Просто сказка...

– Императорский курьер, еду с Москвы в славный Cвияжск-город, что на Волге.

Треснул в печи уголек, хлопнула ставенка на ветру... Вот и самовар на столе запыхтел. Как не быть тут разговору? Поправил курьер на боку саблю справную.

– А что же ты тут, дедушка, охраняешь? Кругом на сто верст - ни души, глухомань.

– То верно, - вздыхает старик, - да оставлены мы здесь царевым указом для сбережения путников от колдовства здешних мест. Каждому проходящему должен я поведать одну историю. Вот и ты, вьюнош, слушай...

Стояла когда-то у этой дороги помещичья усадьба, а при ней, значит, пруд с лебедями да утками. Старый помещик умер. Дети его не захотели жить в такой глуши, уехали в столицы. А усадьбу бросили.

Бежали дни, годы летели. Обветшал дом. Зарос ряской и тиной пруд. И завелись в нем русалки - водяные нимфы. Днем их не сыскать, не выкликать, а как ночь - они тут как тут. Хороводы водят, песни поют... Да сладко так поют, что твой ручеек звенит! Но единожды в году, в ночь, когда расцветает пахучий ландыш, собираются русалки на маленьком островке посреди пруда и строят там сказочный терем: из водяных брызг плетут они нить тонкую, а нить та - чисто серебро. Ей-ей, не вру! И стоит этот чудо-терем серебряный ровно до рассвета. Потом исчезает, тает, как дым, вместе с царевнами водяными.

Много нашлось среди людей охотников до русалочьего серебра. Пробирались они тайком к пруду, дожидались ночи заветной - и к терему! Не ведали люди, что серебро то от прикосновения рук человеческих таяло тут же и опять водою болотною обращалось. Заговоренное, видать, оно... Охотник же с того дня сам не свой становился. Людей сторонился, по лесам бродил, все искал чего-то.

Вот и повелел государь-батюшка поставить здесь заставу сторожевую, чтобы прохожих всех назад поворачивать. Вот и ты, государев человек, чай пей да спать ложись. Поутру выведу я тебя на большой тракт, и поедешь себе дальше... А прямой дороги тут нет, запомни!

Поднялся молодец, в пояс старику поклонился:

– Благодарствуй, дедушка, за приют и угощение. Только не останусь я на ночь. Депеша моя уж больно спешная...

Сказано - сделано. Снова поскакал курьер тайною дорогою, все глуше и глуше. Уж и звезд не видать... Вдруг всхрапнул добрый конь, да потянул седока своего куда-то в сторону от пути. А из полумрака лесного пахнуло вдруг влагой болотной, зазвучала песня нежная... Странное оцепенение овладело вдруг юношей. Как будто сон сказочный увидел. Провел он рукой по лицу, как паутину липкую сдирая...

– Шалишь!
– крикнул в черноту лесную.
– Наслышан я про баловство ваше колдовское! Но со мной это не пройдет...

Твердой рукою повернул курьер коня на прежний путь. И вскоре стихло вдали эхо лошадиных копыт. Только листва шелестела вслед путнику, ласково так, заманчиво..."

Послышался странный нарастающий звук. Что-то стремительно со свистом и воем пронеслось над головами и исчезло за холмом прежде, нежели кто успел разглядеть летящий предмет.

– Так вот я и говорю, - задумчиво продолжил Митродор.
– Срубили мы две лесины, а самим обидно стало, хоть плачь. Вот Лука и предложил: пень там стоял, трухлявый, за что корнями держится, мы и согнули две березки, приспособили, чтобы ежели кто на пень тот присядет, лешой, скажем, так они бы и распрямились... Да разве ж он присядет... Опаслив больно.

– Погодь, мужики, - вмешался царевич.
– Я тут, можно сказать, погибаю, а вы все среди себя разговоры разговариваете. Пора бы уж и честь знать.

– И то верно, - пробормотал Пахом.
– А нут-ка, ребятушки, навалимся дружно, да и подсобим человеку. Не будем Ивана дожидаться, сами болотину одолеем.

– Как же ты ее оборать будешь, чай не бусурман какой, тут сметка нужна, - загомонили непонятливо мужики.

– Как, как, вестимо, не кверху каком, разумом. Помните, как давеча в двунадесят девятом царстве-государстве Егорий храбрый царевну в тереме поцеловал?.. Память у вас девичья.

– Ты не попрекай попусту-то, - обиделся Лука.
– Дело говори.

– А я и говорю дело. Два первые задания пустяшные оказались - ну, там, корабль летучий построить, оброк с нечисти за десять лет собрать, я и сам толком не помню. Да и что там помнить? Их только ленивый и не выполнит. Третье же не в подъем. Потому - дочь отдавать не хочет. Посажу я, говорит, царевну в терем высокий на горке крутой. Сам рядом сяду, бдить буду, чтобы без обману. В окно глядеть станем. Вот ты на коне подъедешь, прыгнешь, до ставень достанешь, дочку поцелуешь, тут и свадебку сыграем. А как не допрыгнешь да не поцелуешь - не взыщи, взашей со двора провожу. Но Егорию ума не занимать стать. Ты, молвит он про себя, царь, хитер, да и я не вчера родился, знаю, с какой стороны к корове подходить. Взял он кузова с двух телег, оглоблями их скрепил промеж себя - помост такой получился, длинный. Положил под окном терема так, чтобы царю видно не было, под них бревно в обхват. С мужиками сговорился, уговорил с десяток. Вы, говорит, как я взъеду на одну сторону кузовов да рукой махну, прыгайте с забора на другую сторону. Но не раньше. И все одинако...

Пахом замолчал.

– Чего стал-то?
– забеспокоились мужики.
– Удалась затея-то? Али нет?..

– Ну не то чтобы совсем не удалась... Частично, - признался Пахом.
– Хотя задумано было на славу. Взъехал он, махнул рукой, мужики сиганули, все как один, взлетел Егорий... Лошадь в одну сторону, он - в другую... Высоконько взлетел... Воспарил, можно сказать, аки птица...

Пахом снова замолчал.

– А царевна что? Поцеловал али нет?..

– Ну, когда он вверх летел, царь с царевной возьми и высунься из окошка, поглядеть, что такое непонятное творится... Вот он и поцеловал, на возвратном пути-то, да только не царевну, а царя... Промашка малость вышла.

– Погоди, мужики, - обеспокоился Иван-царевич.
– Вы это, того, и меня хотите таким-то образом осрамить?..

– Не боись, мил человек, авось кривая вывезет. Давай, мужики, а то так и до свету не управимся. Ты, молодец, - обратился он к Владимиру, - вместе с Лукой встаньте вот сюда и подоприте ногами, да поплотнее, - он указал на бревно, которое Губины уложили вдоль лужи. Второе бревно они подсунули, несмотря на робкие протесты царевича, под брюхо его коня так, что вышло некое подобие катапульты.
– Хорошо... Вы сюда станьте, да обоймитесь покрепше, - указал он место братьям, - а вы, - обратился он к Роману с Демьяном, - полезайте к ним на плечи. Так... А мы с тобой, Пров, туточки их править будем, когда они, значит, сиганут. Нам главное брюхо коневое из грязи высвободить, а там оба бревна подсунем, да и подымем разом. Все готовы?..
– И он махнул рукой.

В теории план был безупречен, не то - на практике. Роман с Демьяном чуть присели перед прыжком и... Если Роман все же подпрыгнул, то Демьян не удержал равновесия, а может Митродор покачнулся, но мужик с коротким возгласом слетел прямо в растопыренные руки Прова с Пахомом и повалил их на землю, пролетев мимо бревна. Зато на бревно угодил Роман, только не ногами, а их навершием, его подбросило, он снова взлетел и, сбив кинувшихся его ловить братьев, покатился вместе с ними по траве. И в довершение ко всем бедам, лесина, которую придерживали Владимир с Лукой, выскользнула и коварно ударила по ногам, свалив на землю и их.

Шум поднялся несусветный. Глотку драли все, включая царевича, хотя он и пострадал менее всех - его лишь немного задели вылетевшие из-под бревна шлепки грязи. В перебранке никто толком и не заметил, что Иван разумник в себя пришел, хлебнул кваску с ледника и с изумлением взирает на происходящее, бормоча: "Погодь, мужики, погодь, погодь..."

И неизвестно, сколько бы продолжалась эта свара, если бы он не подскочил вдруг к жбану с медом, не поднял его над головой и не гаркнул голосом молодецким: