Просто сказка...

– К Кощею?
– подозрительно глянул на него Берендей.
– А ну-тка, молодцы, выкладывайте начистоту, за какой-такой надобностью пожаловали. Да чтоб как на духу, а не то...

И он выразительно повертел один кулак поверх другого, словно что-то откручивая.

Делать нечего. Поведал Владимир, как мог, про беду, на него свалившуюся, про Конька, оставшегося пленником у Бабы Яго, про летало, за которым послала она его, чтобы на друга верного обменять. С одной стороны - не так чтобы очень уж подробно, а с другой - не так чтобы очень уж внятно и коротко. В общем, как сумел, так и рассказал.

Берендей слушал, кивал, терзал бороду, покряхтывал, в общем, сопереживал. И как только повесть окончилась, заявил:

– Никакого летала! Ишь чего удумала, старая хрычовка! Людей в полон брать... Ну, так мы на нее ратью! Где воевода? Подать сюда воеводу! Нехай рать собирает - в поход отправляемся, а то все стройка да стройка... Так совсем практику воинскую потеряешь, петухи клевать начнут!.. Где воевода! Чего он там мешкает!..

А тот не мешкал, а судя по доносившимся крикам, исполнял свою прямую обязанность охраны его царского величества. Кто-то домогался видеть царя по важному делу и грозил немилостью не пропускавшему его служаке. Тот стоял скалой, упирая на "не велено". Чем бы все это кончилось, неизвестно, если бы Берендей, не проявив государственной мудрости и заботе об народе (а может быть и просто потеряв терпение), сам не направился к орущим. При его приближении крики смолкли, точнее, спорившие, истощив иные аргументы, перешли к сакраментальному "а ты кто такой..."

Отсутствовал Берендей минут эдак с пять, после чего вернулся чуть не бегом, тщетно пытаясь стряхнуть с себя клещом вцепившегося в его рукав... кого бы вы думали?.. нашего старого знакомца Емелю.

– Да нет, да ты послушай, ваше царское величество, - горячась, доказывал он свою правоту, протягивая Берендею нечто, похожее на мочалу.
– Во всей Европе... заместо мху... И кирпичом там оружие уже давно не чистят... токмо паклей... Экологически чистый продукт. Прямо из Парижу...

– Ты мне и прошлый раз врал, что товар из Парижу, а оказалось - из Пошехонья! Прочь с глаз моих!

– Так то в прошлый, это когда было? Тогда меня самого гость заморский вокруг пальца обвел. А нонче как есть - самый натуральный, из Лондона, по цене ниже производителя...

Тут Емеля приметил наших путешественников и приостановился.

– Здрасьте... никак конкуренты пожаловали...

Берендей воспользовался возникшей заминкой.

– Так вы знакомы...
– протянул он зловеще.
– Так вот вам мое слово царское. Не будет вам никакого летала, ни рати не будет. Вот приведете мне от Кащея мастера, тогда и разговаривать будем. Отдам тогда вам, пожалуй, летало. Сгинь, говорю!
– стряхнул он руку Емели.

– А я что, я ничего, - забормотал тот.
– К Кощею, так к Кощею. Мы это мигом... А товарец я свой покудова здесь оставлю. Ты погляди, ваше величество, да покумекай, где еще такой раздобудешь? Ниже производителя...

И, ухватив за рукав теперь уже царевича, принялся его настырно куда-то тащить.

– Поехали, поехали, - бормотал он.
– Мы мигом, а то неровен час дождь... Тогда и товар попортится... Ты, ваше величество, уж дай распоряженьице слугам вашим под навес убрать, да стражу выставить, чтоб не разворовали...

Пришлось нашим путешественникам поневоле, чтоб еще больше не рассердить Берендея, следовать за Емелей. А то все никак не унимался, и все бормотал что-то о пакле "ниже производителя".

Подтащив их к печке, он ловко запрыгнул на верх, поерзал немного и призывно похлопал ладонью.

– А то неровен час дождь, - пояснил он, думая о чем-то своем, - мы мигом. Туда и обратно. Одна нога здесь...

– Он зачем-то поочередно посмотрел на свои лапти, - в общем, и вторая тоже здесь. Нам бы только одно местечко без зацепу миновать... Ну да ничего, авось, кривая вывезет...

Не вывезла.

Владимир даже не понял толком, что произошло. Они пили квас (по полушке за кружку) - Емеля утверждал, что это самый лучший в мире квас от производителя, с пылу с жару (то есть с холодка, тут же поправился он), что с него самого дерут последнюю рубаху (хотя и бормотал в кулак на глазах у всех)... как вдруг уши резко заложило, печка остановилась, словно бы наткнувшись на невидимое препятствие, и все дружно полетели вверх тормашками по направлению движения остановившейся печки, образовав на дороге кучу-малу. Это было тем более странно, что дорога шла по редколесью, никаких помех не наблюдалось, разве что пышный малиновый куст, - да и тот расположился в стороне, так что служить причиной аварии не мог.

Чертыхаясь и отряхиваясь, мотая головами и пытаясь прийти в себя, наши путешественники поднялись на ноги и обнаружили прямо перед собой невесть откуда взявшегося детину, с всклокоченной рыжей шевелюрой, носом картошкой, в меру упитанного (по определению Карлсона), неопределенного возраста, с полосатой дубиной в руках и лицом, сиявшим как обильно смазанный маслом блин.

– Тэ-э-э-к-с, нарушаем...
– то ли осуждающе, то ли одобрительно протянул детина, многозначительно похлопывая дубиной, зажатой в правой руке, по раскрытой ладони левой.

– То есть как это?
– взвизгнул Емеля, одновременно стараясь выдрать особо прилипчивый чертополох.
– Да ты знаешь, кого я везу? Да ты знаешь, что с тобой будет?..

– Это нам без разницы, - внушительно, словно вбивая сваи, ответствовал детина.
– Я здесь самим князем поставлен, чтобы порядок блюсти. И блюду. И нарушать никому не дозволю.
– Он наклонился и поднял с земли нечто, нашими путешественниками доселе не замеченое. Это нечто оказалось примитивно изготовленной пародией на дорожный знак ограничителя скорости. Скорость допускалась, если судить по римским цифрам, 20 - то ли верст, то ли миль, то ли еще чего...

– Во, видал?
– протянул он по направлению к Емеле дубину.
– То есть не это, а вот это, - спохватился он, отдернул правую руку и вытянул левую.
– Так что давай, не задерживай, плати штраф и дуй себе дальше. А не то как свистну...

– Да что ты, что ты, Соловушка, - сменил тон Емеля, - я что? Я ничего...

("Вот тебе и здрасьте..." - подумал Владимир.)

– Ты не чтокай, а плати! И за себя, и за пассажиров своих. Сколько вас всего тут? Пятеро? Вот шесть гривен и плати...

– Шесть-то почто?
– чуть не заплакал Емеля.

– Жалованье у меня маленькое, вот почто. Кручусь, как умею... Да ты и сам-то...

– Тише, тише, - Емеля, быстро глянув по сторонам, протянул Соловью мешочек.

Тот принял его, заглянул во внутрь, потряс над ухом и запихнул в карман широченных штанов.

И сразу сменил гнев на милость.

– Умаялись, небось, на дороге-то. Так не обессудьте, просто так я вас не пущу. Прошу отведать. Чем богаты, тем и рады.

Он приветливо махнул рукой (и знак, и дубина куда-то исчезли самым непостижимым образом) в сторону полянки, на которой (опять-таки совершенно непостижимо) появился стол, накрытый богато украшеной скатертью, и несколько стульев.