Потапыч
Шрифт:
Пока эти двое препирались, Хали-Гали оставался у чайника столько, сколько это вообще было возможно, не вызывая каких-то подозрений. Ему бедному пришлось выпить не меньше семи стаканов, пока не понял, что что-то пошло снова не по плану и ему нужно срочно менять место дислокации.
Допив последний, седьмой стакан, наш идейный вдохновитель, булькая при каждом шаге, поплёлся в шестую палату, чтобы разобраться, какого фига там произошло.
Девчонки проводили его оторопелыми взглядами.
Я это всё наблюдал как раз во время своей перебежки из игровой до десятой палаты. Правда, я так и не дошёл.
Увидев, что туда направляется Хали-Гали,
Поэтому Глюкер был ужасным вариантом, но хотя бы каким-то.
Тем временем Хали-Гали прошёл мимо и одарил меня таким взглядом, в котором читалось одновременно: «Всё пропало!» и «Я придушу этого Глюкера собственными руками!»
Уже второй наш план летел к чёрту.
Я понял, что надо спасать положение любой кровью, потому что если и эта наша попытка попасть в несчастную тринадцатую палату провалится, то за это время новенькую выпишут ко всем чертям, и тогда вообще непонятно, чего ждать.
И, набрав в грудь побольше воздуха, я решительно двинул прямо на девчонок.
Они уставились на меня огромными от удивления глазами и стояли на месте, совершенно не представляя, чего ждать.
Не доходя до них каких-нибудь пары метров, я остановился перед чайником с водой и налил себе полный стакан. А потом, взмахнув руками, сделал вид, что поскользнулся. До сих пор не знаю, насколько натурально тогда это выглядело, но в тот момент важнее была не моя актёрская игра, а навести суету, что удалось мне в полной мере.
Кажется, я слегка переборщил с водой, и из стакана вылетел такой мощный веер, что окатил всех трёх девчонок, какого-то мимохожего парнягу и частично подмочил края брюк полицейского.
Девушки запищали. Мент выругался и принялся отряхиваться. Пацан куда-то быстренько смотался.
— Шелепов, ты совсем дурак? — завопила Соня так, что я по сей день не знаю: поняла ли она мою военную хитрость или действительно была крайне возмущена выходкой.
Кира отвесила мне подзатыльник.
Софа, ругаясь сквозь зубы, скрестила руки на груди, чтобы закрыть мокрую майку, и бросилась к себе в палату.
Не теряя ни секунды, я схватил Соню, которая держала в руках стакан с лекарством Глюкера, и усадил на кушетку рядом с полицейским. При этом я бормотал какие-то извинения и отряхивал девчонку, как только мог. Она пищала и отбивалась. Чтобы делать это двумя руками, Соня поставила кофе на кушетку, как раз подле стакана дяденьки полицейского.
Скоро ей на помощь пришла Кира, и вдвоём они кое-как отбились от меня.
Соня часто несла всякую чушь, которую ей все прощали только из-за милой внешности; она часто строила из себя тупую гламурную блондинку, но в тот день я понял, что это только образ и на самом деле Соня куда
умнее, чем хочет казаться. Она умудрилась схватить стакан полицейского, оставив на кушетке «отравленный» кофе, так естественно и непринуждённо, что я ещё долго был уверен, что Соня взяла стаканчик наугад.Однако, когда через несколько минут мы с пацанами ввалились в четвёртую палату, то девчонки были более чем уверены, что оставили именно тот кофе, который нужно.
Ну, а нам не оставалось ничего другого, кроме как поверить им на слово.
Мы стали ждать. Чтобы скоротать время, несколько раз пытались завязать разговор с другими девчонками из четвёртой палаты, однако наша компания заговорщиков так сильно была на взводе, что разговор то и дело повисал в пустоте, едва дело доходило до кого-нибудь из нас.
Единственное, о чём удалось поговорить более или менее нормально, так это о наших ночных приключениях. Оказывается, ночью в палате девочек происходила такая же чертовщина, как и у нас. Им тоже кто-то написал послание на запотевшем окне, только у них буквы складывались в «Отдайте её!».
Кого её — конечно же, было ясно и так.
Внезапно в коридоре возникла какая-то суета, и сразу стало понятно, что началось. Когда мы с друзьямизаговорщиками вышли из палаты, то увидели не совсем то, на что рассчитывали.
Совсем не то.
Полицейский лежал на полу перед кушеткой без сознания, а перепуганные до смерти постовухи пытались привести его в чувства. И, судя по их лицам и тону, который с каждой минутой взвинчивался всё выше, становилось только хуже.
Мы видели, как Стрекоза трясущимися руками вколола что-то полицейскому, а потом принялась отсчитывать пульс. Медсестра с первого поста в это время орала что-то в трубку мобильного телефона. Мы никак толком не могли разобрать, что она там говорила, но явно ничего хорошего. Виной всему была наша собственная кровь, которая от страха бухала в ушах и голове, заглушая всё на свете.
Через несколько минут на этаже появились мужики в белых халатах и с носилками. Они быстро погрузили полицейского и потащили куда-то на лестничную клетку. Перепуганные медсёстры увязались следом.
Это был наш шанс!
Но мы стояли как вкопанные, не в силах осмыслить того, что только что случилось на наших глазах.
По нашей вине.
— К-каж-ется, не с-стоило мешать лек-арство Г-Глю-кера с к… кофе.
Мы все посмотрели на Хали-Гали.
Я при этом чуть не заплакал. Всё, о чём я мог думать в ту секунду, это: боже мой, хоть бы он выжил. Хоть бы с ним не случилось ничего страшного. Да в тот момент больше всего на свете я желал упасть замертво вместо несчастного полицейского, только бы не подвергать больше ничью жизнь опасности. Да и не только жизнь, но и здоровье тоже.
Плохая, ужасная, просто идиотская была идея мешать какое-то психотропное лекарство Глюкера с кофе. И почему никто из нас не подумал о возможных побочках?
Мне захотелось упасть прямо там, на холодный бетонный пол, и выть от ужаса, закрыв голову руками. Хотелось биться в стены от ужаса.
— Надо с-спешить. Ш-штоб не з-зря.
Ну, что тут скажешь, если он был прав?
Вообще изначально предполагалось, что раз уж Хали-Гали был, так сказать, идейным вдохновителем всей операции, то и на разговор с новенькой должен был идти именно он. Как раз и на этот случай тоже Хали-Гали должен был отираться рядом с тринадцатой палатой.