Против течения (сборник рассказов)

Играли обычно в лесопосадках у ветки на кирпичные заводы. Тихо, свежо, листочки шелестят... играй себе в удовольствие, проигрывай родительские денежки... «Заячья губа» был бывалым парнем и частенько рассказывал любознательным молокососам о своих подвигах по самой загадочной, женской линии. Там, за железнодорожной веткой, в частном домишке проживала и его постоянная пассия, к которой он частенько наведывался вместе с выигранными у лопоухих юнцов деньгами.

Однажды «Заячья губа», будучи в особо весёлом и каком–то игривом расположении духа, спросил своих проигравшихся картёжных партнёров:

– Ну что, парни, хотите с бабой переспать?

– Конечно, хотим! А с кем? – хором с энтузиазмом молодых жеребчиков, ответили на лестное предложение своего опытного наставника утомлённые девственностью энергичные спортсмены (Господа мужики! Занимайтесь спортом! Будете такими же крепкими и страстными самцами как наши юные герои, и вас тоже будут любить застоявшиеся в своих стойлах... женщины).

– Толик! (так звали «Заячью губу»). А когда пойдём? – хорохорились и торопились познать неизведанное наши героические футболисты (Интересно, Славка–то играл потом в какой-нибудь серьёзной команде?).

– Да прямо сейчас. Пошли. Я уже договорился.

И Слава с Серёжей с трепетом душевным попёрлись за своим так раззадорившим их вожаком.

Почти все домишки были какими–то ветхими и покосившимися. Подойдя к одному из них «Заячья губа» счёл необходимым наставить своих учеников:

– Я пойду первым. Вы здесь ждите. Кто пойдёт следующим – сами решайте.

После чего Толик постучал тихонько в низенькое окошко, а потом скрылся за любезно распахнувшейся перед ним дверью. Серёжа и Слава остались на улице ждать своего звёздного часа.

Постояли возле дома. Походили туда–сюда, чтобы унять мелкую дрожь в коленках. А потом Слава на правах местного старожила высказал своё мнение:

– Я пойду первым, а ты – за мной.

Но Серёжа наш был тоже тёртым калачом, и уступать своё место под солнцем никому не собирался.

– Нет, первым пойду я.

– Почему?

– Потому что я больше голов забиваю.

– А кто тебе, хвастуну, пасы даёт?

Бац! Бац! Яростно сошлись в неистовой схватке наши юные дон Жуаны. Долго мутузил они друг друга, валяясь на грязноватой деревенской траве... Силы–то у них были примерно равны. Оба драться умели (Кстати, это искусство оказалось почти единственно необходимым для достойного проживания в железнодорожном интернате).

Потом немного поостыли, постояли, посмотрели друг на друга: у Серёжки из носа тёплым ручейком текла кровь, зато у Славки бровь была рассечена, и глаз начинал заплывать. Теперь Серёжа первым перешёл в наступление за право побарахтаться в постели со стареющей деревенской распутницей.

– Я пойду первым!

– На! Я первый сказал!

– Давай тогда вон до той колонки побежим, кто победит, тот и будет первым.

– Испугал! Да я тебя и в болотных сапогах перегоню.

– Ну, что, побежали?

– Раз! Два! Три!

Но поскольку наши юные «бабники» были одного возраста, одинакового роста, и играли в одной линии атаки, то и определить победителя в забеге сами он, конечно, не смогли.

– Я – первый.

– Выкуси! Ты сзади прибежал!

– Врёшь!

Бац! Бац! После второй схватки у Славы тоже из носа густо закапала молодецкая кровь, зато у Серёжи почернело слегка левое ухо (А ведь наши юные гладиаторы ещё даже и не видели, за Что они свою кровь проливают).

В течение двух часов, пока «Заячья губа» развлекался с предметом их общего вожделения, Слава и Серёжа провели пять забегов, не выявивших явного победителя, и примерно десять раундов бойцовских схваток, где, со стороны глядя, пожалуй, обоих соперников можно было посчитать проигравшими.

...Когда удовлетворённо позёвывая и потягиваясь, «Заячья губа» вышел, наконец, на крылечко, он сразу–то и не узнал своих прилежных учеников. Вид у них, действительно, был весьма жалким.

Толик подошёл к ним и властно промолвил:

– Ну, всё. Пошли по домам. Кина не будет.

«Заячья губа» весело и легко зашагал по направлению к посёлку, за ним едва плелись утомлённые «любовным угаром» юные соперники: Серёжа и Слава.

Так устают, наверное, только шахтёры после двух смен ударной работы в подземных забоях. Лица молодых донов Жуанов были измазаны начинающей засыхать кровью, замызганная и грязная одежда выглядела хуже любой тряпки, валявшейся около помойки. Спины, да и вся одежда, были насквозь пропитаны потом, перемешавшимся с кровью и зеленоватой уличной грязью. Они угрюмо ковыляли за своим педагогом и не смотрели друг на друга... Таким был первый сексуальный опыт нашего героя. Ну, конечно, только условно мы можем считать этот опыт таковым... Зато как сильно попотели наши доблестные будущие ловеласы и селадоны, постоянная угроза невинному и высоконравственному слабому полу, называемому простодушными импотентами «прекрасной половиной человечества»!).

Фая, сама впервые оказавшаяся в такой ситуации, начала было лихорадочно и запоздало сопротивляться, но Серёжа – крепкий, хоть и весьма побитый, паренёк, – использовал всё-таки своё физическое превосходство.

И... (Несколько позже, когда Серёжа сдуру, только из-за полного отсутствия в голове мозгов, возомнит о себе и решит стать поэтом, из него выскочит, в частности, и такой высокоумный шедевр:

Как «Надо!» женское «Не надо!»

Должны мужчины понимать!

И что же? Действуя в своей дальнейшей жизни в соответствии с этим гениальным открытием, наш герой – ни разу! – не ошибся. И, действительно, если наши мужчины, хотя бы иногда, не будут проявлять настойчивости, то – боже сохрани! – род-то человеческий прекратится и на земле снова останутся одни обезьяны. Им-то и придётся спасать нашу Землю от следующего нашествия варварских внеземных цивилизаций).

Это была чудная ночь! (Но описывать здесь её неистовую метельную заметь мы не будем, а то какие-нибудь дотошные критики или озверелые блюстители народной нравственности ещё вздумают обвинить нас в попытках развращения нашей давно уже развращённой молодёжи!).

Уже под раннее утро Фая, будто внезапно вспомнив что–то очень важное, крепко прижалась к Серёже, начала лихорадочно целовать его и шептать ему прямо в ухо:

– Серёженька, милый! Спасибо тебе за всё! Как мне было хорошо с тобой. Я ведь тебя никогда не забуду! Пока жива, буду помнить... Теперь и смерть не страшна. Что будет, то и будет.

– Ну что ты, Фая. – утомлённо отвечал на её ласки и слова новоиспечённый мужчина. – Ты не думай о смерти. Не надо. У нас только одна жизнь, да и та короткая. Живи и радуйся (Серёжа! Поступай на философский факультет! Там так ждут тебя мечтающие о достойном преемнике престарелые и измученные своей никому не нужной мудростью профессора!).

– Хорошо, Серёженька. Я и так радуюсь. Жалко, что пора вставать. Тётя Маруся, деловая, уже ходит везде, проверяет...

Фая торопливо свернула измазанную чем–то красным простыню, замотала её в какую–то тряпку и с оглядкой, воровато как-то, понесла её выбрасывать в помойку. Светало. Приближался новый, таящий в себе что–то неизвестное, день.