Привет, заяц

— Говори, раз уж начал.

— Сказал ей… Ты чё, сука старая, мне на ногу наступила?

Он засмеялся.

— Не верю. Ты и в шесть лет вот так ругался, как сапожник? Нет. Врёшь?

— Не вру. Хочешь, у деда потом спроси. Если вы с ним увидитесь.

— Смотри, я ведь спрошу. А если это правда… Как тебе не стыдно? Баб

ушка бедная, а ты с ней так?

— Шесть лет, Вить. Шесть. Что я тогда понимал?

— Понимал, понимал, — Витька нарочно задел меня плечом. — Где-то же такие слова говорить научился? Значит, понимал.

— От деда и научился.

Он пролистал фотографии с нашей с бабушкой поездки в Адлер, когда мне было семь лет, где я в розовой футболке с Микки Маусом стоял с ней на фоне облезлых высохших пальм недалеко от крытого рынка с убогими позолоченными львами в самом центре облупившегося фонтана. Перевернул страницу и посмеялся над моей наглой трёхлетней мордой верхом на нашем чёрном, как сажа, ротвейлере по имени Юта.

— Юта? — Витька переспросил меня. — Типа, как штат?

— Наверно. Дед так назвал. Мама её очень любила. Но пришлось отдать, когда мне было три годика. У меня какие-то приступы начались, аллергия или чёрт знает что ещё. Задыхался, увозили на скорой. Жалко так её. Дед говорит, я её очень любил, и она меня тоже, любила. Катался на ней верхом всё время, пакет ей на голову надевал, а она такая была спокойная, всё терпела.

— Да, я вижу, — он ткнул пальцем в фотографию, где Ютины глаза светились двумя яркими янтарными камешками в полумраке нашей комнаты.

— Я не знаю только, почему, но, когда мне было лет пять, мне снились кошмары, и не один раз, где ко мне в комнату с балкона заходит такой чёрный-чёрный и страшный человек-волк или человек-собака и говорит мне, «Меня зовут Мосол, я тебя сейчас съем». И потом берёт меня и начинает жрать.

Витька еле сдержался, чтобы не засмеяться. Если бы не спящие бабушка с дедушкой, заржал бы громче, чем в подъезде.

— Нет, я серьёзно. Как будто, знаешь, я всё понимал в детстве, что отдали её из-за меня, и вот это чувство вины как-то прокралось в мою психику. Не знаю, конечно, насколько это вообще возможно.

Он чуть отдышался и спросил меня:

— А тебя этот, как его, Мосол, да? Этот Мосол тебя прямо съел в твоём кошмаре?

— Да, и не раз. Последний раз снилось, что положил меня на живот, воткнул мне в спину гигантскую трубочку и начал высасывать из меня кровь, так прямо громко хлюпал, до сих пор в ушах этот звук.

Он совсем над собой контроль потерял, весь покраснел и уткнулся лицом в подушку. Дёргался в смешливых припадках, пару раз даже негромко пискнул в попытках сдержать свой приступ.

Он вытащил свою красную морду из подушки, посмотрел на меня и прошептал:

— Ты же велел не смеяться, а сам сидишь и такие мне вещи рассказываешь!

— Ну хватит, чего ты?

— Ладно, ты только на ночь об этом много не думай, а то опять приснится тебе впервые за тринадцать лет. Возвращение Мосла.

Я пролистнул альбом. На диван вывалилась квадратная фотокарточка. Старая, почти уже выцветшая, едва ли что можно на ней разглядеть.

— О, у тебя и такие есть, — сказал Витька и схватил фотографию. — Я ещё в детстве такой фотоаппарат себе всё хотел. Чтобы фоткать и сразу печатать. Как уж он называется?

— Полароид?

— Да, да, точно. Всё у родителей клянчил, а он дорогой такой, бляха. Сейчас, наверно, уже дешевле, но раньше вот дорогой был. Круто было бы, да? Я бы тебя сейчас щёлкнул, мордёну твою кудрявую.

Ничего ему не ответил, молча перелистнул альбом. На фотографии мужик в чёрном свитере. Глаза пустые, волосы чуть кудрявые, тёмные. Не худой, и не толстый, немножко упитанный. Стоит одиноко посреди снимка, а вокруг пустота – жёлтые стены бурьяна и небесная твердь над башкой.

— А это кто? — спросил Витька. — Солидный такой мужичок.

В голове напустили тумана. Язык превратился в свинец. Затвердел. Онемел.

— Тёмыч? — он всё не унимался. — Кто такой, говорю?

— А ты догадайся.

— Понятно.

Он провёл пальцем по фотографии и посмотрел на меня. Потом опять глянул на снимок. Сравнивал.

— Похож, — Витька одобрительно закивал. — А у тебя от отца кроме порнухи ничего не осталось?

— Прекрати. Он же умер, зачем так говоришь?

— Я так уж, в шутку. Не осталось?

— Осталось.

— Покажешь?

Я помотал головой:

— Нет. Там ничего интересного, мелочи всякие.

— Так мелочи – это интересно. Крупности то кому нужны? В мелочах всегда всё самое интересное.

Я громко вздохнул:

— Вить. Всё, сказал же тебе. Нет. Потом, может быть, как-нибудь.

Он замолчал и будто задумался. Обиделся? Пёс его знает. Главное, что замолчал. Я пролистнул альбом и заулыбался. Старая фотография, где я сидел с недовольным лицом перед тарелкой с супом и подпирал рукой лоб, корчил морду, всем видом показывал, как я не хотел его есть.