Продавщица. Галя, у нас перемена!

— А мой-то портрет можно себе оставить?

— Ага, — облегченно выдохнул Сережка, явно не предполагавший, что рисунок мне понравится. — Пожалуйста, вот, держите.

Да уж, «бабское дело»… Айвазовский, Левитан, Шишкин, Репин и другие, очевидно, тоже были бабами в представлении Сережиного отчима. Нет, с таким талантом к рисованию Сережке определенно нечего делать на заводе. Пусть заканчивает школу, поступает в художественное училище. А может, и в Суриковский институт поступит, с его-то способностями…

Я разгладила перед собой на парте рисунок, который успела вырвать у юного художника, и задумалась. Значит, если вариант идти работать пока не рассматривается, у незадачливого карманника есть один выход — отыграться. А для этого мне нужна была помощь еще одного человека. Надо было срочно спасать рядового Райна… то есть пионера Лютикова. И это значило, что сегодня я тоже приду домой поздно.

— Пойдем, — решительно сказала я. — Одевайся. Подожди меня на улице, а мне кое-куда позвонить надо. Попробую тебе помочь.

* * *

— Привет! — Николай обрадованно подошел ко мне сразу же, как только я открыла дверь школы. Правда, он несколько удивился, увидев, что вслед за мной плетется Сережа. — Звонила? Что у тебя за дело такое срочное нарисовалось, посвятишь? Ты меня по телефону прямо заинтриговала. Куда сегодня пойдем? В кино, в оперетту? А может быть, в кафе «Молодежное»? У меня там, кстати, знакомый есть, организует нам столик без вопросов.

В культовое кафе «Молодежное», о котором я слышала столько раз, мне, конечно же, сходить очень хотелось, тем более что в прошлый раз, когда я попала в СССР, оно еще не открылось — тогда на дворе стояла осень 1956 года. Это кафе начало свою работу только в 1961 году и мгновенно стало Меккой для отечественных джазменов и джазфанов. Но, как говорится, первым делом самолеты… Успею еще туда сходить.

— Коля, тут, в общем, дело такое… Без тебя не обойтись.

— Я весь внимание, — посерьезнел Николай, вопросительно глядя на Сережку Лютикова, который стоял поодаль, ничего не понимая, но не решаясь перечить учительнице.

— Я даже не знаю, как сказать…

— Скажи как есть, — тепло сказал Коля и мягко взял мою руку. — Я пойму.

Я осторожно, стараясь не обидеть парня, высвободила руку и, чувствуя себя героиней книги Валентина Распутина «Уроки французского», сказала:

— Нужно одного юношу научить в карты играть. Вот. Помнишь, вы с Володей тогда резались? Если бы на деньги играли, он бы у тебя, наверное, рублей сто выиграл, не меньше… Или даже целую тысячу!

Брови Николая удивленно поползли вверх.

— Дарья, ты меня не разыгрываешь? Ты правда хочешь потратить вечер на то, чтобы обучать юного строителя коммунизма шулерству у Вольдемара? Я понимаю еще, если бы ты уроки вокала попросила!

— Не шулерству, а настоящей, качественной карточной игре, — уточнила я. — Так что, поможешь? — и я, опустив некоторые подробности, рассказала Николаю суть проблемы. — Парень в карты проигрался местной шпане. А возвращать долг нечем. Пойти работать — не вариант. Не вернет — его шпынять будут, а то, чего доброго, и покалечат. Значит, нужно сделать так, чтобы он не просто отыгрался, но и чтобы некий Гвоздь впредь раз и навсегда зарекся садиться с ним за карточный стол.

— Ладно, — вздохнул Николай. — Не знаю, зачем тебе это нужно, но, кажется, для тебя это важно. А ради тебя я готов на все. Пошли. Но если сама когда-нибудь сядешь играть, то учти, Дарья: карточный долг — дело чести!

Глава 14

До квартиры, где жили Володя с Алей, мы добрались довольно быстро. При чужом парне Николай, видимо, постеснялся брать меня под руку, поэтому я просто шла с ним рядом. Ухажер, конечно, был расстроен тем, что у нас не получится пообщаться наедине, но виду не подавал и бодро вышагивал вперед, о чем-то беседуя с юным карманником. С Сережкой Николай быстро нашел общий язык: выяснилось, что оба они любят рисовать, а мама Коли работает художником-оформителем в театре. Сережка, идущий рядом, пока совершенно не понимал, куда мы идем, но, кажется, сообразил, что ничего плохого ему не грозит, и успокоился. Уши его перестали предательски алеть, и он семенил за нами, охотно поддерживая разговор с Николаем о том о сем. Я же, в свою очередь, делала вид, что просто иду рядом, а сама внимательно слушала, о чем говорят мужчины.

Так понемногу я выудила чуть побольше информации о своем новом ухажере. Кстати, выяснилось, что я не ошиблась, изначально предположилв, что Николай из семьи интеллигенции: оба его родителя работали в крупном столичном театре. Более того, отец, ни много ни мало, был известным режиссером, который поставил множество спектаклей. Сам Николай не пошел по протоптанной дорожке, хотя благодаря связям мог поступить и в «Щепку», и во МХТ, а предпочел заниматься музыкой, которую с детства любил еще больше, чем рисование. Поэтому Николай, отслужив два года в рядах Советской Армии на Дальнем Востоке, вернулся в Москву, поступил в консерваторию и потом пошел работать в столичный театр.

Определять, кто, что и откуда я научилась давно, благодаря своей более опытной подружке. Глаз на советских мужчин у меня еще с прошлого раза был наметан. Деловая и практичная Лида, которая любила временами поучить жизни меня и Веру, считая нас обеих кем-то вроде младших сестер, научила меня безошибочно отличать рабочих заводских парней от интеллигентов, а приезжих лимитчиков — от москвичей.

— Московских парней-интеллигентов издалека видно, — вещала Лида, елозя мокрым платьем по стиральной доске, поставленной в таз. — Ботинки у них начищенные, рубашки — отглаженные, накрахмаленные.

— А те, кто в общежитии живут, что, разве не могут сами себе рубашку постирать да погладить? — недоуменно спросила я.

— Ты, Дашка, все мимо ушей пропускаешь, — беззлобно попеняла мне подруженция. — Стирают, конечно, раз в неделю или две. Отбеливать да крахмалить им некогда. Побултыхали в тазу, отжали да повесили. Сама не видишь, что ли, какие воротники у них серые да засаленные? И майки заношенные. Я тебе давно еще говорила: по мужику сразу видно, один он живет или нет. Москвичи как сыр в масле катаются: отцы им деньги на одежду дают, матери за ней следят. Работа у них непыльная, у станка не стоят, поэтому в удовольствие занимаются домашними делами. Когда эти парни женятся, за их внешним видом начинают следить жены. Жили бы они одни — давно бы коней двинули.

Волей-неволей мне пришлось согласиться с Лидой. Нет, конечно, не стоит всех чесать под одну гребенку: есть и хозяйственные, и очень чистоплотные, и вполне себе самостоятельные мужчины. И вообще все люди разные. Я не склонна делить бытовые хлопоты на мужские и женские. Моя подруга Иришка, например, за двадцать лет замужества так ни разу и не подошла к плите. Точнее, подошла пару раз — во время медового месяца. Ее муж Игорь, попробовав яичницу со скорлупой, как ни странно, ни стал скандалить, а попросту начал готовить сам и очень в этом преуспел. Признаться, готовит Игорь просто виртуозно и получает от этого колоссальное удовольствие. При этом готовит он не какие нибудь макароны по-флотски, а блюда, ради приготовления которых надо заморочиться. Как ни приду к ним в гости, у них то фетуччини с пармезаном, то утка в яблоках, то какой-нибудь слоеный английский пирог. За границей я, конечно, еще не успела побывать, но почему-то абсолютно уверена: ни в одном ресторане мира не подают такой еды, которую готовит Иришкин Игорек.

Разумно рассудив, что к плите ей лучше не соваться, Иришка взяла на себя другие бытовые хлопоты. Выяснилось, что Игорек, мастерски орудующий огромными кухонными ножами и способный за полчаса разделать, выпотрошить и прокрутить в мясорубке кабана, а потом всего часа за три соорудить вкуснейшее блюдо, тающее во рту, и ничуть не устать, просто теряется, когда надо починить розетку, подключить стиралку или собрать шкаф. Поэтому всем этим в их семье занимается совершенно не пригодившаяся в кулинарном искусстве Иришка. А еще она отлично водит машину.