Последний полёт. Книга первая: Исход
Шрифт:
Углубил яму, сделал обрешётку стенок и пола нарубленными жердями и начал перекрывать брёвнышками крышу. Но тут всё, как в сказке: быстро слово молвится, но не быстро дело делается- на всё про всё почти целая неделя и ушла. Слишком много трудностей на моём пути возникло: тут и уже упомянутое отсутствие нужных инструментов, и слишком быстрое затупление имеющего, отчего на его заточку потратил едва ли не столько же времени, что и на само строительство, а ещё совсем не радовала погода- то посыпая мокрым, тут же таявшим на мне снегом, то поливая не менее влажным дождичком.
Были моменты, когда хотелось бросить весь этот малопродуктивный труд, и особенно вспоминается случай, когда обрешётку без гвоздей и чего-либо скрепляющего сооружал, а держащие её брёвнышки, возьми,
Получилось не очень, да что там говорить- совсем не годно выглядело это сооружение, но если с этим ещё можно было как-то смириться, ведь и я совсем в этом деле не мастер, и смысл его строительства заключался совсем в другом, то вот полное отсутствие внутреннего содержания: ни очага, ни нар каких- делали это помещение затруднительным к проживанию. Но время утекало как вода, и я ощущал это почти физически, беспокоясь за родных- ведь зачем эти телодвижения, если в любой момент может стать поздно. Потому, едва дошёл до этой фазы, схватил упиравшихся родственников в охапку и увел из деревни. Надо было видеть, с каким выражением нам вслед односельчане смотрели. Всё ожидал, что сейчас у виска пальцем начнут крутить, но нет- видимо, этот жест ещё не придумали. Впрочем, пусть хоть как смотрят, лишь бы не мешали. Может в новой землянке и не очень с комфортом, но совершенно точно безопаснее.
Вот теперь, в спокойной обстановке, и не торопясь, мы принялись обживать новый дом. Прежде всего соорудили очаг. Без огня зимой- смерть. Но тут всё просто: круг из камней, и обмазанный глиной- до другого пока не додумались. После пошла мебель, вернее, её суррогат: сначала временная, плохонькая, но изготовленная на скорую руку (спать-то где-то надо), а после- постоянная, качественнее.
Закрутились с обустройством, и время полетело день за днём, и однажды, выйдя ранним утром на крыльцо, обнаружил землю укрытой толстым слоем сверкающего белизной снега- ну, вот и зима. Задумался, подсчитывая прошедшее с нашего ухода из деревни время, а придя к мнению, что промчалось предостаточно- о необходимости проведать сородичей. Несмотря на их паскудные выступления в прошлом, я чётко понимал: где свои, а где- чужие. И в мире, где не живут, а выживают- любой ресурс бесценен. Решившись же, собрался- оделся в местную одежду на меху, замотал ноги потеплее (примитив чистой воды), прихватил оружие и, предупредив деда, отбыл.
Звонко хрустел мягкий снежок под ногами, я любовался зимней природой, веселившей меня солнечными зайчиками и холодным душем за шиворот с невзначай задетых веток- и медленно, но верно приближался к окраине деревни. Почти пришёл, вон она- едва ли сотню шагов пройти осталось, и тут я насторожился. Во-первых, по той простой причине, что не знал, как меня после разлуки примут, вполне может статься и враждебно. А во-вторых...быть может, тому причиной стала наступившая зима, загнавшая всех в тёплые дома, но в нашем поселении царила неестественная тишина. Я не слышал даже привычного блеяния или лая... Приблизился ещё ближе- уже практически вплотную, но по-прежнему не решался показаться в открытую, смущаясь отсутствию даже детей.
Стоял, притаившись за деревом, и ждал, прислушиваясь. Время шло, я почти привык к тишине, и внезапно раздавшийся скрип открывшейся двери заставил меня вздрогнуть. Я было напрягся, взяв самострел наизготовку, но тут же расслабленно выдохнул- на улицу выползла бабка. Старая и страшная, как смертный грех, но это неважно- главное, вполне знакомая. Имя мне её называли, как же...блин, не вспомню. Но этим займёмся позже, а сейчас...
Я похлопал себя, сбивая налипший кое-где снег, закинул на плечо самострел- с ещё натянутой тетивой, лишь болт положить- и с независимым видом вышел из-за кустов. Сначала бабуля не обратила на меня внимания, возможно, по причине плохого зрения, но когда сократил
дистанцию, встрепенулась. Вперила в меня удивлённый взгляд, подняла в мою сторону сморщенную руку- другая была занята поддерживающей её при ходьбе клюшкой- будто хотела физически удостовериться в моём реальном существовании, и... по её щекам потекли слёзы. Ждал любого проявления чувств при возвращении, вплоть до физических угроз, но подобное стало для меня удивительным. И я поспешил к ней, лихорадочно прикидывая в уме возможные причины такой реакции.– Живой...- выдохнула она, коснувшись рукой моей груди. И вопросов стало как бы не больше.
– Что случилось?- вырвалось у меня вместо приветствия. Предположение случившемуся имелось, конечно, и даже не одно, тем более, учитывая её первое слово, ясно указывающее, что кто-то умер, но в подобной ситуации желательно точное знание. Она посмотрела мне в глаза долгим взглядом и, наконец, кивнула чему-то.
– А, ты же не ведаешь...- бабуля прошамкала беззубым ртом, а после повернулась, приглашая меня жестом за собой,- Идём.
Привела в своё подзапущенное домишко, расположила у уже, по-моему, давно остывшего очага и поведала то, от чего, по мере её рассказа, у меня волосы начали вставать дыбом. Предполагал ведь подобный исход, но реальность оказалась намного более жестокой: несколько дней назад, как раз перед снегом, деревню навестили чужаки, и если это мной вполне ожидалось, то в каком количестве явились они превзошло даже мои ожидания- бабуля описала их как тьму. Как известно, у страха глаза велики, и подобную характеристику желательно делить раз так на дцать, но в любом случае ясно, что очень много. И в этой ситуации деревенские не справились...
– Род погиб...- шептала, уставившись в никуда, безэмоционально бабуля, но в глазах стояли слёзы.
На что я не мог не возразить:
– Пока жив хоть один из нас- род жив!
Она взглянула на меня, не возразила, лишь вздохнула перед тем как продолжить свой грустный рассказ:
– Дым упредил нас загодя, и мужчины ушли в лес сражаться, думая, что будет как в прошлый раз- больше мы их не видели. После в деревню явились чужаки, и...
Она замолчала. Видимо то, что пришлось пережить роду при этом нашествии было весьма неприятным испытанием. Впрочем, я тоже от её рассказа пребывал немного в шоке, пытаясь уложить в голове, что более никого из прежних товарищей по оружию никогда не увижу, и в неверии и растерянности спрашивая:
– Неужели никто не выжил?
Она снова обернулась ко мне, и её взгляд, выплывая из глубин воспоминаний, медленно обрёл осмысленность. И ответил- двумя дорожками слёз...
Но где же все остальные, неужели и они тоже... После моих наводящих вопросов выяснилось, что выжившие- кроме Бабы Брундике (как она представилась, когда я, смущаясь, попросил её освежить мою дырявую память)- всё таки имеются, и их вообще-то немало. Основная проблема была в том- так уж враги постарались- что это сплошь старики и дети...
Глава 11
Чужаки появились в полдень и "почти"- по бабы Брундике словам- не безобразничали. Так, порубили самых активных стариков, похватали баб помоложе и девок покрасивше, да и покинули деревню. Однако, перед уходом нанесли страшный, и наверняка продуманный, удар- забрали с собой весь зерновой запас рода и отару овец, по сути, поставив оставшихся перед лицом наступающей зимы на грань голодной смерти. Строптивых уничтожают...
Часть продуктов- та, небольшая, что всё же уцелела, избежав внимания чужаков- хранилась по домам, отроки ловили рыбу- этим и питались те несколько дней, прошедших с момента нашествия. Однако полбу уже доели, а вода в реке скоро покроется льдом (оказывается здесь не знают подлёдной рыбалки- это же сколько они потеряли!)- и перед деревенскими замаячила нехорошая перспектива. Чтобы как-то отсрочить неизбежное, старики, из числа тех, кто уже и так на ладан дышит, решились на крайнюю меру: в ближайшие дни уйти в лес- на смерть от голода или зубов хищников (как повезёт), избавив таким образом род от необходимости тратить на них драгоценные остатки пищи.