Прошедшие войны

— Кесирт! — чуть громче произнес он.

Что-то в кустах шевельнулось, вновь замерло.

— Кесирт! — уже громко крикнул он, и вновь молчание.

Тогда не выдержал и заорал в полный голос:

— Кесирт!

«Кесирт, Кесирт, — Ирт, — Ирт» — разнеслось долгое эхо по горам.

Где-то рядом завыли волки, в селе жалобно залаяли собаки. О чем-то загадочно, лениво шептал старый родник.

Цанка сел на траву, обхватил руками колени, о чем-то думал, спина его судорожно дергалась — видимо, плакал. Он провел рукой по лысеющей голове, посмотрел вокруг.

— Кесирт, выходи, покажись, хоть на мгновение… Ты, видимо, не узнала меня… Да я постарел, поседел, полысел. Многое пережил, но я тот же Цанка, твой Цанка… Это я, выходи… Ке-си-рт, — крикнул он и упал в высокую густую траву.

Пред его влажным взором открылось необъятное звездное небо. Долго любовался им Цанка. «Удивительное дело, и на Колыме, и в Индийском океане, и здесь на Кавказе это ночное небо одинаково… Как разнообразен мир на грешной земле, и как однообразно это вечное небо… Это говорит только об одном, что где бы ты не был, жить надо по одному, по-человечески, несмотря на окружающую действительность и реальность… Однако в мире столько противоположных сил, столько соблазна, интереса и слепого азарта, что тяжело удержаться, тяжело оценить трезво реальность, дать четкое определение своим действиям и целям, и при этом не сослаться на объективные обстоятельства, типа большевизм, война, голод, холод, любовь… Последнее самое широкое по смыслу, и самое узкое по результату. Потому что относится это и к Родине, и к матери, и к детям, и так далее, даже к женщинам, а преломляясь через время и судьбы, отражается только в нас самих… Тяжело во всем этом разобраться и понять… Лучше не думать, а не думая можно жить?»

Так размышляя о разном, лежал он очень долго. Наконец все мысли устремились к Кесирт. Цанке показалось, что он явно осязает запах ее сильного, стройного тела, что она здесь, что она вот-вот ляжет рядом и так же, как и прежде, незаметно, по-кошачьи прильнет к нему, согреет тело, душу. В блаженстве он закрыл глаза, забылся, заснул. Сквозь сон он слышал, как умиротворенно пел родник давно знакомую мелодию счастья и покоя.

А перед рассветом на землю легла обильная роса, обдала она холодом тело Цанка, стало ему сыро, морозно. Съежился он весь, свернулся в калачик, было неуютно, противно, шум надвигающейся воды стал его преследовать, ворочался он в ужасе, хотел бежать, не мог, холодный пот выступил на лице и по всему худому телу, и в это время перед ним появился Бушман. Лысина физика отражала форфорито-зеленый цвет, очки блестели, во рту торчали всего четыре прогнивших зуба. Он смеялся с издевкой, манил к себе.

«Ну что, Цанка, добился своего, дополз до дома? И золотишко мое прихватил… Молодец! Умница!.. Я даже не ожидал от тебя такой прыти… Мечтал ты о своем Кавказе, о своем кладбище… Ну и что? Смерть везде одинакова… Думаешь, что тебе повезло?.. Ничуть… Еще не раз пожалеешь… Лучше бы со мной был, доплыл я тогда до берегов Америки… Ха-ха-ха… — разразился он смехом, вонючие слюни выплеснулись из его рта, маленькими капельками полетели в лицо Цанка. — А судьба у нас все равно одна, вот увидишь… Просто ты будешь мучаться больше, а казаться тебе будет, что это и есть жизнь, что это счастье, а кругом дети, родители, родные… Тьфу, — и он сплюнул, и снова полетели в Цанка капельки вонючей мокроты. — Что ты морщишься, чистоплюем стал… Понимаете, гордится тем, что один живой остался, радуется. А радоваться нечему. Жалко мне тебя, дурака… Будешь мучиться, страдать всю жизнь, бороться за эту кошмарную бытность… Послушай меня, бросай всё — пошли… Не хочешь — гад. Бросил меня… Не спал… — злобно шипел в лицо Андрей Моисеевич. — Ну ничего, ты еще много намучишься, прежде чем тебя унесет твой родной родник… Ха-ха-ха… Да-да-да. Вот этот твой родник, твой любимый, твой родной… Все равно у нас одна судьба, и никуда от нее не денешься… Ты понял, Цанка?.. Я жду тебя, и даже скучаю… Родной ты мне… Как я хочу с тобой поговорить, но мне некогда, светает… Мучайся на здоровье… Просто жалко мне тебя… Не забывай меня… Ха-ха-ха… А золотишко ты в землю правильно закопал. Оттуда оно и пришло к нам. От него счастья не жди. Ведь ты помнишь, сколько жизней из-за него погублено… Оказывается, не в золоте дело… Ну ладно, Цанка, прощай ненадолго… Принесет тебя твой родник к нам, хоть и будешь ты плыть всю жизнь против течения. Одна у нас судьба. Одна… Никуда ты от нас не денешься… Ха-ха-ха…»

Цанка весь промок от холодного пота, ему было тяжело, страшно. Наконец он проснулся, вскочил, не мог понять, где он, и вдруг явственно услышал за спиной рев воды. «Потоп» — подумал он и, крича, бросился сквозь чернеющие заросли колючих кустарников.

В страхе, на бешеной скорости бежал он под гору, бежал долго, боялся смотреть по сторонам, бежал наугад куда несли ноги. Бежал сквозь заросли и по открытому полю, бежал, не чувствуя усталости и земли под собой. Бежал бы далеко, безостановочно, но резкая боль кольнула в ступню, от нее он очнулся, можно сказать проснулся, сел на землю, еле дышал, в висок бешено колотило, под ребрами что-то выпирало, тяжко ныло. Цанка провел рукой по ступне и ощутил обильную влагу, поднес к лицу ладонь, увидел черную мокроту. Вид крови окончательно привел его в сознание, он огляделся. Светало. Чуть-чуть стыдливо забрезжил рассвет. Громадными великанами выступили на небосклоне очертания темных горных склонов. Легкий, прохладный ветерок подул с гор, освежил мир утренней новизной. Было тихо, печально, одиноко. Цанка достал папиросы, с удовольствием закурил. Он вчерашней водки во рту стояла горечь, непонятная досада давила кругом. Он все еще не мог избавиться от сновидения. Наконец с трудом встал, обматерил Бушмана и пьянку, долго кашлял, потом кряхтя собрал противную слизь во рту и смачно, от души сплюнул. После этого, хромая, медленно побрел обратно к селу. Не доходя до родника, остановился в нерешительности. Какой-то страх или суеверие держали его. С трудом он преодолел себя, медленно шел к роднику. Шум воды казался ему зловещим, угрожающим. «Неужели это мой родник?» — думал он.

Весь дрожа, он подошел к самому берегу, заглянул вниз. Уже рассвело, и по узкому кантону, весело перегибаясь, неслась вниз прозрачная, бурлящая жизнью и молодостью вода. Цанка глубоко вдохнул, улыбнулся, посмотрел с наслаждением по сторонам и бросился вниз к воде; раздевшись, долго с наслаждением купался, брызгался, кричал, пел песни.

— Он здесь! — вдруг услышал Цанка голос брата.

На берегу собралось много родственников, односельчан.

— Ты что здесь делаешь? — озабоченно спросил Басил брата.

— Как видишь, купаюсь, — смеялся Цанка.

— А до этого где ты был?

— Купался.

— Где?

— Здесь.

— Ну ладно, вылезай, пошли домой.

— Нет, пойдем на кладбище, я еще там не был.

— Нам на работу идти надо.

— Какая работа?! — кричал весело Цанка.

— Ну и напился, — шептали люди.

— Так ведь только что мы здесь проходили и его не было. — Да ладно, пошли — спать хочется.

В тот же день после обеда, когда Цанка с женой остался один, Дихант осторожно, как бы прицениваясь, сказала:

— Раньше ты с Кесирт пропадал ночами, а теперь что за сучку нашел?

Вымолвила все это скороговоркой, а сама смотрит боязливо на реакцию мужа. Лень было Цанке вступать в конфликт с женой, да и не хотелось себе настроение портить, вымотала его прошедшая ночь, истощила поганая. Ночью, в постели, Дихант стала жаловаться мужу на свекровь, деверя, золовку. Говорила, как Табарк отдает последнее своей замужней дочери. Как бесстыжая Келина каждый день уносит то яйца, то сметану, то муку. Слушал все это Цанка, молчал, знал, что нельзя этого позволять, но неохота было кричать, вновь воспитывать жену. А Дихант, почувствовав слабинку, шла все дальше и дальше, в конце концов стала допытываться, что он запрятал в курятнике, сколько привез денег и почему все оставил у матери. Стерпел Цанка, уступил еще одну позицию, поддавался нехотя ее болтовне, однако в руки жены ничего не отдал, молчал, скрежетал зубами.

На следующий день Цанка собрал всех родственников, щедро стал их одаривать. Особое внимание уделил матери, Келине и Басилу. Дал всем большие отрезы ткани, да еще денег в придачу. Радовались мать с сестрой, плакали, целовали старшего брата. А Дихант в это время ходила темнее тучи, надулась, к детям без причины приставала, кричала, била посудой. Ночью ругала мужа: — Ты что это расщедрился, как купец! Сами нищие, еле концы с концами сводим. Вон я голая хожу, дети разутые, раздетые, а ты совсем с ума выжил… Что мы есть зимой будем?.. Ты о детях подумал? Думаешь, они тебе спасибо скажут?.. Не дождешься… Посмотри, крыша совсем худая, соломенная… Вон у твоего друга Курто дом новый, крыша железная, а работа какая! А ты как был без штанов, так и помрешь голым… После твоего ареста я последнюю любовь свою продала — свадебное платье. Это ведь последняя память моя об отце и братьях была, а я не пожалела — продала… Всю зиму на эти деньги жили… Так ты думаешь, твои родственники это поняли или спасибо сказали? Даже не вспомнили… А ты совсем очумел…

Снова промолчал Цанка, лег спать безмолвно.

А на утро вышел во двор и сказал громко:

— Пойду-ка я на кладбище, почищу могилку отца, сына, Кесирт.

— Чего? — вскричала Дихант, подбоченилась, надулась, встала в угрожающую позу.

— Ты поменьше кричи, — говорил строго Цанка, пытаясь скрыть усмешку в глазах, — бери-ка мотыгу, пойдешь со мной.

— Ха-ха-ха, — засмеялась злобно Дихант, брови сошлись у нее на переносице, глаза сузились, мгновенно налились кровью. — Ты что, ненормальный? Ты думаешь, что я буду ухаживать за могилкой какой-то сучки…

Она еще что-то хотела сказать, но хлесткий, со всей злостью нанесенный удар мужа опрокинул ее навзничь. Она хотела встать и закричать на всю округу, но увидела перед собой дикое, свирепое лицо. Цанка колотила нервная дрожь — задуманная игра в мгновение переросла в реальность, незабытой злобой отозвалась в сознании.

— Ты пойдешь, пойдешь, свинья, пойдешь как миленькая… — с широко раскрытыми глазами шипел в ее лицо он. — Я тебе докажу, что моя жена не сучка и не блядь, а ты выросшая на дармовых харчах скотина недобитая… Вставай, бегом… Уберешь все кладбище, а после этого я выгоню тебя из своего дома, как последнюю тварь… Вперед на кладбище!.. Быстрее!