Продавщица. Галя, у нас перемена!

«Кое-что» было, конечно, домашним адресом. Куда мне идти сегодня вечером, я понятия не имела. За пару часов, что мы чаевничали, я, как ни старалась задавать всевозможные наводящие вопросы, так и не выпытала у своей новоиспеченной коллеги, где же я жила. Выведать удалось только, что двадцатипятилетняя Дарья Ивановна отучилась в педагогическом институте, поступив туда с третьего раза, а через какое-то время получила место преподавателя в школе, шефство над девятым «Б» и комнату в коммунальной квартире. Что ж, это прекрасно. В очереди в душ, конечно же, постоять придется, но это будет не одна душевая на целый этаж, как в моей прежней общаге в Марьино. И в комнате я буду одна! Кайф! Нет, конечно же, отдельная квартира, в которой жила пятидесятилетняя Галя-продавщица, еще лучше. Но то же Галя… А юная Даша, недавняя выпускница педвуза, просто радуется комнате, которую так щедро выделило ей государство.

Вот только где находится эта комната, в каком районе Москвы? Как мне туда добираться? А если и доберусь, то как попаду туда? В какой звонок звонить и сколько раз? Я совершенно не имела понятия. В детстве, когда я бегала в гости к подружкам, которые жили в коммунальных квартирах, я четко знала: Рите Копотниной, которая жила на 7-й Красноармейской, следует звонить трижды, Вале Карнауховой с улицы Ефимова — один звонок, Лиле Макаренко с Садовой — два и подольше, так как звонок был старенький и тихий, с первого раза могли и не услышать, что кто-то пришел. В огромных коммунальных квартирах, располагающихся в старом фонде, могло проживать и восемь, и десять, и больше семей.

У меня в душе даже зашевелились нехорошие подозрения: а вдруг Катерина Михайловна, служившая во время Великой Отечественной Войны разведчицей, давно уже раскусила меня и сейчас специально тянет время, ожидая прихода наряда сурового усталого участкового? Что я ему скажу? Интересно, какую статью Уголовного Кодекса РСФСР на меня повесят? «Незаконное перемещение во времени?». Может, сдадут в научно-исследовательский институт для опытов? Нет, спасибо, чур меня…

Я краем глаза посмотрела на свою новую знакомую. Она мыла кружки над фаянсовой раковиной, умудряясь держать ровную, королевскую осанку и напевая под нос: «Как-то утром на рассвете заглянул в соседний сад… » Прервав второй куплет, Катерина Михайловна указала мокрой рукой на стол в углу учительской, на котором царили прямо-таки хирургическая чистота и самый что ни на есть порядок.

— Так вот же он, Дашенька, — учительница вновь перешла на покровительственно-материнский тон и указала подбородком направо. Забавно, ведь по факту мы с ней были ровесниками, а она со мной общается, как с дочкой. Катерине Михайловне, как и мне (в прошлой жизни) уже исполнилось пятьдесят. Но знать ей об этом, конечно, не следовало. — Не видите, что ли? Я же Вам с Виталием Викентьевичем специально один стол на двоих выделила, пополам, чтобы, так сказать, была возможность наладить личный контакт. Берите и смотрите, чего меня спрашивать?

«Ну вот опять», — мрачно подумала я. — «Не успела катапультироваться сюда из двадцать первого века, как зашел разговор на матримониальные темы. Прямо как в прошлый раз, когда мы с Лидой и Верой гуляли по широкому проспекту, где со мной пытался завести знакомство заводской ловелас Юрец, и обсуждали, где и с кем лучше всего знакомиться».

Я взяла со стола большой классный журнал в коричневой обложке и бегло просмотрела. Титульный лист, дальше — списки учеников, предметы, аккуратные пятерки, «н», жирные двойки, похожие на лебедей… Новенькие, пахнущие типографской краской страницы. Конечно, ведь учебный год только начался… Нет, как назло, на последней странице не было ни адреса, ни телефона моего двойника Дарьи Ивановны. Что же делать? Пока Катерина Михайловна домывала кружки и вытряхивала старую заварку из чайничка в мусор, я, особо ни на что ни надеясь, открыла ящик стола и неожиданно обнаружила там новенький блокнот в черной кожаной обложке. Так-с, посмотрим. Телефоны поликлиники, школы, номер какого-то Васильева Н., обведенный в рамку красной ручкой, а на второй странице — адрес: Электрозаводская ул., дом такой-то, квартира такая-то… Может, рискнуть и поехать?

Хм, надеюсь, это то, что нужно, и приеду я к себе домой, а не на ночевку к таинственному Васильеву Н. Лиду-то я во время своего прошлого путешествия во времени еле-еле уговорила поехать на свидание тет-а-тет к своему возлюбленному Лео, иначе — Леньке, сынку высокопоставленного чиновника из министерства и любителю захомутать доверчивых девушек из провинции. Тогда мне кое-как удалось распутать петлю времени и изменить ход некоторых событий. Впрочем, как говорил обаятельный Леонид Каневский в передаче «Следствие вели», это совсем другая история…

Я попыталась восстановить в памяти схему метро 1956 года, какой я ее помнила из своего прошлого путешествия. Сейчас, конечно, уже 1963-й на дворе, и за это время, вероятно, построили еще несколько станций. Строительство метро в Москве шло, безусловно, не такими сумасшедшими темпами, как теперь, но, надо думать, парочку станций всякой достроили-то за пять лет), но уже существующие-то остались.

Значит, мы сейчас с Катериной Михайловной на западе Москвы, недалеко от метро «Сокол», где находится школа, в которой я работаю. Она живет неподалеку, в двадцати минутах ходьбы, на Балтийской улице, в новостройке, «хрущобе», многие из которых через несколько десятилетий будут сносить. Если щедрое советское государство выделило мне комнату в коммунальной квартире на Электрозаводской улице, то мне нужно ехать на одноименную станцию метро, на восток города. В этом районе я не бывала раньше, но слышала о нем. Общежитие, где мы делили комнату на троих с Лидой и Верой, находилось в Марьино, на выселках. Добираться туда было довольно долго. А вот мой тогдашний ухажер Ваня, который оказался представителем небезызывестной и очень популярной в пятидесятых молодежной субкультуры, жил в общежитии недалеко от станции метро «Сталинская», это следующая за «Электрозаводской» станция метро. Получается, мы с Катериной Михайловной (кстати, она почему-то величала себя именно «Катериной», а не "Екатериной) живем в разных концах города.

— Пойдемте, дорогая, — моя новая знакомая закончила исполнение хита про смуглянку-молдаванку, надела плащ и повязала красивый газовый шейный платок. Я еще раз восхитилась ее ухоженностью и манере с достоинством держать себя. Да и песню она исполняла звучным, грудным, хорошо поставленным голосом. Честно, не зная я, какой предмет преподает Катерина Михайловна, точно записала бы ее в учителя музыки. Вслед за коллегой я тоже надела плащ. Теперь уже точно было видно, что он — совсем не тот, в котором я попивала кофеек в Екатерининском садике рядом с Гостиным двором и надеялась провести вторую половину дня в гордом одиночестве. Ткань поплотнее, пожестче, не так сильно мнется, как на том моем плаще. И фасон другой — два глубоких кармана. На моем тогдашнем плащике были только карманы-обманки. Не далее как сегодня я, выходя из дома, чуть не выронила на землю ключи, пытаясь их положить в несуществующий карман. Кстати, о ключах — в кармане пальцы нащупали вместо привычной связки с тремя ключами (от входной двери, квартиры и почтового ящика) два тяжелых железных ключа. Надеюсь, домой попасть сумею.

Интересно, а выключила ли я утюг дома в Питере? А чайник? Хотя что переживать — чайник у меня электрический, отключается сам после кипячения, а утюгом я и вовсе не пользуюсь — ненавижу гладить вещи, поэтому покупаю исключительно те, которые не мнутся, благо дефицита в мире, где я жила до сегодняшнего дня, нет. А вот сейчас мне, кажется, снова придется «доставать» хорошие вещи.

Взяв обе одинаковых сумки — свою и Катерины Михайловны, я вышла вслед за ней на ступени парадного входа в школу. Даже не представляю, что было бы, если бы новоиспеченная знакомая их случайно не перепутала… Куда бы я пошла и что делала?

Уже стемнело. Дорожку к метро освещали только несколько тусклых фонарей. Было довольно прохладно. Я зябко поежилась в плаще.

— Мерзнете, Дашенька, — сочувственно покачала головой коллега, — а я Вам говорила: женское здоровье беречь надо. Кроме нас, о нас никто не позаботится. Молодая Вы, вот и не думаете о последствия такого безответственного отношения к себе. Вот посмотрите, — она показала на внушительный воротник своего толстого свитера, который она надела под плащ. — я всегда с собой на одну теплую вещь больше ношу. Пригодится — замечательно. Нет — ношу в сумке, своя ноша не тянет.

«Не тянет… — усмехнулась я мысленно, — но сумочку-то Вы свою мне любезно всучили под разговор, Катерина Михайловна». Ладно, ветеранам войны нужно помогать. Что-то, а про «на одну теплую вещь» больше я, как и многие питерцы, знаю издавна. И про зонт — тоже. Бывает так, что выйдешь из дома — а там плюс шесть, а к обеду — глядишь, и распогодилось. Возвращаешься вечером с работы — ливень.

Не спеша, вдыхая холодный осенний воздух, мы двинулись к дому учительницы. Я слушала бодрый рассказ Катерины Михайловны о переезде в новую квартиру. Она рассказывала, какие обои купила, как в журнале вычитала о самодельном советском изобретении, с помощью которого обычный пылесос можно было превратить в пульверизатор, какие красивые чеканки она повесит на стену и где «выкинули» бразильские апельсины… И уже во второй раз я порадовалась потрясающей возможности пообщаться с еще живой и вполне не старой свидетельницей страшных событий 1941–1945 гг. Почему-то уже не впервые в жизни я замечаю, что люди, пережившие войну, разруху, голод нередко сохраняют позитив и способны намного больше радоваться жизни, чем современные молодые. У меня вдруг защемило сердце при мысли о том, как в реальном мире мало осталось ветеранов войны…