Правители тьмы

"Сэр, мы сделали все, что могли", - сказал сержант Верферт. "Мы все еще здесь. Мы все еще движемся".

"Недостаточно быстро". Эрколе сунул свисток в рот и издал длинный, пронзительный звук. "Вперед!"

Около фарлонга продвигаться было легко. Настроение Сидрока начало подниматься. Затем он услышал резкий, ровный грохот яйца, лопнувшего под другим альгарвейским солдатом. Он понял, почему ункерлантцы не наводнили этот участок земли - они засеяли его большим количеством яиц, чтобы замедлить продвижение его товарищей.

То, что раньше было лесом впереди, сильно пострадало, но все же предлагало некоторое укрытие: достаточное, чтобы появившиеся из него ункерлантские бегемоты были неприятным сюрпризом. "Силы свыше!" Сидрок воскликнул в смятении. "Посмотри, сколько здесь сукиных сынов!"

Бегемоты начали забрасывать яйцами бригаду Плегмунда и альгарвейских пехотинцев по обе стороны от фортвежцев. Сидрок прыгнул в яму в земле. У него было из чего выбирать. Сеорл тоже, но он все равно присоединился к Сидроку. Сидрок задавался вопросом, не будет ли для него безопаснее встретиться лицом к лицу с ункерлантскими бегемотами.

"Тяжелая работа сегодня", - заметил Сеорл, как будто он таскал мешки с зерном или колол дрова.

"Да", - согласился Сидрок. Неподалеку лопнуло яйцо, сотрясая землю и осыпая их комьями грязи.

"Но мы сделаем это", - продолжал Сеорл. "Мы пойдем на восток, рыжеволосые с другой стороны придут на запад, и мы встретимся посередине. К тому времени, как мы закончим, будет целый котел для блуда, полный мертвых ункерлантцев. Его голос звучал так, как будто ему понравилась эта идея.

"Многие из нас тоже мертвы", - сказал Сидрок. "Многие из нас уже мертвы".

Сеорл пожал плечами. "Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц". Он произнес клишей так, как будто был первым, кто его использовал. Возможно, он так и думал.

Взвизгнул офицерский свисток. "Вперед!" Это был лейтенант Эрколе, у которого хватило ума прыгнуть в яму. Теперь, раньше, чем он мог бы быть, он снова выбрался наружу. Альгарвейцы не дали в бригаду Плегмунда ни одного офицера, который не был бы безрассудно храбрым - это Сидроку пришлось признать. "Вперед!" Эрколе крикнул снова. "Мы ничего не выиграем, если останемся здесь на весь день!"

Сидрок выбрался из ямы. Альгарвейские бегемоты позаботились о многих своих собратьях-ункерлантцах, но в их рядах тоже были бреши. Дракон упал с неба и забился в предсмертных судорогах в паре сотен ярдов от Сидрока. Он был выкрашен в каменно-серый цвет. Мгновение спустя альгарвейский дракон опустился еще ближе.

К тому времени, когда наступила ночь, они почти очистили этот второй пояс защитников.

***

"Мы должны действовать эффективно". Голос лейтенанта Рекареда звучал серьезно. "Альгарвейцы бросят на нас все, что у них есть. Мы должны учитывать каждый всполох и использовать позиции, на создание которых мы потратили так много времени." Он повернулся к Леудасту. "Вы ничего не хотите добавить к этому, сержант?"

Леудаст посмотрел на людей из своей роты. Они знали, что альгарвейцы придут в любой день, может быть, в любую минуту. Они были серьезны, даже мрачны, но, если они и боялись, то не показывали этого. Леудаст знал, что он боится, и делал все возможное, чтобы этого не показать.

Он подумал, что Рекаред хочет, чтобы он что-то сказал, и он сказал: "Просто не делайте глупостей, мальчики. Это будет достаточно тяжелый бой, даже если мы будем умны".

"Это верно". Рекаред энергично кивнул. "Быть умным - значит быть эффективным. Сержант сказал то же самое, что и я, только другими словами".

"Наверное, да", - подумал Леудаст, немного удивленный. Это не пришло ему в голову. Он посмотрел на восток, в сторону восходящего солнца. Если бы альгарвейцы атаковали сейчас, их силуэты вырисовывались бы на фоне яркого неба каждый раз, когда они поднимались на холм. Он рассудил, что они подождут, пока солнце не взойдет достаточно высоко, прежде чем двинуться в путь. Он не очень торопился рисковать быть убитым или искалеченным. Они могли ждать вечно, ради всего его.

Свет созидал, разрастался. Леудаст изучал ландшафт. Он не мог видеть большую часть оборонительных позиций, построенных ункерлантцами. Если он не мог их видеть, это означало, что люди Мезенцио тоже не смогут. Он надеялся, что это так или иначе, что это означало.

Солнце поднялось в небе. День становился теплым, даже жарким. Леудаст отмахивался от насекомых. Их было не так много, как сразу после таяния снега, когда бесконечные болотистые лужи в грязи расплодили полчища комаров и мошки. Но они не все исчезли. Они бы не захотели, не с таким количеством уборных и животных, чтобы быть счастливыми.

Леудаст мочился в прорезанную траншею, когда альгарвейцы начали забрасывать его яйцами. Он чуть не прыгнул прямо в ту отхожую траншею; бой научил его, как важно искать укрытие, и нырять в ближайшую доступную дыру было почти так же автоматически, как дышать. Но он не хотел дышать возле зловонной, почти заполненной траншеи, и он тоже не прыгнул в нее. Не совсем. Он побежал обратно к дыре в земле, из которой он появился.

Такая чувствительность едва не стоила ему шеи. Яйцо лопнуло недалеко позади него, как раз в тот момент, когда он начал скользить в свою дырочку. Вместо этого его швырнуло внутрь, швырнуло достаточно сильно, чтобы заставить задуматься, не сломал ли он ребра. Только когда он сделал пару вдохов, не почувствовав ножевых ранений, он решил, что нет.

Он прошел через многое, сражаясь с альгарвейцами. Он помогал удерживать их от Котбуса. Он был ранен в Зулингене. Он думал, что знает все, на что способны рыжеволосые. Теперь он обнаружил, что был неправ. За все это время, со всем, что он видел, ему никогда не приходилось терпеть такой концентрированный дождь яиц, какой они бросали в него, бросали во всех ункерлантцев.

Первое, что он сделал, это зарылся поглубже. Он задавался вопросом, не роет ли он себе могилу, но той мелкой царапины, которая была у него раньше, казалось и близко недостаточно. Он раскидывал землю лопатой с короткой ручкой, все время жалея, что у него нет широких когтистых рук, как у крота, чтобы ему не понадобился инструмент. Иногда ему казалось, что взрывы со всех сторон выбрасывают обратно в яму столько же грязи, сколько он выбрасывал.

После того, как яма стала достаточно глубокой, он улегся в нее во всю длину, уткнувшись лицом в густой темный суглинок. Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что он кричит; грохот лопающихся яиц был таким непрерывным, что он едва мог даже слышать самого себя. Осознание того, что он делает, не заставило его остановиться. Он познал страх. Он познал ужас. Это прошло мимо них и вышло с другой стороны. Это было так огромно, так непреодолимо, что несло его вперед, как волна может нести маленькую лодку.

И, спустя некоторое время, его выбросило на берег. Если он был за пределами страха, за пределами ужаса, что еще оставалось делать, кроме как идти дальше? Он встал на колени - он не был готов подвергать свое тело воздействию взрывов магической энергии и летящих металлических осколков яичной скорлупы - и посмотрел на небо, а не на грязь.

Там, наверху, ему было на что посмотреть. Драконы кружили, дрались и пылали, некоторые из них были раскрашены в скрывающий каменно-серый цвет Ункерланта, другие - в безвкусные цвета Алгарве. Это был танец в воздухе, такой же сложный и прекрасный, как весенний танец фигур на площади крестьянской деревни, где он вырос.