Просто сказка...

Вот и пойми ее, загадочную русскую душу... Кстати, не забыть, материал взят из "Известий Воронежского краеведческого общества", 1925 г., N 3,5,6; статья Г.Н.Фомина "Кулачные бои в Воронежской губернии".

– Вот что, мужики скажу, - начал Пахом, - потому как старший.
– Нос у него распух и цветом стал - ну что твоя слива.
– Делу время, потехе час. Ежели, скажем, дождь пойдет, не к ночи буде помянуто, совсем пропадет царевич-от. Давайте-ка, Роман с Демьяном, в село дуйте, где кум Романов живет, ведите-ка сюда Ивана меньшого, разумом большого. Может, он чего путного присоветует. Не пойдет - под микитки ведите. А остальные - геть до лесу, тащите ваги, да потолще. И живо мне, одна нога тут, другая там.

Глянулись меж собой мужики, плечами пожали, мол, дело Пахом говорит, обмишурились, да и подались, куда сказано было. А старшой, - чего понапрасну ноги бить?
– прилег на травку рядом с Коньком.

– И давно вы так-то вот?

– спросил Конек.

– Да за сегодня пятый раз ужо, - Пахом осторожно потрогал нос.
– Вот ведь окаянные, кажинный раз по сопатке норовят.

– Чего ж не поделили? Отчего пря-то?

– Видишь, кум Романов позвал баньку ему срубить. То есть сруб он уже сам поставил, тот осел, пора перекладывать. А одному несподручно. Потому - без головы мужик, меры не знает. Баня размером получилась, что хоромы княжеские. Под стать котлу... Но о котле потом. Так вот. Мы и подрядились, как не помочь всем обчеством? Тем паче - в деревне живем по соседству. Меду наварил. Знатного. С него и началось. То есть как? А так. Колышками место обозначили, где класть - отметили, пометили бревна, ну, в каком порядке класть, - отметили. Вместо пары дней неделю ставили. Вот раз вечеряли, кум Романов возьми и расскажи про сельчанина ихнего, Козьму Скоробогатого. Как поимел, мол, Лихо, так житья ему совсем не стало, даром что мужик тороватый. Ну да после про Козьму.

Вопрос, казалось бы, нехитрый вовсе: кому на Руси жить хорошо. Ан нет, у кажного свое мнение особенное объявилось. Сам посуди.

Пахом сорвал травину и принялся ее жевать с задумчивым видом. Царевич тем временем навострил уши.

– Роман, тот сразу за посадника горой стал. За городничего, то бишь. Чем жизнью обижен? Князем поставлен, перед князем и ответ держит, никому иному в ножки не кланяется. Как в народе говорят? Посадское брюшко отрастил. Посадское дело поясом крепко, ну, понимай, чтоб брюхо не лопнуло. А я так скажу: неровен час ошепчет кто? Пошлет князь ревизора, тот всю поразнюхает-повысмотрит, не представившись, по-аглицки, да и доложит, как самому надобно, коли в цене с градоначальником не сойдутся. Вот сам и решай, кто главней, ревизор али городничий. Потому жизня у посадника, скажу, что на бочке пороху.

Демьян же за тиуна огнищного вступился. Тот, говорит, всем житным людям голова. Судит-рядит по чести - по совести. Все законы ему ведомы, как хошь растолкует. Ну да каждый крючок свой кусок ловит. Шапку перед ним ломают, на все праздники в красный угол зовут. Рожа - на лошади не объедешь. Одно плохо, на всех не угодишь. Вот, случай рассказывали. Нашли как-то два мужика кошель с деньгами. Разодрались, как водится, поделить не могут. К огнищному отправились. За ними народ - глянуть, как судья дело решать будет. Тиун и спрашивает, мира промеж себя, мол, хотите? Те в один голос, хотим, как не хотеть. Коль разделю по совести да примирю обоих, перед всем народом спрашиваю, обиды таить не будете? Переглянулись люди, зашептались. Что это с тиуном, да кто ж на суд такой обиду затаит? Так вот, говорит, решение мое: деьги мне сейчас нужнее вашего, и ступайте себе по домам. А калиту в карман положил. Мужики оторопели, затем глянулись и порешили в оборот его взять... Не тут-то было. Я, говорит, по совести решил? По совести. Примирил? Примирил - оба согласно в кулачную лезете. Чего ж вам еще надобно?.. Народ за бока похватался. Суд, кричат, по форме - судей и кормит. Ты скажешь - чем не жизнь? На глазах у всех из сапог в лапти переобул... Так ведь сказал слово поперек посадника, едва головы не лишился. Имение описали, в ополчение забрили.

Вот Лука - тот волхвов сильно уважает. И то сказать, кто первый колдун на селе? Ни тебе свадьбу сыграть, ни тебе пахать-сеять, ни друго како дело без него не обходится. Кто косой махать, а мы волхвовать. Все обо всех знает. Вот и кланяются ему кто чем может: снедью там всякой, а кто и денежкой. Попробуй не поклонись, со зла и порчу наслать может. Ан и у него житьишко-то не очень. Все, небось, слыхали?.. Как Олегу-князю волхв один напредсказывал? Тот к нему с душой, по-человечески, так мол и так, я кукушкам не верю, а ты знахарь бывалый, тайны тебе ведомы, так и скажи, сколько мне еще землю матушку собой украшать. Порадуешь предсказанием, и я тебя уважу. А волх, правду сказать, недалекий попался, опять, может, съел чего-нибудь. Возьми да и ляпни: как только конь твой помрет, так и ты следом. Осерчал князь. Ату, кричит, его, окаянного. С неделю денно-нощного гоняли бедолагу, аки зайца. Не споймали. На Дон, люди говорят, подался, с обиды-то.

А Губины братья и того хлеще. Купцу, гомонят, лучше всех живется. С одной стороны глянуть - вроде так оно и есть. Хоромы купеческие с теремами каменными за версту видать. Лавок с товаром красным не перечесть, ладей белопарусных не изведать, почет-слава по белу свету гремит. Да и кто не слыхал хоть о Садке новгородском, о Никитине Афоньке, что за три моря хаживал? Ну а ежели с другого боку подойти? Случись чего и пожалуйста: едет купец из Саратова, бороду гладит, а денег нет. То людишки лихие по лесам, по логам схоронились, да возы отбили, то ушкуйники по рекам-волокам созорничали, то с товаром не угадал - торговал кирпичом, да и остался ни при чем. Недаром говорят: купец, что стрелец: попал, так с полем; а не попал, так заряд пропал...

Пров за князя-царя вступился...

– Чем же это тебе князь не угодил?
– грозно вопросил царевич.
– Аль крамолу измышляешь?

– А то и замыслил, что житье-бытье царское вскм только с парадного крыльца ведомо. Царям же, по мнению моему, за работу их неблагодарную молоко бесплатно за вредность давать надобно. Всяк иной государь на его место норовит, даже самое залежащее, себе землицы прибавить желают. Вот и получается: с сильным замирись, слабому попускай, не ровен час, с кем другим слабым сговорится. Правда ли нет, не ведаю, да только про всяких там иноземцев говорят, цари у них больно не живучи. Поправит-поправит, плюнет, и в пустыню, а то путешествовать. Надоели, мол, хуже горькой редьки, сами разбирайтесь. Это они, кстати сказать, боярам своим, подданным то есть, те совсем жалобами своими да претензиями житья не дают. Всем же батюшкой не будешь... Семейной жизни и вообще нету. Ни тебе по любви жениться не может, как третий сын - так дурак-дураком. Так и суди сам, хорошо ли князю ему али плохо...

Пахом замолчал, сунул в рот другую травину.

– Ну а сам-то ты про кого думаешь?
– спросил Конек.

– Думаю?..
– удивился Пахом.
– Да я не думаю, знаю. Ну конечно же боярину думскому.

– С чего это?..

С мужика разом слетело самодовольство.

– Как же... Ужель не видишь?..
– с места в карьер загорячился он.
– Сидит себе в палате думской, бока-бороду поглаживает, кивает согласно - и все недолга. Главное, знать что князю по душе и поперек слова молвить не мочь. Сказал князь: "Пойдем половцев бить!", наморщить лоб, просветлеть и важно молвить: "Да-а-а-а, вестимо, бить пойдем, отчего ж не побить". А ну как передумал, замиримся, мол, опять-таки важно: "Да-а-а-а, вестимо, замиримся, отчего ж не замириться".

– Так зачем дума нужна, коли она все время соглашается?
– не понял Конек.

– Вот тебе и на, - удивился Пахом.
– Кто ж говорит, что все время. Они заранее промеж себя договариваются, кто соглашается, а кто сомневается. Те, кто "за", уговаривают тех, кто "не уверен", а в итоге все по-царски и выходит. К слову сказать, все друг с дружкой так или иначе родством повязаны, со стороны туда ходу нету. Один за одного горой стоят. Иначе нельзя. Наказать кого - это что ж получится, и остатних можно?..
– Мужик неожиданно оборвал нить рассуждений.
– Тут кум возьми да и скажи: чем попусту лаяться, не лучше ль подраться? В шутку сказал, так просто, не со зла. Так мы ж за чистую монету совет тот взяли...

Пахом снова осторожно потрогал нос.

– Вот ведь пакость какая.

– А что ты про яму-то начинал, про котел?
– спросил царевич.

Мужику торопиться было некуда.

– Баба тут стояла, каменная. То ли половцы поставили, то ли латыняне, кто ж его знает. Полезная баба была, не смотри что без рук. Для разъезду полезная. Вот едут навстречь две телеги. Телеги две, а дорога одна. Смекаешь? Один другому в жисть не уступит. Это ж слезать надоть, волов оборачивать... Здесь и разъезжались. Кто справа, кто слева... Так он и ее приспособил. Я, говорит, аккурат посеред двора фонтан выкопаю, и ее поставлю, пускай как в Европах будет. Пора нам, говорит, в Европы окна рубить. Выкопал он ее, под ней котел чугунный и обнаружился. Обрадовался Иван Скоробогатый, еще больше, говорит, разбогатею, второе стадо коров прикуплю. Уволок все к себе, яму не засыпал, а колеи дорожные сровнял, из двух одну сделал, мол, испокон веков так было. Кум Романов тут и подсуетился. Ты бы, говорит, дело доброе сделал. Продал бы мне котел-от, для баньки. А Иван, правду сказать, мужик незлобливый да некорыстный шибко. Прикинул он, на сколько ему клада должно хватить, да и говорит: бери, говорит, даром. Я, мол, не боярин, шубу с плеча пожаловать не могу, а чугун забирай. Вот сейчас занесем ко мне в дом, он, к слову, на двух быках до двора его пер-то, и как только на воз взгромоздил, ума не приложу, занесем, ты выйдешь, я опростаю, да тебя и позову. Тогда и забирай. На том и порешили. В общем, поперли они котел. А тот, вот не сойти с места, пудов в двадцать...

– Так уж вдвоем да двадцать пудов потащили?
– усомнился Иван.

– Как на духу говорю, как есть двадцать, чтоб онучи расплелись, ежели хоть на фунт приврал... Прут, пот с них, хоть сейчас солеварню ставь, - продолжил рассказ Пахом, заплетая правую онучу.
– Да и зацепились крышкой за косяк, вишь, снять-то ее и не подумали. Оно и правильно: чего второй раз ноги бить... Слетела крышка, накренился котел, из него и выпал... Кто б, вы думали? Мужик!.. Здоровый, что твой сарай... Рыжий, морда наглая, сам в рубахе красной, атласной, расписным кушаком подпоясанный, в сапогах с хрустом... У этих глаза на лоб да рот нараспашку. Поднялся мужик, отряхнулся, глянулся - и к куму. Тот как подумал, что эдакий-то боров в лоб сейчас за обиду приварит, нырнул под котел и задал стрекача. Однова чугун унес, даром что вдвоем карячились. Так до самой хаты и драпал.