Привет, заяц

— Счастливы вместе смотрел? — спросил я.

— Ой, давно, когда по телику показывали, смотрел. А что?

— Помнишь там была Светка Букина? Всё шутили над ней, какая она тупая.

— Ну? И чего?

— Да там в одной серии, — я подавился смешинкой и тихонько прокашлялся. — Там в одной серии, короче, она думала, что чипсы делают из картошки, которую кладут на рельсы. Понял, да?

— Нет, — он непонимающе хлопнул глазами и помотал головой. — Не понял. Погоди, она типа думала, что поезд проезжается по картошке, давит её, и, типа так получаются чипсы? Правильно?

— Да, да! — вся моя грудина заполнилась дурным громким смехом. — Тупица какая, да?

— Мгм… Это тебя с этой шутки, значит, так прёт?

Я махнул рукой в его сторону и проворчал:

— Всё, ладно. Не буду тебе больше ничего такого рассказывать.

— Да рассказывай ты, рассказывай. Постарайся только, чтобы смешно было.

— А мне вот смешно.

— Ну и слава тебе господи. Смейся, кто ж тебе не даёт?

Мимо нас лениво проползла металлическая гусеница состава. Она заглохла и презрительно плюнула в нашу сторону клубами пара из-под колёс. Я всё высматривал впереди вокзального сторожа, какой-нибудь техперсонал или даже полицейского. Почему-то всё думал, что до нас обязательно докопаются, спросят, чего это мы бродим среди ночи по станции?

Никого.

Сплошная тишина холодной ноябрьской ночи, ни души вокруг, лишь обледенелые вереницы металлических товарных вагонов, поезда, поезда и бесконечные, сверкающие в свете софитов чёрные ленточки железной дороги.

Витька достал из внутреннего кармана пустую пачку сигарет, потряс её, выронил оттуда две малюсенькие табачные крошки и проворчал:

— Бляха. У тебя не будет?

Я с важным видом засунул руки в карманы и хитро улыбнулся:

— Нет.

Он смял коробку и швырнул её в мусорный бак.

— Давно куришь? — я поинтересовался у него.

— А чего тебе?

— Да ладно, скажи уж. Давно?

Он призадумался и ответил:

— Не знаю, лет с двенадцати, может.

— Ну ты даёшь. Леща от родителей получал?

— Получал.

Он вдруг заметил на моём лице странную довольную улыбку и занервничал:

— Чего ты лыбишься, а? Не будешь тут курить с такой-то жизнью, ага. У нас в

кубрике все пыхтят. Ну, почти все.

— Вам бегать-то из-за этого не трудно?

— Пока нет. Молодые ещё… Ларёк или магаз если увидишь, скажи, ладно?

Я молча кивнул. Впереди из снежной дымки вдали выплывала решётчатая полусфера исполинского вагонного ангара. Поезда не спеша заползали в его беззубый рот, надрывно свистели и мигали красными огоньками в голубовато-зелёном тумане. А дым, непонятный разноцветный пар, всё клубился над станцией, сбивался в невесомые прозрачные облака, застилал своей пушистостью небо и окрашивал его в цвета зелёных и синих вокзальных софитов.

— Погоди, как ты сказал? — я уточнил у него. — Где у вас там все пыхтят? В кубрике?

— В кубрике, да, — ответил Витька и поправил на голове пушистую шапку. — Что, слова такого не слышал?

— Нет, не слышал. А что это такое?

— Ну как что, Тёмыч? Казарма это. Где спим, ночуем, жрём, срём. Кадетство смотрел?

— Так, мельком. Ранетки мне больше нравились.

— Господи, боже ж ты мой, — он тихонечко цокнул и тяжело вздохнул. — Там всё время показывали, как они спят, где у них кровати с тумбочками стоят. Помнишь?

— Помню.

— Вот. Это и есть кубрик.

— Я думал, это казарма. А, я понял. Это ваш внутряковый сленг какой-то, да?

— Да, да, сленг. Иди давай, шагай, а то на пути ещё свалишься.

В двухэтажном здании, обшитом пошарпанными пластиковыми панелями, в окне вдруг погас одинокий огонёк: последний обитатель станции покидал это ледяное, провонявшее насквозь креозотом пепелище бесконечных рельсов и шпал. Одних нас оставил шататься в снежном тумане среди красных огней на железных столбах.

Витька сказал мне:

— Нет, у вас же реально на студии все курят, как черти. И бухают. А ты-то чего не куришь?

— Не знаю. Жду, когда ты научишь.

— До ларька дойдём, обязательно научу.

Белые снежные искорки, словно безмозглые мошки, сбивались в стайки в хаотичном танце вокруг вокзальных софитов, тянулись к земле и надоедливо прилипали к нашим лицам. Красно-серые составы с яркими фонарями на лбу неспешно проплывали под сводами прямоугольных станционных арок, задевая рогами искрящиеся паутинки контактных линий.