Привет, заяц

— Ты же сам начал.

— Я? Ты же тут про писанину свою начал рассказывать. Хочешь, чтобы я тебя похвалил? Молодец, хвалю. Чего ещё?

Он весь вдруг насупился, набросился на меня, как волчица, отчаянно защищавшая своё потомство.

— Про то самое писал, — он сказал мне. — Я тебе на рынке тогда рассказывал.

Мой виноватый взгляд застыл на его лице. Дурак, сразу-то не мог догадаться! Нет же, надо было мне больную мозоль ковырять.

— Извини, — я тихо сказал ему. — Я понял.

— Понял он… — проворчал Витька, швырнул на тарелку остатки недоеденной шаурмы и вытер морду салфеткой. — Согрелся?

Я кивнул.

— Давай, пошли.

***

Витькина пушистая шапка переливалась в свете магазинных и аптечных вывесок. Густой туман от его сигареты зажигался самыми разными цветами и растворялся в сухом морозном воздухе.

Всем нутром ощущалось его тяжёлое молчание. Обиделся на мою глупость и длиннющий язык. Любой бы обиделся. Какой же дурак я всё-таки.

Всё шёл и думал, как же перед ним извиниться, как же дать ему понять, что я ни в коем случае не хотел его расстраивать и по-крысиному пролезать в самые потаённые уголки его души? Он шагал рядом и больше не смотрел на меня улыбчивой украдкой, с доброй хитрецой в зелёных глазах, не хлопал меня лишний раз по плечу.

Нет.

Совсем на меня рассердился. Мы уже с ним и не гуляли как будто.

Точно. Он до дома меня провожал. За плохое моё поведение. Вот и нагулялись. Какой же я дурак всё-таки.

Ушастый тупой бандит.

— Погоди, — он холодно сказал мне. — В магаз зайдём.

Мы с ним зашли в круглосуточный магазин. Витька остановился на скользком грязном полу посреди спящих рядов, и стал искать что-то взглядом. Потом вдруг двинулся в сторону молочного отдела, а я хвостиком за ним. Я замер перед полкой с кефирами и сметаной, стал его ждать, а он пролетел мимо и зашагал дальше вглубь торгового зала. Дошёл до рядов с лапшой быстрого приготовления и так там и застыл.

Спросил меня:

— Какую будешь?

— Я? Не понял.

— Зелёную, красную? Вкус какой?

Совсем меня ошарашил.

Я щёлкнул пальцами по пластиковому чану с лапшой и сказал:

— Не знаю я. А зачем? Где есть-то будем?

— Думал нам в подъезд взять, погреемся немножко. Ты же мёрзнешь.

— А вода?

Он хлопнул по рюкзаку, отчего тот еле слышно булькнул. Точно. Он же попросил продавца в шаурмечной набрать в термос кипятка. Как всё продумал, молодец.

Я схватил с полки красную лапшу, вручил ему и глянул на него жалобными глазёнками. Ничего мне не ответил, стрельнул короткой улыбкой и взял с полки зелёную миску.

По дороге на кассу Витька схватил со стойки с овощами грязную сухую морковь и бросил её вместе с лапшой на ленту. Кассирши нигде не видать, куда-то ушла, или, может, заснула.

Я повертел в руках морковку и спросил его:

— А это зачем?

— Ты же заяц, — ответил Витька.

— Как это заяц? Какой я тебе ещё заяц?

— А кто ещё? На уши то свои посмотри, вон.

Взял и щёлкнул меня холодным мозолистым пальцем по правому уху.

— Ай! — я чуть взвизгнул и схватился за мочку. — Больно как, ты чего?

— Заяц ты, заяц. Понял?

— Ничего себе. Первый день, точнее… первую ночь только ещё гуляем, и на тебе. Заяц. Правда, что ли? Уже заяц?

— Ну если я так говорю, значит, заяц, — он засмеялся и помотал головой. — Спорить будешь со мной, да?

— Не буду.

Какая же красивая улыбка была у него на лице. В жизни такую не видел. Такая родная, домашняя, добрая. Весь лёд обиды между нами вмиг растопила.

На улице уже дышалось свободней, спокойней. Мороз уже так не жёгся, а приятно щипал щёки холодными пальцами. Главное, что Витька больше на меня не дулся из-за дурацких вопросов про это его письмо.

— Пошли посидим в подъезде? — он вдруг предложил мне.

— Ключ-вездеход с собой?

— С собой, с собой. Есть тут один более-менее приличный.

— Веди, чего я тебе ещё скажу? Я в подъездах особо не разбираюсь.

— Конечно, — он потрепал меня по голове в тугой зимней шапке. — Ты же у нас калифорнийский мальчик. У вас там подъездов то и нет, да ведь?

— Не-а. Нету.

***

Весь дом смолк до самого утра. Мы с Витькой растворились в его тишине. Шептались с ним и смеялись, как дураки, над всякой ерундой, не могли и шага сделать, чтобы не подавиться непонятно откуда взявшимся весельем. Потом сами себя одёргивали, прикладывали к губам указательные пальцы, шипели друг на друга, а смешинка всё никуда не уходила и своими острыми клыками только сильнее впивалась в наши несчастные головы.

Я прошептал ему: