Правители тьмы

Он сказал: "Я держу свои руки при себе". Чтобы доказать это, он сцепил их за спиной. "Хотя, одетый так, как ты, ты не можешь ожидать, что я не посмотрю".

"Я каунианка из Фортвега", - сказала Долдасаи. "Как я могу чего-то ожидать?" В ее голосе даже не было горечи - просто она очень устала.

Бембо сказал: "Силы небесные, если вам не нравится жизнь, которой вы живете, почему бы вам не воспользоваться тем обаянием, которое делает вас похожими на жителей Фортвежья? Тогда вы могли бы просто исчезнуть".

Долдасаи уставился на него, возможно, впервые заметив человека в форме. "Вы это говорите?" спросила она. "Вы это говорите, констебль Алгарве? Ты говоришь мне нарушить закон, установленный твоим собственным народом?" Она засунула палец в ухо, как будто хотела убедиться, что правильно расслышала. Ее ногти были тщательно подстрижены и выкрашены в цвет крови.

"Я ведь сказал это, не так ли?" Бембо заговорил с некоторым удивлением. Может быть, сделав что-то подобное для нее, он смог бы сделать крошечный шаг навстречу всем каунианцам, которых он загнал в их крошечный район или просто отправил на запад. Может быть, он тоже просто пялился на розовые соски, так ясно видимые сквозь тонкий шелк ее туники. Он пожал плечами. Теперь, когда слова слетели с его губ, он использовал лучшее из них: "Ты мог бы это сделать, ты знаешь. Кто был бы мудрее?"

"Будь ты проклят", - пробормотала она на классическом каунианском, прежде чем вернуться к языку Бембо. "Каждый раз, когда я заставляю себя видеть в вас, альгарвейцах, всего лишь придурков с ногами, один из вас должен подойти и напомнить мне, что вы тоже люди". Она положила руку ему на плечо, не вызывающе, а дружелюбно. "Любезно с твоей стороны так говорить. Любезно с твоей стороны так думать. Но я не могу".

"Почему нет?" Спросил Бембо. "Похоже, что примерно каждый третий каунианин в округе уже сделал это. Больше, насколько я знаю".

Долдасай кивнул. "Верно. Но ваш народ не держит в заложниках родителей большинства каунианцев в Громхеорте. У них есть способ убедиться в моем... хорошем поведении. И так, вы видите, я не могу просто исчезнуть".

"Это..." Бембо не хотел говорить то, что он думал. Вряд ли он мог выдать своих офицеров женщине, чья внешность выдавала в ней врага Алгарве. Что он действительно сказал, так это: "Скажи мне, где они, и я посмотрю, не смогу ли я перевести их в обычный каунианский район. После этого - ну, если ты будешь выглядеть как все остальные в этих краях, кто будет задавать какие-либо вопросы?"

Теперь каунианская куртизанка откровенно разинула рот. "Ты бы сделал это… ради блондинки?" Она не заставила его ответить; возможно, она боялась результата. Возможно, с ее стороны было мудро тоже бояться. Вместо этого она поспешила продолжить: "Если ты сделаешь это - если ты сможешь это сделать - я дам тебе все, что ты захочешь". Она пожала плечами. Бембо зачарованно наблюдал. Она сказала: "Что изменил бы еще один раз, особенно если бы он был последним?"

"Если ты думаешь, что я буду вести себя благородно и скажу: "Ты не обязана этого делать, милая", - ты глупа", - сказал Бембо. Долдасаи кивнула; она понимала такие сделки. Бембо продолжал: "Итак, где они?"

"Они расквартированы в замке графа Брорды - месте, где сейчас правит ваш губернатор", - ответила она. "Их зовут Даукантис и Феликсай".

Бембо начал говорить, что ему все равно, как их зовут, но затем понял, что знание может оказаться полезным. Вместо этого он спросил: "Вы знаете, где они находятся в замке?"

"Да". Долдасаи сказала ему. Он заставил ее повторить это, чтобы у него все было ясно. Она повторила, а затем сказала: "Силы свыше благословляют тебя. Для тебя совершить такую вещь ..."

Он протянул руку и приласкал ее. Она позволила ему сделать это. "Поверь мне, милая, я знаю почему", - сказал он ей. И я тоже не собираюсь рисковать своей шеей ради них, подумал он. Если это легко, прекрасно. Если нет… Я все равно почувствовал. Вслух он продолжил: "Есть комнаты над таверной под названием "Имперский единорог", в паре кварталов внутри Каунианского района. Ты знаешь это место?" По ее глазам было видно, что она знала. Бембо сказал: "Подожди меня там. Посмотрим, что я смогу сделать, и посмотрим, что сможешь ты".

В Алгарве огромную груду камней, которая лежала в центре Громхеорта, назвали бы причудливой. Здесь, в Фортвеге, прилагательные "холодный", "уродливый" и "мрачный" с большей готовностью приходили на ум. Солдаты и бюрократы суетились то там,то сям. Никто не удосужился обратить внимание на пухлого рыжеволосого констебля. К огромному облегчению Бембо, часовой перед дверью Даукантиса и Феликсаи был солдатом, которого он никогда раньше не видел, а не коллегой-констеблем. С мерзкой улыбкой он сказал: "Я пришел за этими каунианскими ублюдками. Они возвращаются обратно вместе с остальными своими вонючими сородичами".

Очень возможно, что никто не сказал часовому, почему задержали блондинов. Он не спорил. Он не заставлял Бембо что-либо подписывать или спрашивать его имя и полномочия. Он просто по-волчьи ухмыльнулся, открыл дверь и сказал: "Они все твои. Скатертью им дорога".

Никто не обратил никакого внимания и на констебля, который вел за собой пару каунианцев, опираясь на свою палку. Как только Бембо вывел их из замка, он пробормотал: "Теперь они больше не имеют власти над твоей дочерью". Они разинули рты, а затем начали плакать. В этом тоже не было ничего необычного.

На окраине каунианского квартала другой констебль помахал Бембо рукой и крикнул: "Поймал парочку, да? Ты счастливчик, сукин сын!" Бембо взмахнул шляпой с типичным альгарвейским бахвальством.

Как и древняя Каунианская империя, таверна под названием "Имперский единорог" была печальной тенью своего прежнего "я". Бембо отвел отца и мать Долдасаи наверх. Она расхаживала там по узкому коридору. Она перевела взгляд с Бембо на Феликсай и Даукантиса и обратно в изумлении, не веря своим глазам. "Вы действительно сделали это", - прошептала она, а затем бросилась в объятия своих родителей.

"Сделка", - многозначительно сказал Бембо.

"Сделка", - согласилась Долдасаи. Она отвела своих мать и отца в одну из маленьких комнат, затем вышла и увела Бембо в другую. "За то, что ты только что сделал, ты заслуживаешь лучшего", - сказала она и продолжила дарить ему это. Если ей самой это тоже не нравилось, она была лучшей актрисой, чем любая известная ему куртизанка. Возможно, ее удовольствие было вызвано скорее спасением ее родителей, чем его обаянием, но он все равно считал это реальным.