Предрассветные боги

— Мужики, я гляну за ним! — выкрикнул Зван и повернул назад.

Краем глаза Драговит ухватил мальчишку, несущегося к ним со всех ног от обоза под присмотром Капкиайя и еще пяти мужиков.

— Вертайте назад! — заорал Зван, шагая навстречу богу.

Сторожа приостановились, но уходить не спешили. А Перунка со всей прыти влетел в руки Звана и махом оседлал его спину:

— Поспешай! А то они их там сейчас резать начнут!

— С чего бы? — подивился Зван, припустив бегом к нелепому побоищу.

— Кое у кого руки зачесались, — проворчал Перунка, крепче охватывая его шею. — Вам дай волю, так вы меня и вовсе без всего оставите. А я нынче порастратился. Мне надо!

Бог-не бог, а отпускать его от себя Зван и не думал. Шел за богом след в след, бдительно сторожась конских ног, что могли взбрыкнуть в единый миг. Перунка трудился, как проклятый, протискиваясь меж павшими, что отходили за кромку один за другим.

— Гляди, не тресни! — проорал издалека Рагвит, разгибаясь над очередной добычей.

Он был здорово запылен и раздосадован. Ильм смотрел на такие дела спокойно, как на любую иную работу, что просто нужно сделать, и, понятно, сделать хорошо. Северко, по своему обычаю, был холоден, ловок и быстр. Парвит, по своему обычаю, весел, хоть от его разухабистой лихости и осталось шиш да маленько — даже снулых коней поди-ка, попробуй валить наземь, так пупок разлезется. Ирбис кривил рожу, борясь с искусом перерезать всех, до кого дотянется, а Драговит иной раз дозволял ему выпустить пар, ибо на них бросилась аж целая полусотня. Так что у Перунки от парочки-тройки мертвяков не убудет. Тот же продолжал лазать в оседающей пылище, беспрестанно чихать и хапать, хапать, хапать жизненную силу. Потом стал подзывать к себе родичей и сбрасывать излишки силы в них. Вот и вышло, что в эту якобы битву они двинулись более усталыми, нежели выбрались из нее.

— Чистый лешак, — повздыхал Ильм, отирая щечки бога, отвалившегося от последнего замершего тела. — Выгваздался, будто тебя тут мордой по земле возили.

— Не ворчи, — с трудом выдавил Перунка, повиснув в его руках. — Тащи скорей в обоз. Мне в увечных силу выпускать надо по-быстренькому. Рагвит прав: еще чуток и тресну.

…………

Перун за неполные четыре тысячи биологических циклов жизни своего сознания побывал на нескольких планетах с мирами, идентичными этому. Не будучи ученым, он не слишком вдавался в подоплеку тех или иных процессов, протекающих в сообществах аборигенов этих планет. Но, в рамках своей профессиональной деятельности сталкивался с ними в различных ситуациях, связанных с неизбежностью их прямого контакта со службой безопасности латий. И лишь однажды ему пришлось участвовать в процедуре силового воздействия на аборигенов для подавления их агрессии в адрес тех, кого они совершенно необоснованно сочли угрозой для своего существования. Необоснованно, как Перун посчитал тогда. Он не мог утверждать, что сейчас то прежнее отношение к той ситуации изменилось — память сохранила мотивы принятого тогда службой безопасности решения. И подтвердила его обоснованность… с точки зрения латий. Вот только в настоящее время сама точка зрения одной из тех латий подверглась трансформации под влиянием изменившихся условий существования. Эта конкретная латия внезапно оказалась как бы по другую сторону проблемы вмешательства в жизнь самостоятельно развивающихся миров. Прежние обоснования потеряли привязку к ситуации так же, как Перун лишился собственной привязки к утраченной привычной жизни. В перевернувшемся мире он не мог сохраниться в состоянии статичности и перевернулся вместе с миром.

Новые условия борьбы за жизнь — абсолютно отличные от прежних — потребовали от него использовать тот инструмент, который латии давным-давно изъяли из обращения за ненадобностью. В частности, не просто в рамках должностных инструкций, а любой ценой оставаться членом своей команды, группы, рода-племени, вне пределов которых ты однозначно уязвим. Тот же Перун или Мара могли уничтожить в один момент довольно большое число аборигенов, но это нисколько не решало проблему безопасности. Даже просто заполучить тело и выжить в нем, пока оно не достигнет кондиций взрослой особи, без помощи достаточно сильной команды в этом мире просто невозможно. Выживание команды стопроцентно идентифицировалось с собственным, ценность своей жизни уже не превышала ценности жизни каждого ее члена. А численность команды становилась гарантом будущего. Поэтому Перун по всему пути их следования к реке под названием Великие воды, периодически выводил на свою команду отдельные группы воинов сакха, безжалостно выкачивая из них энергию. И беспрерывно работал над повышением показателей физического состояния людей, становившихся новыми членами команды. Это был совершенно новый для него вид деятельности — никогда раньше он не перенаправлял такие значительные потоки энергии, не предназначенные для поддержания собственного существования. Или исполнения профессионального долга. И никогда прежде Перун не получал от разумных существ такой лавины глубоко позитивных чувств и эмоций. Его значимость в глазах аборигенов была столь безгранична и весома, что он впервые в жизни прочувствовал разницу между ценным исполнителем профессиональных функций и драгоценным подарком судьбы для целого народа.

…………

— Ты ничего не ел, — укорила его Айрул, едва он залечил язву на ноге парнишки-полоняника с глазами старика. — Телу смертного нельзя голодать. Драг-Овит сказал: если ты потеряешь тело, вернешься к себе на семь небес. Как мы без тебя?

Она цапнула его за руку и поволокла к другому костру, у коего сгрудились бабы. Те махом высвободили ему местечко, куда бросили несколько шкур. Совсем еще молоденькая девчонка все с теми же старческими глазами почтительно протянула богу глиняную плошку, что парила сладким мясным духом вперемежку с травяным.

— Кушай, Великий, — тихонько попросила сидящая по правую руку молодая еще женщина с седыми прядями в темных волосах. — Сделай нас счастливыми.

На ее руках крепко спал черноголовый малыш — мать не пожелала оставаться в доме его отца из аила ткачей. Перун приткнул плошку в ногах и потянулся к мальцу:

— Лихоманка-то его отпустила?

— Отпустила, Великий, по твоей милости. Не горит боле. И животом не пухнет. Да пребудут к тебе милостивыми боги… — она осеклась, сообразив, кому и чего тут нажелала.

— Добро, — попытался изобразить ласку Перунка, особо не преуспев. — А те двое, что с той же хворобой?

— Здоровы, Великий, — заторопилась с ответом другая женщина. — Славят твою милость к детям твоим.

— Есть-то будешь? — попрекнула Айрул, согнав замеревшую под его левой рукой девку и опустившись рядом. — Или вождя просить, чтоб тебя просил.

— И не погнушаешься на меня жалобиться? — попробовал пошутить Перунка, зная, впрочем, что его лицо пребудет неизменным, а потому из шутейства не выйдет толка.

— Чем иным тебя не пронять, — не смутясь, заявила дерзкая, подымая плошку и поднося к его носу.

— Я спать хочу. Устал, — заявил бог, отворачивая мордаху. — После поем.

— Ты рот открывай, я сама кормить стану, — упиралась девка народа Хун. — Без того спать не дам.

Вкруг костра висела мертвая тишь: перечить богу-то, небось, страшно, а эта и бровью не ведет. Лезет к нему, чего доброго, прогневит…

— А и покорми, — решил Перунка не пугать понапрасну баб и распахнул рот.

— Чего он тут? — хмыкнул Парвит, явившись оттащить бога к своему костру. — Глянь-ка, дрыхнет, а мы там без него и не ложимся.

— Пусть спит, — провела Айрул рукой по белоснежным волосенкам умостившейся на ее коленях головки. — Умаялся. Есть не хотел. С трудом-то и запихала. Не тереби его.

— Придется, — присел перед ней Парвит, прилаживаясь к спящему мальцу. — Он без нас все одно долго не проспит. Скоро и вскочит, а ему бы всласть отоспаться. Слишком большая докука для малого дитя, коли оно бога в себе носит. Ты, слышь-ка, Айрул, со мной пойдем. Ляжешь рядком с ним — ему и спокойней будет. Давно ли от мамки отлучили — привык бод бочком у Алины засыпать. Он, вишь, прежде к Маре все тулился, а ее нынче нету. Вот ты заместо нее и пригрей нашего Перунку.

Солнце еще толком и глаза не продрало, а Тугор уж развел хозяйские хлопоты.

— Драговит, те кони из-под воинов, что по вечеру в стадо сбили, нам в докуку. Сэбэ говорит, будто в дне пути на полдень большой аил, где зерно ростят. Там запасы прошлолетние есть. Так, может, мы коней туда отгоним, да сменяем на зерно? Они вон ладные все, лишь трое чуток побились. Так мы их на мясо пустим, коли не одыбают.

— Мысль добрая. Но, без Перунки нам на соляных копях не обойтись, — предупредил Драговит. — Там хворых полно. А вы-то, как будете?