Полное Затмение
Шрифт:
• 07 •
Рикенгарп слушал коллекционную запись The Velvet Underground 1968 года по своим «блошкам». Песня называлась Белый свет/Белый жар [13] О том, что вытворяли гитаристы, лучше всех высказался барон Франкенштейн: Есть вещи, для которых человек не предназначен. Рикенгарп вдавил наушники поглубже, чтоб до костей вокруг уха пробирало. У него по коже пошёл холодок упоения гармонией гитарных
13
White Light/White Heat. Первая часть названия обыграна также в одноимённом трансреалистическом романе киберпанка Руди Рюкера.
И тут Джулио ткнул его пальцем в плечо.
— Счастье быстротечно, — пробормотал Рикенгарп, отключая визоклип.
Некоторые визоры комплектовались выносной камерой и польстимом. Польстим представлял собой изделие носимой электроники в форме узкого корсета. Камера регистрировала происходящее на улице перед обладателем и ретранслировала польстиму, который, в свою очередь, отклонял тело в нужные стороны под нужным углом. Мозг частично восстанавливал картинку по этим движениям. Прибор предназначался для слепых, когда его разрабатывали в 1980-е. Сейчас польстимами пользовались теленарики, которые даже на улице не могли оторваться от ящика. Так и бродили, закрывшись от мира и счастливо уворачиваясь от прохожих стараниями польстима. Но Рикенгарп не любил польстимов, поэтому был вынужден взглянуть на Джулио собственными глазами.
— А тебе-то что?
— Н’сять, — ответил басист Джулио на техжаргоне. Нам осталось минут десять.
Моз, Понце, Джулио, Мунк.
Ритм, гитара, бэк-вокал, клавишные, бас, ударные...
Рикенгарп кивнул, потянулся вернуть визор на место, но Понце протянул руку и щёлкнул переключателем гарнитуры. Картинка растаяла, как пейзаж за окном поезда, когда въезжаешь в туннель.
У Рикенгарпа свело желудок от тоски — как будто бы ничуть не медленней. Он понимал, что им предстоит.
— Ну ладно, — сказал он, разворачиваясь к остальным. — Чего уставились?
Раздевалка. Стены чёрные от граффити.
Все раздевалки рок-клубов одинаково испещрены граффити, обезображены ими. Демонстративное заявление ПАРАЗИТЫ РУЛЯТ, раздражительно-веселое КРИКЛИВЫЕ СТАРПЕРЫ ТУТ МАЛЕНЬКО ПРИТОМИЛИСЬ, экзистенциально-философское АЛКАЛОИДНЫЕ БРАТЬЯ ТЕБЯ ЛЮБЯТ, НО ПРЕДПОЧЛИ БЫ ВИДЕТЬ МЁРТВЫМ, ну и совсем загадочное СИНХРОНИЗАЦИЯ НА 66 КЛИКОВ. Стены были покрыты граффити, как морщинистыми обоями. И не в один слой: настоящий палимпсест. Галлюцинаторного стиля, словно кому-то вздумалось визуализировать пути возбуждённых электронов по зрительной коре.
В нескольких местах из-под граффити виднелся серый пресс-пластик настоящей стены. Для Рикенгарпа и его группы тут места как раз едва хватило: они расселись на кривоногих кухонных табуретках и одной трёхногой кушетке. Меж табуреток стояли музыкальные инструменты в чехлах и футлярах. По швам футляров проглядывала фальшкожа. Половина защёлок на ладан дышала.
Рикенгарп обозрел товарищей, переводя взгляд по часовой стрелке с одного лица на другое, останавливаясь сформулировать краткую вытяжку впечатлений.
Слева: Моз с устало набухшими веками, волосы уложены тройным ирокезом, в центре красные, по краям синие и белые, на левом указательном пальце кольцо с камнем, оттенком точно соответствующим (Рикенгарп был уверен) дымчатому янтарю глаз Моза. Рикенгарп и Моз дружили, но сейчас переглянулись скорее обвинительно. Любовниками не были, но что-то похожее временами
испытывали. Моза раздражало, что Рикенгарп не соглашается сменить стиль ради выживания группы, а предпочитает гнуть свою линию. Рикенгарпа раздражало, что Моз не прочь переметнуться к вайфайным зомби и тем предать духовные заветы группы, а самого Рикенгарпа подумывает выбросить на помойку, заменив вайфайным танцовщиком. Оба понимали, о чём думает другой, но не озвучивали. Эмоциональная волна, пробежавшая между ними, тянула предсмертным холодком.В этот вечер Моз выглядел особенно хреново: голова поникла, бессильно упав набок, глаза потускнели.
Понце заделался зомбаком, по крайней мере внешне, и выдержал яростное сражение с фронтменом по этому случаю. Понце был тонкий в кости, как и все остальные рокеры, в чертах его проглядывало что-то лисье. Всего себя, не исключая волос и обнажённых участков кожи, он обрызгивал серым маскировочным военным аэрозолем. В задымлённой атмосфере клубешника Понце иногда начисто пропадал из виду.
Глаза его скрывались за серебристыми контактными линзами. Сейчас он угрюмо опустил голову, уставясь на десяток собственных карикатурных отражений в зеркальных ногтях.
Джулио тоже был не прочь свергнуть Рикенгарпа и временами выводил того из себя, но оставался в известной мере лоялен. Конформист. Спорить они с Рикенгарпом могли долго, но всегда находили консенсус. У Джулио были блестящие пуэрториканские чёрные кудри, уложенные в замысловатую причёску, словно на макушку ему прилепили второй нос. Чертами он напоминал женщину, да и глаза были девичьи, с длинными крашеными ресницами. В ухе серебряная серьга, ретрокожан такой же чёрный и затёртый, как у самого Рикенгарпа. Повертев на пальце перстень с оскалившимся черепом, он ухмыльнулся фигурке. Вид у него был такой, словно больше всего на свете Джулио сейчас занимал готовый вывалиться из глазницы кроваво-красный стеклянный глаз черепа.
Неженка Мёрч ерошил свой блестящий ёжик. Ударник из него был препаскуднейший, но с установкой он кое-как управлялся. Человек редкой профессии: такие музыканты почти вымерли.
— Мёрч такая же редкость, как дронт, — сказал однажды Рикенгарп, — и это у него с дронтами не единственная общая черта.
Мёрч носил очки от солнца в роговой оправе, а в данный момент на колене его покоилась бутылка «Джека Дэниелса». «Джек Дэниелс» у Мёрча считался непременным элементом сценического образа. Бутылка шла к его ковбойским сапогам, ну или Мёрчу нравилось так думать.
Мёрч глядел на Рикенгарпа с неприкрытым презрением. Лукавить он не умел.
— Да пошёл ты, Мёрч, — сказал Рикенгарп.
— Ты чего? Я же молчу.
— А тебе не обязательно вякать. Я нюхом тебя чую. Хватит с меня твоих выебонов. — Рикенгарп встал и обвёл взглядом остальных. — Я знаю, о чём ты думаешь. Один, последний, классный концерт, и после этого катись на все четыре стороны.
Эмоциональное напряжение, царившее в раздевалке, как ветром сдуло. Или, может быть, взмахом крыла громовой птицы: Рикенгарпу она так и виделась. Образ получался лоскутный, наполовину с индейских рисунков, наполовину с хромированных фигурок на капотах Ford Thunderbird. Когда птица простирала крылья, острые кромкоперья сверкали, подобно отполированным бамперам.
На груди призрака торчали две фары, и сейчас, пока группа собирала инструменты и отправлялась на сцену, в них зажигался свет.
Рикенгарп нёс свою гитару Stratocaster в чёрном кожаном футляре. Древний футляр пестрил полосками скотча и выцветшими стикерами, но Stratocaster осталась неподвластна времени. Прозрачная, совершенная, с контурами эротичными, как у дорогущего спорткара.
Они прошли по белому коридору с кирпластиковыми стенами и выбрались на сцену. За первым поворотом коридор сужался, поэтому пришлось пробираться гуськом, выставя перед собой инструменты. На острове, которым была ВольЗона, свободное место всегда в дефиците.