрогнула особенно сильно, а потом нас стало стремительно поднимать вверх мощным, оглушительно ревущим пенным фонтаном. Я только успела заметить, как бледный до зелени Гаврик вцепился в волчью шкуру, а потом опустила веки, наслаждаясь теплом бьющей сквозь меня энергии. Не знаю, получится ли порадовать сегодня желудок хотя бы черствой корочкой хлеба, но свое уставшее тело я точно порадовала этим купанием в источнике силы.

Сквозь закрытые веки я видела отблески энергии, кипучей и яростной, задаваясь вопросом, как много времени этот родник провел в заточении. Столько силы, столько скрытой мощи, столько яростного могущества, смывающего с меня тяготы пути и нервную напряженность. Это было удивительное чувство небывалого по своей силе экстаза, и расставаться с этим чувством совсем-совсем не хотелось, хотелось его длить и длить бесконечно, до состояния абсолютного счастья, до упругой переполненности, до зевотной ломоты в костях…

В себя меня привел, как ни странно, стук зубов.

Я распахнула глаза и увидела Гаврика и Ларса. Они прижались друг к другу, пытаясь согреться, и выглядели… изумительно. Домовой по-прежнему был бледен, на этот раз до синевы, а не до зелени, а Ларс был гол. Зараза! Хоть бы разделся перед оборотом! Где я ему теперь штаны найду!?

— Н-наконец-то! — дрожа всем телом, проговорил волк. — Мы думали, ты никогда не проснешься.

— Я не спала, — дернула плечом и посмотрела на звезды, чтобы определить, сколько времени я позволила себе купаться в фонтане силы. — Ого!

— И я o том же, — проворчал Ларс. — Светает.

Светает. А нам еще надо придумать, как провести голого оборотня по улицам Речного города, где искать Дунаю и что еще ожидать от странного морока, заманившего нас в ловушку. Или ничего не ожидать? Может, это просто была глупая шутка? Говорят, у мороков совсем туго с чувством юмора…

Только в тот момент, когда заспанный и лохматый дворецкий открыл двери старого особняка, Пауль Эро догадался посмотреть на часы.

— Доброй ночи, господин Эро, — вежливо проговорил человек, открывший двери.

Он был в халате, из-под которого выглядывали пижамные штаны и волосатые щиколотки, в тапочках с загнутыми носами, а аккуратные кругленькие очочки криво сидели на кончике носа, частично скрывая недовольство в глазах.

Негласный хозяин дома наклонил голову, стараясь вспомнить хотя бы одну приличную фразу, соответствующую ситуации, и одновременно боролся с собой, чтобы не произнести:

— Какого черта ты, молокосос, колотишь в двери в три часа ночи? Почему от тебя за версту несет элем? И что такого важного случилось, что не могло подождать до утра?

Нахмуренные брови и пальцы, нервно сжимающие ручку двери, говорили о том, что внутренняя борьба шла нешуточная. Наконец, одна из сторон выбросила белый флаг и дворецкий, прокашлявшись, произнес:

— Чем могу служить?

— Прошу прощения за... поздний визит, — на слове «поздний» Павлик едва не споткнулся, задумавшись на миг, не было бы правильнее этот визит назвать ранним. — Но у меня неотложное дело к капитану.

Ко взглядам, обещающим скорую и весьма болезненную смерть, Пауль Эро привык еще в Школе, поэтому он закончил свою просьбу счастливой улыбкой, не забыв слегка удивлено приподнять брови. Так, чтобы весь его вид говорил, мол, старина, мне ужасно неловко, но вот такой вот я, и ничего с этим уже не поделаешь.