Предрассветные боги

— А мы нынче от звериных обликов отшатнулись, — сухо напомнил Северко. — Нам и вовсе зверями становиться не пристало.

— Раскудахтались милосердцы! — покривился Рагвит, уж и вовсе ощерясь недобро. — Будто допреж мы только и делали, что простой люд обижали. Или аилы их с землей ровняли. Нашумели, а о деле ни слова. А я вот припомнил о поселениях, где лишь воины обитают. Помните ли, как Сэбэ о них сказывал? Их-то у сакха немало по окраинам всех земель. А Великие воды и есть такая окраина. Там, как помянул Сэбэ, таких поселений ни одно — нам как раз подойдет. Воинов-то мы ныне проредили довольно, стало быть, без тех жилищ они как-нибудь перезимуют. А мы уж переживем зиму вповалку, да зато под крышами. Коли же этот их ныкып Сеин воевать нас полезет, так отобьемся — не впервой.

— А может, и не полезет, — задумчиво прищурился Драговит. — Глядишь, Дэрмэ его и упокоит до того времени. Уж больно у них с Сэбэ на того вождя зубы длинные отросли. Как есть, прикончат ныкыпа в самом скором времени. А уж ныкып Дэрмэ точно на нас не полезет. Он нашего Перуна-громовержца до одури боится — насмотрелся на его чудеса.

— На Перуна никто не полезет, — согласился Ирбис. — А уж рядом с Марой и блуждать-то никто не осмелится. Ты, вождь, верно рассудил: зимовать у Великих вод станем. И коней прокормим. Жадничать не станем, а на коней у сакха возьмем, сколь нужно. Они довольно нас разоряли. Да и коней тех они все одно кормили бы. А под своими воинами, иль под нами — все едино.

— Пока зимуем, еще народа можно поискать, — продолжал размышлять Драговит. — Нынче-то мы тут по краюшку, вроде как, прошлись. Торопимся, оглядеться толком недосуг. А за зиму, дабы не соскучиться, можно и в другие края земли сакха заглянуть. Глядишь, и на целый Род людей насобираем, что ничуть не меньше тех же росомах загубленных.

— Заполучить столько свежей крови будет очень хорошо, — очнулся от дум Перунка. — Белому народу с Великой реки давно нужна свежая кровь. Жива ругается, что хворобы у вас нехорошие пошли от частого смешения крови. Твердит, дескать, весьма скоро вы и вовсе вырождаться станете. И даже уже стали — вон у вас сколь сосунков после рождения мрет.

— И это тоже важно, — одобрил Парвит.

— Не тоже, а самое важное, — покачал головенкой Перунка. — Это много дороже всего этого аясова барахла, на кое вы зубы точите. Дороже коней и всего на свете. На кой леший вам добро сбирать, коли ваши правнуки начнут вымирать от тех паршивых хвороб. А те лето от лета только свирепеть будут. Так что новые люди важней всего прочего. Вы их должны привести в целости.

— Ты нам зубы-то не заговаривай, — поддел его Рагвит. — Что там с Марой? Когда она к нам явится?

— Как наших… Наших с ней братьев выручит, так и явится, — неохотно проворчал бог, неодобрительно косясь на дядьку. — Вам чего, своих забот мало? Вы давайте, еще в дела Прави залезьте. Без вас-то там нынче вообще никуда! — окрысился он. — Без вас и солнце не встанет, и ветер позабудет, из-за какой щеки куда дунуть! Тоже, богатыри великие, чирьев вам полный…

— Задницу надеру, — пригрозил Драговит, не терпящий ругательств и не дозволявший их всяким соплякам.

— А чего он пристал-то? — насупился бог.

— А ты его молнией по маковке шарахни, он и отлипнет, — с сердобольной ехидцей подсказал Зван.

…………

Чтобы кого-то «шарахнуть по маковке» молнией Перуну пришлось бы накопить энергию тысячи человек и выпустить ее одним усилием в течение пары секунд. И это был еще весьма приблизительный расчет при условии, что вся эта тысяча будет пребывать в состоянии покоя. От подобной попытки он «треснул» бы раз двадцать подряд! Отправился бы в небытие, не дожив до момента освобождения от громадного количества энергии. Даже такой мощный накопитель, как координатор высшего уровня приложения, не способен на подобные сверхнагрузки. Пусть и не Мара, но Перун вообще не представлял, чтобы среди латий могли существовать индивиды, которые могли бы решить такую задачу, имея хотя бы однопроцентную гарантию выжить еще на стадии накопления энергии. Потому, что на стадии ее мгновенного высвобождения нет шанса на выживание даже теоретически. Это, если оценивать шутку сородича с технической стороны. Подход с точки зрения целесообразности невозможно обосновать даже теоретически, как всякую абсурдную идею, противоречащую здравому смыслу. Однако с некоторых пор Перун заметил за собой новую странность, явившуюся продуктом адаптации в этом мире: он перестал оценивать все сказанное аборигенами с точки зрения одной лишь целесообразности. Верней, он значительно расширил для себя рамки этого понятия, включив в него новую составляющую: уровень эмоционального воздействия на психику, которое латиям не было нужды учитывать. И которую люди считают одним из основополагающих факторов в системе взаимодействия. Причем, этот фактор работал с безукоризненностью времени в неискаженном пространстве.

Перун наблюдал за ходом беседы людей, только что узнавших, что поставленная ими перед собой задача невыполнима на сто процентов. Латия, столкнувшись с таким уровнем невыполнимости, не стала бы озвучивать задачу даже на уровне постановки цели, не говоря уже о просчете способов ее достижения. И он сам никогда бы не взялся за подобное, не пройди они с Марой адаптации к местным реалиям. Адаптация же привела их к закономерной трансформации психики, позволившей латиям ограничиться одной лишь голой постановкой цели, даже не приступая к изысканию способов ее реализации. Говоря по-человечески, они пошли наобум неведомо куда за тем, о чем имели весьма скупую информацию. Ее основной носитель — свихнувшийся технарь — успел стереть ее, как только почувствовал присутствие сразу двух латий. А люди о «плененных Ыбыром злых духах» накопили массу собственных представлений, не имеющих с истиной ничего общего. И вот, в итоге высокоразвитая и высокообразованная латия Перун несколько растерялась, оценив невыполнимость задачи возвращения в исходную точку похода. А только-только познавшие металл и не доцивилизовавшиеся даже до письменности дикари, проскочив на полной скорости этап осознания просчета, немедленно приступили к перекраиванию планов, отбросив прежнюю цель, будто драную шкуру. При этом их эмоциональный фон изменился столь незначительно и на столь краткий срок, что его состояние можно было не учитывать.

Пожалуй — усмехнулся про себя бывший сотрудник службы безопасности латийской межгалактической базы — судьбу драной шкуры они решали бы дольше. Он, в очередной раз поражаясь себе самому, осознал, что вполне понимает сородичей: идея-то штука неодушевленная, рождающаяся безо всяких физических усилий. А за шкурой сначала побегай, потом выделай, потом привыкни к тому, что она у тебя есть. И, наконец, решись с ней расстаться, когда мозг настоятельно ищет способ применения в хозяйстве ее дыр.

…………

Все устали от тяжести столь долгих размышлений и невнятности ближнего будущего, оттого и поржали над шуткой Звана от души, прежде чем завалиться спать. А на следующий день вышли к большому озеру, где стояли три аила, в коих полоняники с полуночных земель копали соль. Сэбэ клялся, что их там непременно найдут, и они нашли.

У первого же аила наткнулись на целый десяток воинов — потощавший силой Перунка не пожалел их. Славнов же поразил вид его жителей — жили тут богато, и толстые животы красовались, почитай, что у каждого сакха-мужчины. Женщины тоже отличались полнотой и красовались множеством низок из камушков дивных цветов, ракушек, перьев на шеях, руках и даже головах. Были на них и наручья, кованные из бронзы — как только руки подымали для домашней работы? Вскоре прояснили, что рук им подымать почти и не доводилось — на то были полонянки с полуночных земель. Кротка с Зелей немедля ринулись собирать их по домам, едва не получив по хребту плетками. Умница Айрул, что привела сюда десяток своих девок, от всей души попотчевала вздорных хозяек полонянок теми же плетками, прежде угостив стрелами кое-кого из их мужей. Бабищи с визгом разлетелись по аилу жирными куропатками, дабы спрятаться по домам.

Отупевшие от тяжкой работы и мытарств дочери Белого народа ни в раз сподобились поверить, будто по их души явились освободители. Жались, прятали глаза, теребили драные тряпки, служившие им рубахами. Перунка, понятное дело, не собирался торчать тут лишка без надобности, а потому головы полонянок стали прочищаться с полезной для дела быстротой. Степнячки же без зазрения совести принялись шарить по домам, откуда понеслись все те же бабьи вопли — у хозяек от покражи их барахла тоже что-то там прочистилось в башке. Видать, пытались отстоять свое кровное, но у вырвавшихся из полона степнячек шибко-то не забалуешь. Драговит с мужиками даже не полез любопытствовать: остался ли после их поборов в домах, кто живой, или нет? По всему в этом аиле было видать, что на соли его хозяева наживались знатно. Хотя сами-то ее сроду не копали. Вот Зеля, Кротка да Айрул и порешили, что задолжали они своим рабам немало. Двенадцать баб, десяток девок и пять детей засунули в три отменных повозки, забросали одежей, дабы приоделись дорогой, да еды насовали, что нашлось готового. Это у ткачей многие бабы остались, ибо жизнь у них была доброй, а тут о том даже не поминали — тут жизни для них не было.

Дале Сэбэ, не желавший без нужды мозолить сородичам глаза и дожидавшийся в обозе подале от аила, повел бога к добытчикам соли. Если в аиле прикончили всего троих мужиков, бросившихся на степнячек, то тут Перунка забрал жизни более двух десятков сакха: воинов и надзирающих за рабами местных соледобытчиков. Не враз, конечно, а по мере надобности для облегчения страданий полоняников. Из двух же десятков мужиков тут гнули спину восемнадцать светловолосых и четверо каких-то степняков. Последних Перунка усыпил — мужики, изъеденные язвами, высохшие, выдубленные от соли, доживали свое время в мире Яви. А вот славны обретались здесь не так давно. Духом не оскудели, хоть руки да ноги изъязвлены, а на головах да в бородах, покрытых изморозью соли, колтуны. Их набили в три пригнанных повозки вместе с тем, что сняли с тел их мучителей. Всего из этого аила увели девять повозок, забив три остатние заготовленной для отправки солью. Взбешенный тем, что узрел, Рагвит все оглядывался в седле. Все порывался пожечь проклятый аил до основания, но Драговит не дозволил.