Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»
Шрифт:
«Ну и что же? – спросилъ онъ себя. – Неужели жениться?» Это было слишкомъ легко и слишкомъ просто. Да и зачмъ?
[575] Удашевъ былъ [576] скромный человкъ, но онъ не могъ не знать, что онъ былъ одинъ изъ лучшихъ жениховъ въ Россіи и что въ свтскомъ отношеніи родные Щербацкихъ должны быть боле довольны этимъ бракомъ, чмъ его родные. Хотя онъ зналъ, что ни одинъ Русскій человкъ не сдлалъ бы mesaillance, [577] женившись на Кити, и онъ зналъ, что мать егo одобряетъ этотъ бракъ, но онъ чувствовалъ, что ему не хочется, потому что это слишкомъ легко и просто и вмст серьезно. [578] Удашевъ никогда не зналъ [579] семейной жизни. Самый бракъ, самая семейная жизнь, помимо той женщины, которая будетъ его женой, не только не представляли для него никакой прелести, но онъ по своему взгляду на семейную жизнь видлъ до сихъ поръ, что на муж лежитъ отпечатокъ чего то смшнаго. Онъ никогда и не думалъ жениться до ныншней зимы въ Москв, когда онъ влюбился въ Кити. [580] Только теперь, чмъ дальше и дальше заходили его отношенія съ нею, ему приходила эта мысль; но она приходила ему только по отношенію къ нему самому. По отношенію же къ ней, о томъ, что она, любя его, будетъ несчастлива, если онъ не женится, эта мысль никогда не приходила ему въ голову. И потому онъ только спрашивалъ себя, необходимо ли для его счастья жениться на ней, и былъ въ нершительности. Онъ былъ уменъ и добръ. Но потому ли, что всякое чувство слишкомъ сильно
575
Зач.: Вронской
576
Зач.: одинъ изъ самыхъ скромныхъ людей
577
[неравного брака,]
578
Зачеркнуто: Вронской
579
Зач.: и не любилъ
580
Зач.: Выйдя на волю въ своемъ Петербургскомъ блестящемъ гвардейскомъ круг, онъ тотчасъ же попалъ на актрисъ и кокотокъ, но натура его была слишкомъ честная, простая и вмст тонкая, чтобы увлечься этими женщинами. Онъ имлъ эти связи также, какъ пилъ въ полку не оттого, что любилъ, а оттого же самаго, отчего люди курятъ. Вс длаютъ, навязываются эти женщины, и питье само собой, и дурнаго тутъ ничего нтъ; напротивъ, есть что то пріятное, хорошее, состоящее въ томъ, чтобы, чувствуя въ себ силы на все лучшее, длать самое ничтожное. Это сознаніе того, что я всегда выше того, что я длаю, и удовольствіе въ этомъ сознаніи было главное руководящее послднее время чувство всей жизнью Вронскаго. Онъ говорилъ по англійски, какъ Англичанинъ, по французски, какъ Французъ, жилъ въ Лондон и Париж, но онъ былъ вполн русскій человкъ. Онъ не могъ переносить фальши и такъ боялся того, чтобы имть видъ человка, полагающаго, что онъ длаетъ важное дло, a длаетъ пустяки, что онъ всегда длалъ пустяки и имлъ такой видъ, a вмст съ тмъ онъ самъ чувствовалъ и другіе чувствовали, что въ немъ сидлъ запасъ чего то. Теперь ему надо было разстаться съ этимъ чувствомъ, и это не останавливало, но задерживало его; надо было излить этотъ запасъ силы любви, и ему жалко было.
Выйдя очень молодымъ блестящимъ офицеромъ изъ школы, онъ сразу попалъ въ колею богатыхъ петербургскихъ военныхъ и, хотя и здилъ въ свтъ изрдка, не имлъ въ свт ни связей и ни разу по тому тону, царствующему въ его круг, не ухаживалъ за двушкой. Тутъ, въ Москв, это случилось съ нимъ въ первый разъ, и въ первый разъ онъ испытывалъ всю прелесть, посл роскошной, утонченно грубой петербургской жизни, сближенія съ невиннымъ прелестнымъ существомъ, которое полюбило его. Онъ не зналъ, что это заманиваніе барышень безъ намренія жениться есть одинъ изъ самыхъ обыкновенныхъ дурныхъ и пріятныхъ поступковъ блестящихъ молодыхъ людей, какъ онъ. Онъ думалъ, что онъ самъ первый открылъ его, и наслаждался своимъ открытіемъ. Онъ видлъ, какъ онъ говорилъ себ, что ледокъ весенній таялъ и она была переполнена любви къ нему, что изъ нея, какъ изъ налитаго яблочка, готова была брызнуть эта любовь. Стоило ему только сказать слово. Онъ не говорилъ этаго слова, и упрекать ему себя не за что было. Онъ говорилъ, что всегда говорятъ въ свт, всякій вздоръ, но вздоръ такой, которому онъ умлъ придавать для нея смыслъ. Онъ ничмъ не связалъ себя, онъ только въ Москв, какъ въ деревн, веселился невинными удовольствіями (онъ часто думалъ, какъ посмялись бы ему его товарищи), но послднее время его честная натура подсказывала ему, что надо предпринять что то, что что то можетъ быть нехорошо. Но какъ только онъ говорилъ себ – жениться? – ему чего-то совстно становилось и казалось, что этаго нельзя. Ныншній вечеръ онъ однако почувствовалъ, что надо ршить вопросъ.
«Ну, что же – жениться? Ахъ, все бы, только не жениться», наивно отвчалъ онъ себ. Мало того, что это было слишкомъ просто и легко [1 неразобр.] мало того, что онъ никогда не думалъ о женитьб и семь и не могъ представить себ жизни вн условій холостой свободы, – главная причина была та, что онъ, женившись, выпускалъ тотъ зарядъ чего то, который онъ держалъ въ запас и который онъ не считалъ нужнымъ выпускать.
Онъ ничего не длалъ путнаго, онъ это зналъ, но онъ не представлялъ изъ себя человка, который длаетъ важное дло, а, напротивъ, онъ имлъ видъ человка, всмъ пренебрегающаго и не хотящаго длать ничего. A вмст съ тмъ онъ зналъ и другимъ давалъ чувствовать, что если бы онъ захотлъ, то онъ многое бы могъ сдлать. И в этомъ была его роль, къ которой онъ привыкъ и которой гордился. Женись онъ, и кончено.
«Да, прелестная двушка и милая! Какъ она любитъ невинно, – думалъ онъ. [581] – Ну, а потомъ? Впрочемъ, все видно будетъ. Еще времени много, и я ничмъ не связалъ себя».
№ 18 (рук. № 17).
Онъ кончилъ первымъ курсъ въ артиллерійскомъ училищ и имлъ большую способность къ математик, но не бралъ, кром какъ на ночь, книги – романа – въ руки; онъ былъ любезный, блестящій, свтскій человкъ и предпочиталъ женщинъ и не здилъ въ общество. Онъ по положенію и примру брата могъ бы идти по дорог честолюбія. Успхами онъ пренебрегалъ и былъ во фронт; онъ былъ богатъ и отдалъ все состояніе брату, женатому, оставивъ себ 30 тысячъ въ годъ. Отъ лни ли, отъ того ли, что онъ хотлъ уберечь свжесть запаса, не растративъ его кое-какъ, но въ этой жизни спустя рукава онъ находилъ удовольствіе.
581
Зачеркнуто: «Да, я люблю ее, выйду въ отставку. Да и потомъ, она любитъ меня, и я не могъ, если бы и хотлъ, бжать теперь. Конецъ пьянству и полковой прежней жизни, и пора. А какая будетъ будущая – убей Богъ, не знаю и представить не могу. Но ршено, такъ ршено», сказалъ онъ, и когда у него было что ршено, то это было ршено совсмъ; это зналъ всякій, знавшій его, и сказалъ всякій, кто только видлъ его простое, твердое лицо. «Главное, грустно, ужасно грустно».
* № 19 (рук. № 13).
VII.
На другой день былъ морозъ еще сильне, чмъ наканун. Иней начиналъ спадать. И туманъ стоялъ надъ городомъ.
Въ 11 часовъ утра Степанъ Аркадьичъ, выхавъ встрчать сестру, неожиданно столкнулся на подъзд станціи съ Вронскимъ, пріхавшимъ съ старымъ лакеемъ въ ливре, въ огромной старинной съ гербами карет. [582]
– А, Ваше сіятельство! – вскрикнулъ Степанъ Аркадьичъ, только что выйдя изъ кареты, стоя на приступкахъ большой лстницы и дожидаясь, пока отъдетъ его карета и подъдетъ карета, изъ которой выглядывалъ Вронскій. – А каковъ морозъ? Ты за кмъ?
582
Зач.: <Вронскій былъ одинъ изъ тхъ рдкихъ людей, съ которыми Алабинъ не былъ [на] ты.> Несмотря на то, что Алабинъ познакомился съ нимъ только мсяцъ тому назадъ, онъ ужъ былъ съ нимъ на ты, хотя это ты, видимо, неловко было Вронскому.
Степанъ Аркадьичъ, какъ и со всми, былъ на ты съ Вронскимъ, но почему то, особенно со стороны Вронскаго, это было непрочно и неловко.
– За матушкой. Она нынче должна быть изъ Петербурга, – отвчалъ Вронскій, поддерживая саблю, выходя изъ кареты. – Я думаю, ужъ нтъ другаго такого экипажа въ Москв. А вы кого встрчаете? – И [583] вспомнивъ, что онъ на ты, что ему всегда было неловко, прибавилъ, пожимая руку: – Ты кого встрчаешь? – И они пошли въ большую дверь.
583
Зачеркнуто: слегка покраснвъ
– Я? Я хорошенькую женщину, – сказалъ онъ улыбаясь. – Я думаю, что самую хорошенькую и самую нравственную женщину Петербурга – сестру Анну, – сказалъ онъ, – Каренину, – разршая недоумвающій наивный взглядъ агатово-черныхъ глазъ Вронскаго. – Ты ее, врно, знаешь?
– Къ [584] сожалнію нтъ. Я встртилъ разъ Анну… – онъ задумался… – Аркадьевну давно у дяди, но едва ли она помнитъ меня.
– Ну a Алекся, моего могущественнаго зятя, врно знаешь? Вотъ человкъ, который пойдетъ далеко!
584
Зач.:
удивленію– Алекся Александровича я [585] знаю. Онъ нетолько пойдетъ, но ужъ и пошелъ далеко. Это вполн государственный человкъ.
– Уу! – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, выражая этимъ восклицаніемъ способность зятя къ дятельности государственнаго человка. – И отлично живутъ, примрная семья, – сказалъ онъ, выражая этимъ, какъ понялъ Вронскій, свое удивленіе къ тому, что счастливая семейная жизнь можетъ существовать даже при такой некрасивой и жалкой наружности, какъ наружность Алекся Александровича.
585
Зач.: давно
– Да, но очень уменъ, – отвчалъ Вронскій и, [586] кажется, хорошій очень человкъ.
– Я не спорю, я его очень люблю, отличный малый, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ про зятя такимъ тономъ, который показывалъ, что онъ не любилъ его, на сколько могъ Степанъ Аркадьичъ не любить кого нибудь. – Но Анна – это такая прелесть. Я не знаю женщины лучше, добре ее.
Вронскій смотрлъ прямо на Алабина своими большими прекрасными глазами и, такъ какъ нечего было сказать на это, ничего не сказалъ; но въ душ онъ удивлялся этой нжности брата къ сестр, тмъ боле, что [587] онъ особенно не любилъ тотъ петербургскій кружокъ, котораго Анна Аркадьевна составляла украшеніе. Если онъ бжалъ подъ предлогомъ болзни отъ почестей, которыя его ждали въ Петербург, то преимущественно вслдствіи отвращенія къ тому могущественному кружку, котораго главнымъ лицомъ былъ Алексй Александровичъ и который казался ложнымъ, фальшивымъ, напыщеннымъ Вронскому. Это былъ тотъ кружокъ, который Вронскій называлъ шуточно: утонченно-хомяковско-православно-женско-придворно-славянофильски добродтельно изломанный. И ему много лжи, притворства, скромности и гордости казалось въ этомъ тон, и онъ терпть не могъ его и лицъ, какъ Каренины, мужа, жену и сестру, которыя составляли его. Отъ этаго онъ ничего не отвтилъ Алабину.
586
Зач.: прекрасный
587
Вслед за этим написано: то, что онъ зналъ объ Карениной. Слова эти, как явствует из контекста, не зачеркнуты Толстым, видимо, по рассеянности.
– Ты взойди сюда, Михайла, – сказалъ Вронскій къ высокому старому материному лакею, пріхавшему съ нимъ. – Для матушки вдь перездъ изъ Петербурга въ Москву теперь кажется трудне, чмъ на лошадяхъ, – улыбаясь своей кроткой и тихой улыбкой, сказалъ Вронскій. – Тамъ братъ посадилъ ее въ вагонъ съ двушкой и съ Джипомъ, приказалъ кондуктору длать такъ, чтобы какъ можно было похоже на карету, здсь мы съ Михайлой встртимъ.
– Врно, въ особомъ отдленіи?
– Ну, разумется. Чтобъ она была довольна, надо, чтобы провезти ее изъ Петербурга въ Москву такъ, чтобы она не чувствовала, что смшалась съ другими, чтобы ее мірокъ, атмосфера хали съ нею…
– Ну да, ну да, – говорилъ Степанъ Аркадьичъ, сіяя глазками. – Что, скоро ли? Лучше бы пройти туда на платформу.
Такъ говорили они, ходя взадъ и впередъ по зал и ожидая прихода позда. [588]
[589] Приближеніе время прихода позда все боле и боле обозначалось движеніемъ, приготовленіемъ [590] на станціи, бганьемъ артельщиковъ, прислуги, отпираніемъ шкапчиковъ, съ газетами, появленіемъ жандармовъ, служащихъ и подъздомъ встрчающихъ. Степанъ Аркадьичъ и [591] Вронскій [592] были не только пропущены, но приглашены на платформу за т самыя двери, отъ которыхъ [593] отгоняли другихъ, желавшихъ пройти туда же.
588
На верхнем крае поля написано: Степанъ Аркадьичъ убитъ всегда натощакъ, а нынче особенно, и завидуетъ.
589
Зачеркнуто: Извощичья карета Степана Аркадьича задержалась у подъзда станціи другой темной старомодной каретой на пар блыхъ перекормленныхъ лошадей съ свалившимися шлеями и желобами по спинамъ и съ старымъ кучеромъ и толстымъ лакеемъ на козлахъ.
Изъ кареты необходимо должна была выдти старая московская барыня, <какъ изъ желтой гусеницы шелковичнаго червя должна выдти блая бабочка.> Но совершенно неожиданно Степанъ Аркадьичъ увидалъ, что въ то время, какъ старикъ, толстый лакей, только закопошился на козлахъ, собираясь слзать, дверца, какъ выстрлила, отворилась, стукнувшись въ размахъ о колесо, и изъ кареты выпрыгнулъ знакомый конногвардеецъ Алабина Гагинъ, жившій эту зиму въ отпуску въ Москв и такъ пристально ухаживавшій за свояченицей Алабина, за Кити Щербацкой, что каждый день ожидалось объявленіе о ихъ обрученіи.
– А, Алабинъ! Вы за кмъ? – проговорилъ Гагинъ, пожимая руку знакомому, и, не дожидаясь отвта, указывая улыбаясь на слзавшаго, съ козелъ старика лакея, по французски сказалъ: – А я за матушкой, детъ изъ Петербурга отъ брата. Вы видли, я думаю, ея пару въ карет. Такой классической пары, я думаю, ужъ не осталось въ Москв. Это матушкина гвардія. Ей кажется, что безъ него перездъ на Пречистенку не совсмъ безопасенъ. Матушка прізжаетъ нынче, – прибавилъ онъ. – Да, а вы за кмъ?
– За сестрой.
– Анна Аркадьевна Каренина, слышалъ; но никогда не имлъ чести быть представленнымъ. Я вчера не засталъ васъ въ театр, а нельзя было раньше. Кузьмичъ, ты войди сюда, чтобъ Княгиня сейчасъ увидла тебя, – обращался онъ къ старому лакею. – Ахъ да, виноватъ, вы что-то говорили. Обдать? Пожалуй, давайте обдать гд нибудь вмст; только я приведу съ собой своего чудака Удашева Костю; онъ вчера пріхалъ и у меня остановился. А вечеромъ я у вашихъ. Впрочемъ, не знаю, матушка отпуститъ ли меня. Какъ бы, голубчикъ, отпереть эту дверь, – обратился онъ къ служащему на желзной дорог, – вдь скоро придетъ? Да вотъ какъ мы сдлаемъ. Мн нужно на Прсню, на проздку, мой Беркутъ бжитъ, и ваши, т. е. Княгиня съ дочерью, будутъ въ Саду на конькахъ, я общался зайти Княгин. Такъ тамъ сойдемся и ршимъ, обдаемъ ли вмст и гд. Хорошо?
Такъ говорилъ Гагинъ, молодой, красивый юноша, ни громкимъ, ни тихимъ голосомъ, спрашивая и не дожидаясь отвта, не дослушивая того, что ему говорили, перебивая въ середин рчи, очевидно не обращая ни малйшаго вниманія на то, что сотни постороннихъ глазъ видятъ и ушей слышатъ его, и двигаясь среди людей, вниманіе которыхъ онъ, очевидно, обращалъ на себя своей красивой, самоувренной, элегантной и счастливой фигурой, также свободно, какъ бы онъ былъ одинъ съ своимъ пріятелемъ. Не смотря на то, что въ разговор онъ спрашивалъ и не дослушивалъ отвта, перебивая въ середин рчи, онъ длалъ все это такъ живо и безсознательно и когда замчалъ, что сдлалъ неучтивость, толкнувъ ли кого нечаянно, или перейдя дорогу дам, или перебивъ рчь, такъ охотно, видимо отъ всей души, извинялся, и такое еще съ дтства очевидно нетронутое веселье жизни и свжесть были во всхъ его чертахъ и движеньяхъ, что въ большинств людей, которые видли его, двигаясь по зал станціи, онъ возбуждалъ чувство зависти, но зависти безъ желчи. «Вотъ счастливый, неломанный, не мученый человкъ!» говорилъ всякій, кто видлъ его. И это самое, вспоминая бывшую дома сцену, думалъ, глядя на него, Степанъ Аркадьичъ. «Вотъ счастливый человкъ! – думалъ Степанъ Аркадьичъ, поутру, до завтрака, особенно нынче, посл сцены съ женою, находившійся въ меланхолическомъ расположенiи духа. – Богатъ, что двать некуда денегъ, и свободенъ, какъ птица. Чего ему еще?» Въ томъ, что онъ красивъ и здоровъ, Степанъ Аркадьичъ не завидовалъ ему: эти качества, имя ихъ въ высшей степени, Степанъ Аркадьичъ не считалъ за благо, такъ какъ не зналъ, что такое ихъ отсутствіе.
– Хорошо, посл Суда я заду въ садъ, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, – и пообдаемъ.
590
Зачеркнуто: въ буфет и
591
Зач.: Гагинъ
592
Зач.: въ числ 2-хъ, 3-хъ нкоторыхъ избранныхъ
593
Зачеркнуто: какъ безумныхъ,