Продавщица. Галя, у нас перемена!
Шрифт:
Егорка явно был не впервые в моей комнате и хорошо знал меня (то есть Дашу). Он уверенно прошагал к кровати, залез на нее, сбросив чешки, и доверительно сказал:
— Когда мы с Иркой поженимся, у нас такая же комната будет. Можно я одну шанежку возьму?
— Что? — изумилась я. Неужто это и был таинственный «секррет»?
— Можно возьму?
— Да конечно-конечно, — торопливо сказала я, протянув ему тарелку. — Сейчас чайник поставлю. Ты посиди пока тут. А на ком это ты жениться собрался?
Рассказы о детской влюбленности у меня никогда не вызывали насмешку, скорее, только умиляли и напоминали о том, какими искренними могут быть чувства людей друг к другу. Поэтому мне и в голову не пришло бы потешаться над намерениями будущего первоклассника.
— Так на Ире же, — как об уже давно решенном
На обращение на «ты» я ничуть не обиделась и строжить паренька не стала. Скорее всего, он воспринимал меня не как взрослого человека, а как старшую сестру. Что ж, я не против.
— Кольцо? — я чуть не выронила из рук на пол тарелку. Я, конечно, понимаю, что в семь лет предложения руки и сердца делаются более чем всерьез, но не настолько же… Предусмотрительно поставив ее на стол, я присела на стул рядышком и спросила: — А деньги у тебя откуда?
— Какие деньги? Я из проволоки сделал медной, во дворе нашел.
Теперь понятно… Да, как, оказывается, просто решаются все проблемы, когда тебе всего семь лет. А если честно, то какая разница, из чего сделано кольцо, если хочешь с человеком связать свою жизнь? Может быть, такие отношения — гораздо серьезнее, чем распространенное нынче «поживем лет семь, притремся, а потом задумаемся о семье»? Я быстренько скипятила чайник, заварила чай и с удовольствием начала слушать интеррресные секррреты, которые мне выбалтывал милый пацаненок, похожий на юного Володю, изображенного на октябрятской звездочке.
Старательно выговаривая свое раскатистое «р», Егорка поведал мне всю необходимую (и не очень) информацию об обитателях квартиры. Внимательно послушав его рассказ, под который он уплел целых пять шанежек, я порадовалась тому, какой ценный информатор нежданно-негаданно мне достался. Теперь и выпытывать у строгой Дарьи Никитичны ничего не придется. Все ясно, как на ладони.
В квартире, в которой щедрое советское государство выделило мне, как молодому специалисту, целую комнату, таких комнат было всего восемь. Именно «всего», потому питерские коммуналки, расположенные в старом фонде, в которых мне приходилось бывать, нередко насчитывали и по двенадцать-тринадцать комнат. Как в этих квартирах уживались сорок и более человек, ума не приложу. Так что можно считать, что мне еще повезло. Придется, конечно, постоять в очереди в туалет и душ, но мне не привыкать. В общежитии при заводе, в котором мне довелось пожить несколько месяцев, у нас было два туалета и один общий душ на семьдесят человек. Никакой приватности — просто заходишь в свой отсек без всякой двери или хотя бы ширмочки и моешься. А тут живут, наверное, не больше пятнадцати человек.
Спустя всего полчаса общения с милейшим юным соседом у меня в голове практически полностью уложилась вся основная информация об обитателях квартиры.
Помимо меня, Дарьи Никитичны и Егорки с мамой Анечкой, в квартире проживали еще человек десять. Еще лучше! Обычная малонаселенная коммуналка. Егоркина невеста Ира с мамой и папой — Всеволод и Екатерина (оба они были хорошими, работящими, спокойными людьми и трудились инженерами на заводе неподалеку) жили в самой дальней по коридору комнате. Сева в квартире был кем-то вроде домашнего мастера: бесплатно и с удовольствием чинил соседям телевизоры, радиоприемники и прочую технику. Его очень уважали и часто обращались за помощью. Это его голос я услышала из комнаты Дарьи Никитичны, когда впервые пришла в квартиру. Егоркиной невесте Ире было восемь лет, и она училась во втором классе. Помимо мамы, у Егорки имелся любящий заложить за воротник отчим, сродни моему бывшему сожителю Толику. Пить ему было совершенно нельзя: он был не из тех, которые могут, пригубив рюмочку, спокойно лечь спать. Егоркин отчим, употребив рюмку водки, тут же начинал пить, не просыхая, устраивал пьяные дебоши, попадал в вытрезвитель, получал выговоры на работе…
— А чего вы не уходите куда-нибудь? — поинтересовалась я, преисполнившись жалостью к худенькому пареньку с иссиня-черными волосами в мешковатой одежде, чем-то смахивающему на юного Гарри Поттера в пору, когда он еще жил у Дурслей и не получил
письмо с приглашением учиться в школе чародейства и волшебства «Хогвартс».— Некуда идти, — совершенно по-взрослому устало пожал плечами Егорка и поддернул чересчур длинные рукава заношенного свитера, в котором и я бы легко утонула. От этого мне стало еще больше его жалко. Ну не должны дети взрослеть так рано!
Еще в квартире проживал дядя Женя — поэт. Со слов Егорки, был он ну очень старым, «лет сорок, если не больше». На самом деле поэт работал дворником, но очень обижался, когда ему об этом напоминали, и всегда говорил, что в первую очередь он — поэт. Вживую мне с ним познакомиться пока не удалось, но я почему-то была уверена, что стихи его были сродни потугам раннего Толика, который любил писать про небо, воткнувшееся в левый глаз.
— Иниверситет он закончил, — увлекательно рассказывал Егорка с набитым ртом, — потом еще где-то учился. Потом должен был от кого-то что-то защищать, но у него не получилось, и стал поэтом. Теперь они с отчимом постоянно… ну, ты понимаешь.
Я кивнула, понимая, в общем-то, что тут не до смеха. Скорее всего, милый первоклассник имел в виду, что неудавшееся светило мировой литературы, закончив «иниверситет», поучилось в аспирантуре, должно было защищать кандидатскую диссертацию, но провалилось и с тех пор заливает горе алкоголем, а компанию ему периодически составляет Егоркин отчим. Уйти его матери некуда: о том, чтобы купить жилье, речи не идет, а денег, чтобы вступить в кооператив, у нее явно нет. Даже снять жилье легально не получится — в шестидесятых это все еще было запрещено. Вот и мыкается она, как и многие советские жены, с уже опостылевшим человеком, а ребенок с малых лет видит то, что ему не положено видеть (драки, пьянки и побои) и взрослеет раньше времени…
Впрочем, не все было совсем уж плохо. Хотя Сергей Довлатов в сборнике рассказов «Наши» довольно правдиво описал мироустройство большинства советских коммуналок: «Кастрюля, полная взаимного раздражения, стояла на медленном огне и тихо булькала…», основной состав населения квартиры, в которой мне посчастливилось бесплатно получить от государства комнату к своим двадцати пяти годам, состоял из вполне приличных людей, и жили обитатели довольно мирно и в суп друг другу не плевали.
Другая пара — Саша с Ритой, жившие по соседству с Дарьей Никитичной, были учеными и работали в научно-исследовательском институте. У них имелись сыновья-близнецы — Эдик и Игорь, учившиеся в в восьмом классе и, как и многие советские пацаны, страстно увлекающиеся футболом. К Егорке юные спортсмены, по его словам, относились покровительственно, не обижали его и даже один раз отбили на улице от какой-то шпаны, когда паренек один отправился в магазин за кефиром.
— Они меня мяч научили чеканить! — с восторгом сообщил Егорка. — Вот пойдем на улицу гулять, я тебе покажу. А Эдик в девятку с закрытыми глазами легко может попасть! А Игорь гирю раз… сто поднять может!
— Пойдем как-нибудь, — охотно согласилась я. А почему бы, собственно, и нет? Надо же познакомиться и с другими обитателями. Что такое «девятка», я не имела совершенно никакого представления. Вот Вера, наверное, сейчас рассказала бы. Не зря же она в свое время окрутила целую звезду советского футбола — Игоря Нетто.
Справа от моей комнаты, как мне охотно сообщил болтливый Егорка, жил студент Владик с мамой, трудившейся, как и я, учительницей в школе.
— Влад клево танцует, — рассказывал мне сосед… — У него еще ботинки такие…модные. Я когда вырасту, себе такие же куплю.
Ага, значит, незнакомый пока мне Влад — это и есть стиляга, чьи ботинки я увидела в коридоре. Что ж, значит, правду говорил мне Ваня: обвинения в адрес представителей этой субкультуры были безосновательными. Многие стиляги вовсе не были бездельниками: они или работали, или учились. А кто-то успешно совмещал и то, и другое. Вот и Влад, по словам Егорки, исправно ходит в «иниверситет» на пары, а танцует в свободное от лекций время. Скорее всего, он, как и герой фильма Тодоровского «Стиляги», по ночам разгружает вагоны и таскает мешки, чтобы прикупить себе модный шмот. Только вот вряд ли милый малыш купит себе подобную обувь, когда подрастет. Когда он станет студентом, на дворе уже будут семидесятые годы, и «стиляг» заменят другие субкультуры.