Правители тьмы

Но Свеммель закусил удила и продолжил: "И прежде чем мы это сделаем, мы покончим с двоюродным братом Мезенцио Раниеро, ошибочно названным королем Грелца, чтобы Мезенцио порадовался, что его просто сварили. Да, мы сделаем это". Злорадное предвкушение наполнило его голос.

Ратхар сделал все возможное, чтобы вернуть короля от мечтаний о мести к тому, что было реальным. "Знаешь, сначала мы должны победить рыжеволосых. Как я уже сказал, я хочу продолжать отбивать куски от их сил в Ункерланте. Мы откусили большой кусок, когда вернули Сулинген, но они все еще могут причинить нам вред, если мы будем неосторожны. Я стремлюсь прижать их к одному речному барьеру за другим, заставить их сражаться в невыгодных условиях, иначе им придется совершить целую серию трудных отступлений ..."

Свеммель не слушал. "Да, когда Раниеро попадет к нам в руки, мы сдерем с него кожу, вытащим его, лишим мужества и ... о, все, что еще придет нам в голову".

"Мы почти должны поблагодарить Мезенцио за него", - сказал Ратхар. "Один из наших собственных дворян на грелзерском троне в Херборне привел бы на сторону альгарвейцев больше предателей, чем Раниеро надеется переманить".

"Предатели повсюду", - пробормотал Свеммель. "Повсюду". Его глаза метались из стороны в сторону. "Мы убьем их всех, посмотрим, сможем ли мы этого не сделать". Во время войны Мерцаний и даже после нее существовало немало реальных заговоров против него. Также было немало таких, которые существовали только в его воспаленном воображении. Настоящие заговорщики и воображаемые были теперь одинаково мертвы, и некому было сказать, кто есть кто. "Предатели".

К облегчению Ратхара, Свеммель не смотрел на него. Почти в отчаянии маршал сказал: "Как я уже говорил вам, ваше величество, наши планы ..."

Свеммель заговорил повелительным тоном: "Немедленно приведите в движение все колонны. Чем скорее мы нанесем удар по альгарвейцам, тем скорее они будут изгнаны с нашей земли". Он имел в виду почву Ункерланта или свою собственную, личную почву? Ратхару часто было трудно сказать.

"Разве вы не согласны, ваше величество, что ваши армии добились большего успеха, когда вы подождали, пока все будет готово, прежде чем нанести удар?" Спросил Ратхар. Ему было трудно заставить Свеммеля понять это на протяжении всей войны. Он не хотел новых неприятностей сейчас.

Свеммелю, конечно, было наплевать на то, чего хотел его маршал. Свеммелю было наплевать только на то, чего хотел он. И теперь, свирепо глядя сверху вниз на Ратхара со своего высокого места, он рявкнул: "Мы отдали тебе приказ. Ты можешь выполнить его, или кто-то другой может его выполнить. Нас это не волнует. Мы заботимся только о том, чтобы нам повиновались. Вы понимаете нас?"

Иногда угроза уйти в отставку приводила Свеммеля в чувство, когда он пытался приказать что-нибудь необычайно безрассудное. Ратхар не считал, что это был один из таких случаев. Король не вызвал бы его с юга ни для чего, кроме демонстрации безоговорочной преданности. И Свеммель сместил бы его и, вероятно, снял бы голову, если бы он заупрямился. Ратхар опустил взгляд на ковер и вздохнул. "Да, ваше величество", - сказал он, перебирая в уме способы сказать, что он повинуется, в то время как на самом деле делал то, что действительно нужно было сделать.

"И не думайте уклоняться от нашей воли благовидными предлогами", - рявкнул король Свеммель. Возможно, он был не очень мудрым человеком, но нельзя отрицать, что он был умен. Ратарь снова вздохнул.

***

До того, как разразилась Дерлавейская война, Скарну был маркизом. Он все еще был маркизом, если разобраться, но он не жил как маркиз в течение многих лет. И, если альгарвейские оккупанты его родной Валмиеры когда-нибудь доберутся до него, он вообще больше не будет жить. Это было то, что он получил за продолжение борьбы с рыжеволосыми после капитуляции короля Гайнибу.

Заключи он мир с завоевателями, он мог бы спокойно жить в фамильном особняке на окраине столицы Приекуле. Вместо этого он обнаружил, что отсиживается в грязной квартире с холодной водой в Вентспилсе, восточном провинциальном городке без особых примет - на самом деле, без особых примет, о которых он мог только мечтать.

Его сестра все еще жила в том особняке. Он зарычал, глубоко в горле. У Красты, будь она проклята, был любовник-альгарвейец - Скарну видел, что они числились парой в сводке новостей. Полковник Лурканио и маркиза Краста. Лурканио, будь он проклят, незадолго до этого подошел слишком близко к поимке Скарну. Ему пришлось бежать с фермы, где он жил, от вдовы, которую он полюбил, и от ребенка - его ребенка - которого она носила. Он надеялся, что люди Лурканио охотились только за ним, и что Меркела в безопасности.

Надежда - это все, что он мог сделать. Он не осмелился написать на ферму за пределами южной деревни Павилоста. Если альгарвейцы перехватят письмо, их маги смогут использовать закон заражения, чтобы отследить его до него. "Силы внизу пожирают их", - пробормотал он. Он хотел излить свою душу Меркеле, но враг заставил его замолчать так же эффективно, как если бы ему заткнули рот кляпом.

Он подошел к грязному окну и посмотрел вниз на улицу тремя этажами ниже. Тусклое зимнее солнце просачивалось между многоквартирными домами, которые стояли почти бок о бок. Однако даже солнечный свет не мог сделать булыжную мостовую на улицах, истертый шифер тротуаров и покрытый сажей слякотный снег в сточных канавах и в углах лестниц чем-то иным, кроме неприглядного вида. Ветер раскачивал деревья с голыми ветвями; их движущиеся тени напомнили Скарну о ощупывающих, хватающих руках скелетов.

Белокурые валмиерцы в туниках и брюках тащились туда-сюда. Из того, что видел Скарну, никто в Вентспилсе не делал ничего большего, чем просто тащился. Он задавался вопросом, можно ли винить в этом унынии альгарвейскую оккупацию, или жизнь в провинциальном городке была бы чертовски скучной еще до прихода захватчиков. Он подозревал, что если бы он прожил всю свою жизнь в Вентспилсе, то большую часть времени сам был бы мрачен.

Вверх по улице шли двое альгарвейских солдат или констеблей. Он не узнал их по рыжим волосам; как и многие его соотечественники, они носили шляпы, чтобы защититься от холода. Он даже не узнал их по плиссированным килтам, хотя вскоре заметил и это. Нет, что отличало их, так это то, как они двигались. Они не тащились. Они вышагивали с важным видом, высоко подняв головы, расправив плечи, выпятив грудь. Они двигались так, как будто у них было жизненно важное дело, о котором нужно было позаботиться, и они хотели, чтобы все вокруг знали об этом.

"Альгарвейцы", - сказал Скарну с изысканным презрением. Если они не были самыми самодовольными людьми на земле, он не знал, кто ими был. Он смеялся, но недолго. Их претензии были бы еще смешнее, если бы они не доминировали на всем востоке Дерлавая.

А затем они поднялись по лестнице в его многоквартирный дом. Когда он увидел это, он ни на мгновение не колебался. Он схватил матерчатую кепку, натянул ее как можно ниже на голову и вышел из своей квартиры, закрыв за собой дверь так тихо, как только мог. Его шерстяная туника некоторое время согреет его снаружи.

Он поспешил к лестнице и начал спускаться по ней. Как он и предполагал, он прошел мимо поднимающихся альгарвейцев. Он не посмотрел на них; они не посмотрели на него. Он сделал ставку на то, что они этого не сделают. Их приказы, вероятно, были чем-то вроде: Арестуйте человека, которого вы найдете в квартире 36. Но в квартире 36 не будет ни одного человека, которого можно было бы арестовать, когда они туда доберутся. Если бы Скарну не предвидел их приближения…

Изо рта и носа у него повалил пар, когда он открыл входную дверь и вышел на улицу. Он уже спешил по тротуару в том направлении, откуда появились рыжеволосые - умный ход, подумал он, - когда понял, что не знал наверняка, что они преследовали его. Он рассмеялся, хотя это было не смешно. Насколько вероятно, что в этом многоквартирном доме жили двое мужчин, которых альгарвейцы хотели заполучить настолько сильно, что послали за ним своих, вместо того чтобы доверить эту работу вальмиерским констеблям? Не очень.

Юноша помахал у него перед носом газетным листом. "Альгарвейцы громят Ункерлантер драйв к югу от Дуррвангена!" он закричал. В газетах, конечно, печатали только то, что министры короля Мезенцио хотели, чтобы Валмиера услышала. Например, они перестали говорить о Сулингене, как только битва там была проиграна. Они сделали так, чтобы победы, о которых они сообщали в эти дни, звучали как великолепные триумфы, вместо отчаянной оборонительной борьбы, которой они должны были быть. <