Провокатор
Шрифт:
– Как?
– изумился я.
– Уже рожать?
– Дурачок!
– засмеялась жена.
– Меня кладут на сохранение.
– Что?
– На всякий случай, молодой папаша, - встряла нянечка.
– Тогда хочу видеть врача!
– взбрыкнул я.
– Я должен знать...
– А шо тебе доктор, милай? Знай свое дело: тащи фрукту... в этом самом... неграничном количестве... Яблоки там, груши, вишню, черешню...
– Черешню?
– переспросил я.
Я вываливал запасы медовой черешни в унитазный лепесток, когда пришел мой младший брат Борис, он же Бо, он же Бонапарт. Был в строгом темном
– Можешь меня поздравить, - сказал Бо.
– Поздравляю. С чем?
– Аида остается. Аида не едет в Эмираты.
– Почему? В Эмиратах хорошо. Там коммунизм.
– Какой там на хер коммунизм, - поморщился мой младший брат.
– Там триппер. Этот проклятый Халим...
– Не миллионер?
– Миллионер, но с триппером.
– Вот что значит - случайные половые отношения, - нравоучительно проговорил я.
– Я уже давно прекратил всяческие сношения, - ответил Бо.
– С Аидой и прочими. Я теперь большой человек.
– Но маленького роста, - посмел заметить.
– Это не имеет значения.
– Выставил ногу вперед.
– Над моим образом работают СМИ и прочие заинтересованные структуры.
– Заинтересованные в чем?
– не понял я.
– Скоро узнаешь.
– И кивнул на телевизор: - Включи и не выключай.
– То есть нас ждут перемены?
– Вот именно!
– Поднял руку.
– Кардинальные перемены. Все мы находимся на очень трудном этапе преобразований. Важно в этой ситуации не растеряться, не падать духом...
– Хватит!
– не выдержал я.
– Иди к черту. Или я высморкаюсь в твой галстук.
– Ну что за манеры?
– вскричал Бо.
– Ерничаешь, провоцируешь, занимаешься дуракавалянием...
– Чем?
– Дуракавалянием!
– повторил.
– Вон хорошую черешню выбрасываешь. Выудил из унитаза ягоду, кинул в рот, пожевал.
– Отличная, а ты...
– Слушай, брат, - не выдержал я.
– Моя черешня, что хочу, то и делаю!
– Мыслить надо по-государственному, Саша...
– Стоп!
– заорал я не своим голосом.
– Изыди, сатана!
– И принялся выталкивать взашей порождение догматического времени.
– Сначала изучи классиков марксизма-ленинизма, а потом учи массы.
– Я уже изучаю!
– оказывал сопротивление.
– Изучи, тогда и поговорим о текущем моменте!
– И выпер вон будущего временщика.
Странная, практически необъяснимая закономерность наблюдается: чем ниже росточком вождь, тем непредсказуемее и непристойнее события, сотрясающие нашу Богом проклятую, недееспособную, замордованную, великую страну.
Кто-то объяснил просто: малорослые вожди первое, что делают, подравнивают всех под себя, и поэтому летят головы с камчадальских плеч. Хотя я думаю - дело в другом: каждый гражданин республики считает за честь лишиться лишней головы ради глобальных камуфляжных идей.
Однажды, гуляя в Парке культуры и отдыха имени знаменитого пролетарского писателя, который в последний смертный час свой очень беспокоился о судьбе французских крестьян, к своим же, родным, он почему-то не выказывал никакого участия, хотя они мерли как мухи в хлебородных краях, пожирая в голодном беспамятстве собственных детей;
так вот, гуляя по прекрасному парку, мы с Бо набрели на измерительные приборы, от которых я и узнал конкретный рост своего младшего брата. Его рост вполне соответствовал общероссийскому стандарту - 150 см плюс-минус два сантиметра.По этому поводу я, помню, тогда пошутил, мол, быть тебе, брат, лидером отечества.
А теперь размышляю: почему бы и нет? У нас каждый имеет право стать тем, кем он хочет. Почему бы миропомазаннику, сыну генерала и кухарки, не стать во главе государства? Недоделанный сын уездного учителя был? Был. Сын холодного сапожника был? Был. Сын малоросского люмпен-служащего... Ну и так далее. Будет сын кухарки. Главное, чтобы звезды ему благоприятствовали. Впрочем, генеральские звезды, переходящие в маршальские, разве тому не надежная гарантия?
В х-фокусе объектива - планета Земля.
На околоземной орбите - спутник-разведчик. Он ведет секретную съемку городка в степи. Средний план: над городскими развалинами плывет чад. На проселочных дорогах потоки беженцев. Танковое соединение двигается по шоссе.
* * *
Город с высоты птичьего полета. Он шумен, многолюден, праздно-трудолюбив. Пластается в летней утренней неге.
Мимо площади, где в центре стоит, как символ тоталитарного прошлого, пустой гранитный постамент, мчатся автомобили правительственного кортежа. Прохожие провожают их обвинительно-обывательскими взглядами. В одном из авто - маршал, если судить по золотым звездам на погонах и алым лампасам на брюках.
– Да! Да! Да!
– решительно говорит по телефону.
– Уничтожить, это приказ Главнокомандующего!
Загнанное дыхание людей. Они бегут цепочкой по развалинам. За их спинами каменный обвал погони.
– За мной!
– кричит Виктория.
– В парк!
Перебежав улицу, беглецы ломятся сквозь кусты. Растительность городского парка укрывает их от преследования.
– Сюда, здесь грот!
– Виктория исчезает в невидимом со стороны лазе.
Все следуют за ней, скользя вниз на ногах (и не только на них), и попадают в тайное убежище здешней молодежи: ящики, пустые бутылки, неприличные надписи на стенах. Возбужденная последними событиями юннатка объясняет:
– Мы тут курили, когда бегали с уроков. Нас тут никто...
– И осекается от укоризненного взгляда Загоруйко.
– Что такое, Виктор Викторович?
– Курить вредно, - назидательно говорит тот.
– Впрочем, это не имеет никакого значения в предлагаемых условиях.
Все молча рассаживаются по ящикам - всем все понятно и без слов. Ванечка поднимает пустую бутылку, крутит ее, нюхает.
– Виски, - сообщает.
– Эх, маленько бы допинга, и я бы всем этим чушкам скрутил бошки...
– Лучше береги свой котелок, - предупреждает Любаша.
– Он у тебя слабый, вроде как из алюминия.
Все дружно посмеиваются. Ник проверяет видеокамеру и сообщает, что пленки осталось еще на час.
– Батюшки, снова в пекло?
– крестится Люба.
– Ни в жизнь! Я уж тута до конца света.
– А может, договоримся с болванами-то?
– Ванюша щелкает пальцами по своему щетинистому подбородку.
– Мы им ихнего духа, а они нам нашего...
– Простота - хуже воровства. Так, кажется?
– усмехается Николь.