Продавщица. Галя, у нас перемена!

— Он где-то в театре служит? — спросила я на ухо у Али, которая, как завороженная, наблюдала за своим возлюбленным.

— Служит, но не в театре, — шепотом ответила она и,приложив палец ко рту, сказала мне: — Я не могу тебе всего сказать. Ты лучше слушай. Володя — просто гений. Так, как он, никто не поет. Он — восхитительный, талантливый, яркий, неподражаемый…

Я с легким сочувствием посмотрела на новую приятельницу. Диагноз ясен. Этой болезнью раз в жизни страдала каждая девушка. И называется он просто — влюбленность. Объект любви становится в глазах влюбленного просто идеалом, ему приписывают все мыслимые и немыслимые положительные качества, его заслуги преувеличивают.

По мне, так лучший исход событий — это когда болезнь проходит через три дня, максимум — через неделю, как обычная легкая простуда. А то может случиться так, что, не подумав, выскочишь замуж в период, когда у тебя бабочки в животе… А когда начнешь вместе жить, внезапно выяснится, что возлюбленный не только поет оперные арии, а еще громко храпит и требует вкусные завтраки, глаженые простыни и чистые носки. Алечке я, естественно, об этом рассказывать не стала. Просто молча наблюдала, как она, в умилении сложив руки на груди, слушает пение Володи.

— Устал, — объявил солист, закончив петь романс «Не искушай меня без нужды». — Как насчет потанцевать? У нас приемник есть, новый, семьдесят три рубля отдал, шутка ли сказать… — И он указал на приемник «Спидола», стоящий на столе. Кажется, их начали выпускать только в шестидесятых. По меньшей мере, во время своего первого путешествия в СССР я таких приемников не видела. — На днях купил, Алечку хотел порадовать…

— Ого! — удивился Николай. — Здорово! Откуда деньги? Тебя же вроде в театр не взяли…

— Взяли — не взяли, тебе какая разница? — перешел к привычному слегка недовольному тону Володя. — Главное, что нам есть под что танцевать, да? — и он, включив приемник и поймав нужную волну, лихо закружил в танце счастливую Алю.

Николай галантно протянул мне руку, и мы присоединились к танцующей паре…

* * *

Дома я оказалась уже далеко за полночь. Своему новому знакомому я позволила проводить себя до двери. Как истинный интеллигент, он не стал напрашиваться на чай, галантно поцеловал мне руку на прощание и растворился в темноте.

В большой коммунальной квартире было темно и тихо. Наскоро приняв душ и стараясь ничем не греметь, чтобы не разбудить других обитателей квартиры, я вернулась в комнату и, уже засыпая, вспомнила, что у меня есть одна важная и до сих пор не решенная проблема.

Глава 13

Следующая неделя пролетели, как одно мгновение. Как ни странно, у меня довольно неплохо получилось вжиться в роль учительницы русского языка и литературы, работающей в обычной советской школе. Нет, конечно, руки-ноги у меня еще предательски дрожали, когда в очередной раз нужно было входить в класс перед началом урока, но с каждым разом — все меньше. Как говорится, глаза боятся, руки делают. Даже глаз, который поначалу дергался от ужаса, пришел в норму, и ноги были уже не такими ватными. Да и ребята оказались не такими уж «трудновоспитуемыми», как о них отзывалась наша завуч Наталья Дмитриевна. Обычные дети в период пубертата, слабо понимающие, что с ними происходит, и как им выжить в огромном жестоком мире. Шумели, галдели и даже иногда дрались — все, как у всех школьников, и в шестидесятых, восьмидесятых, двухтысячных… Пришлось пару раз прикрикнуть и даже присвистнуть, чтобы их успокоить.

Даже с проверкой домашних заданий я справлялась, периодически, правда, сверяясь со словарем Ожегова. А еще, порывшись в столе в учительской, который руководство школы щедро выделило настоящей Дарье Ивановне, я обнаружила нужную находку — программу на целый учебный год. Так и пошли мы с ребятами по программе, утвержденной Министерством Просвещения РСФСР: прочли «Героя нашего времени» Лермонтова, «Капитанскую дочку» Пушкина, «Ревизора», «Мертвые души» Гоголя… Судя по тому, что из школы меня пока не выперли, учить детей меня вроде бы получалось неплохо…

Также мне безумно интересно было вживую увидеть школьные атрибуты тех годов, например — простенькие тетрадки московской фирмы «Восход» без рисунков и надписей, на обратной стороне которых были напечатаны правила поведения октябрят, таблица умножения или, на худой конец, слова песен: «Взвейтесь кострами, синие ночи», «День победы», «Орленок»… Полей в тетрадках, кстати, почему-то не было: их нужно было чертить самим, причем обязательно красным карандашом, а не ручкой.

Правила октябрят, кстати, выглядели так:

— Октябрята — будущие пионеры,

— Октябрята — прилежные ребята, хорошо учатся, любят школу, уважают старших.

— Октябрята — честные и правдивые ребята.

— Октябрята — дружные ребята, читают и рисуют, играют и поют, весело живут.

— Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут.

В общем, все ясно: октябренок — будущий пионер. А пионер — будущий комсомолец и, как известно — всем ребятам пример.

Невероятные впечатления я испытала, вновь попробовав написать хотя бы пару строк обычными чернилами. Заляпала не только парту, но и руки, и платье, благо, получилось быстренько застирать. Я, по правде говоря, и шариковую-то ручку в руках держала лет пять-семь назад — давно уже привыкла печатать на компьютере. Даже список продуктов, которые нужно купить, я обычно печатаю на компе и фотографирую на телефон. А тут — целая наука.

Клякс на партах, по правде говоря, и без моего участия было море. Ни одной парты без клякс я так и не увидела. Ученики ставили их постоянно. Каким бы ты аккуратистом-эквилибристом школьник ни был, избежать клякс на парте или в тетрадке было практически невозможно, несмотря на то, что палочки с пером уже заменили на автоматические чернильные ручки с пипетками. Тогдашним школьникам, надо сказать, не очень повезло: шариковыми ручками Министерство образования СССР разрешило пользоваться лишь в конце семидесятых годов. Эти времена я не застала, так как в школу пошла только в начале восьмидесятых, однако, думаю, что тогда ребятня, которой дозволили наконец писать шариковыми ручками, шумно выдохнула с облегчением.

С коллегами у меня тоже получилось найти общий язык. С Катериной Михайловной мы особо сдружились и пару раз в неделю чаевничали в учительской и потихоньку уничтожали запасы мандаринового ликера. Она делилась со мной бесценными сведениями о работе учителя и давала дельные советы, а я, в свою очередь, исправно помогала ей доносить до дома тяжеленные сумки с тетрадями. Бывшая фронтовичка не жаловалась, но я видела, как периодически у нее сильно опухала нога. На вопрос, что же такое с ней случилось, Катерина Михайловна отшучивалась, в который раз рассказывая про наезд немецкого танка. Уж не знаю, правда это была или нет, но я отчаянно сочувствовала коллеге. Что значит иметь больные ноги, я знала непонаслышке: за три десятилетия почти стоячей работы в магазине продавщица Галочка получила массу проблем со здоровьем. Словами не передать, как я радовалась каждый день, просыпаясь сейчас по утрам и наблюдая свои идеально ровные белые ножки без единого признака целлюлита и проступающих сосудистых сеточек.

В школьной столовой кормили на удивление вполне прилично, по меньшей мере, котлеты были вполне съедобными. Особым шиком у школьников почему-то считалось набрать там хлеба, посыпав его солью, и поедать его во время прогулок в школьном дворике или на подоконнике в школе. Дня не проходило, чтобы я не встречала пионера или октябренка, в задумчивости сидящего у окна и жующего такой «бутерброд». Помнится, в детстве я тоже так делала, только для пущего вкуса поливала подсоленный хлеб подсолнечным маслом.