Просто сказка...

Иван Иванович замолчал. Молчали и остальные. Затем царевич осторожно поинтересовался:

– А как же так случилось, что ты здесь живешь, а он в твоем зам... тереме? Может, того, тебе помощь нужна?..

– Да, вишь, место ему понадобилось, для изобретательства. Он и отписал князю, что поскольку он как есть пролетариат, а я деклассированный элемент, - я специально на бересте слова эти мудреные записал, я их не токмо чтобы понять, запомнить никак не мог, - то для восстановления исторической справедливости и пользы государсту, нанесенной его лично деятельностью, а также имея в виду предстоящий расцвет науки в его лице, - такой, что всем чужестранцам завидно станет - требуется расширение его опытной территории за счет уплотнения тех, которые, хоть и сами будучи не чужды научным изысканиям, тем не менее следуют ложным течениям, каковые не сулят в будущем никакого прибытку.

Всю эту длинную фразу Иван Иванович выпалил единым духом, ни разу не запнувшись, после чего остановился и перевел дух.

– Послушал его князь, - а как не послушаешь, ежели он излагать так научился, как никто другой, не то что делу, - и издал соответственный указ. Я сюда переехал, а он в мой терем. Только это, я вам скажу, даже и к лучшему. Он там такое вытворять начал, что безопаснее от него на расстоянии держаться. Вот, к примеру, придумал он освещение дому сделать. Не простое освещение, а такое, чтобы ты в одной комнате находился, а свечи разом во всех зажечь мог. Я, говорит, свечной фитиль от свечки к свечку запущу, да и подожгу. Побежит огонек по веревочке, и все свечки по очереди загорятся. Да только опять у него проку, окромя слов, не случилось. Веревочка-то это медленно горит, а коли ее длинной сделать, так на пол все норовит. Он там своими опытами несколько раз пожары устраивал, бороду себе попалил... Так что поблизости к нему находиться - себе дороже... Да что это я, впрочем, совсем вас заговорил, свечерело уже. Пора и отдохнуть, а назавтра с утра что-нибудь придумаем, как вашему делу помочь. Утро - оно вечера мудренее.

– Мудренее, мудренее, - рассмеялась Василиса, никто и не заметил, что она стоит рядом, - да только есть среди вас те, кому ночка темная попривычнее денька светлого. Вот пусть они и исполнят службу, а то, небось, за всю дорогу лапой о лапу не ударили.

Бонифаций смущенно потупился, Аристарх же застенчиво сказал:

– Мы бы и рады службу сослужить, да вот только не знаем как.

– А с этим я вам сейчас помогу, - поманила их в сторону Василиса.
– Ну а ты, - обратилась она к Ивану Ивановичу, - размещай гостей дорогих. Пусть где хотят, там и ложатся; хотят - в горнице, нет - на сеновале.

Гости выбрали сеновал.

Когда Владимир проснулся, солнце еще не успело прогнать ночную прохладу. Царевич плескался около бочки, приткнувшейся к углу дома, Василиса хлопотала около стола, а Иван Иванович что-то ладил в сарае.

Владимир потянулся, попытался рывком подняться - неудобно лежать, когда остальные уже поднялись, - провалился в сено, повернулся, сполз и, весь в прилипших травинках, вышел на двор.

Одновременно с ним раздвинулись кусты, и показались волки.

Один из них (нетрудно догадаться, кто) являл собой высокого тощего грека, со сбившейся туникой и наехавшим на глаза лавровым венком, так что было непонятно, как он может что-либо видеть. На ремне, перекинутом через плечо, на грудь свесилась кифара.

Второй изображал типичного средневекового немца (типичного в том смысле, как они представлены в наших фильмах о Петре Первом), со сбитым, по примеру первого, париком соломенного цвета, в расстегнутом кафтане, в одном башмаке с огромной пряжкой, грязных гетрах и при даже на вид бутафорской шпаге.

Между ними располагался изгибающийся волнами скатанный ковер, явно содержавший что-то внутри себя. Длинный грек, находившийся позади, по мере провисания ковра, делал попытку привести его в строго горизонтальное положение - то есть попросту пнуть. Однако, по причине излишней длины ноги, делал это крайне неловко и неудачно, вместо ковра пиная своего напарника. Тот делал резкое ускорение, ковер вытягивался; "немец" приостанавливался, видимо, желая каким-то образом сообщить своему товарищу о его ошибке и промахе, ковер вновь провисал, следовала новая попытка "выпрямления", и так продолжалось до тех пор, пока волки не оказались около стола и не бросили добыча наземь, под удивленными взглядами застывших зрителей.

Первой пришла в себя Василиса.

– Что ж вы делаете?
– всплеснула она руками.
– Он же там задохнется. Вы ж, небось, и пыль не выбили?! А ну-ка, давайте, раскатывайте его.

Волки переглянулись, дружно пожали плечами, как бы в недоумении: задача поставлена, задача решена. А уж выбили там пыль из ковра, или не выбили, это дело десятое. Про то изначально ничего не говорилось. Наступив на полу ковра, они с кряхтением поднажали, тот развернулся и из него вывалился довольно полный мужик, рыжий донельзя, нос картошкой, борода лопатой, в покрытой пятнами, выцветшей рубахе, обычных портах и лаптях, взъерошенный, уши дыбом. Он присел и принялся чихать, тряся при этом головою.

– Это надолго, - махнул рукой Иван Иванович; Владимир и царевич приблизились и расположились рядом с ним.
– Ну, чего стоите пеньками, поведайте, как службу справили.

– Да чего уж там, - застенчиво пробормотал "грек" и в двух словах изложил суть. Оказалось, что Василиса, напутствуя их на задание, указала им сарайчик, где хранился ковер-самолет. Старенький, особо не пригодный, так как боялся сырости и солнечных лучей, но пригодиться мог. Нашли они тот сарайчик, хоть и попали поначалу на псарню, устроив переполох, а под утро, стоило лишь начать рассветать, вызвали на двор Фоку. Он, как выяснилось, чтобы понапрасну кого не тревожили, поскольку помощников у него развелось неведомо сколько, провел каждому от дверей в комнаты по звонку (веревок столько, пожаловался волк, что запутаться запросто можно), дернешь у ворот, а в комнате колокольчик звенит.

Увидев иностранцев, он даже как будто и не особо удивился, ибо, пока они подыскивали нужные слова, сам разъяснил им что-то совершенно непонятное про разницу во времени между его теремом и Грецией; мол, когда здесь утро, там вечер, когда здесь зима, там лето, когда здесь дождь, там ветер, в обще, что-то в этом роде. Присовокупив также, что в Греции есть все, он заинтересованно ощупал ковер и поинтересовался, уж не новую ли модель ковра-самолета они ему принесли на утверждение. А ежели так, то давайте ее сразу и опробуем.

Он забрал ковер, раскатал его тут же на траве, еще покрытой утренней росой, и стоило ему только усесться в середину, как тот тут же свернулся обратно, так что ни говорить, ни делать что-либо самим волкам, собственно, не пришлось. Им оставалось забрать упакованного Фоку и как можно быстрее ретироваться восвояси.

На протяжении всего этого изложения (довольно, кстати, невнятного по причине постоянной чрезмерной застенчивости излагавшего, второй просто стоял рядом и краснел), Фока, перестав чихать и оглядевшись по сторонам, принялся бормотать нечто невнятное в адрес похитителей, повторяя через слово: "князюшка наш свет-Владимир уж безусловно этого так не оставит" и "даже в римском международном праве понятие есть такое греческое - киднеппинг".

– Зря вы это его стащили, - подмигнув, сказал Иван Иванович, так, что с одной стороны - вроде бы обращался к окружавшим его, а с другой - чтобы его непременно услышал похищенный.
– Царские палаты строить, это вам не фунт изюму. Тут толковый строитель нужен. Вот я, например, чем плох? Я строительное дело лучше всех знаю.

При словах "царские палаты" Фока навострил уши, а заслышав что-то про строительство, как-то очень суетливо поднялся и семенящими шажками разом оказался около стола.